Юми

Солнце мучительно поднялось из-за горизонта, освещая поляну и опушку леса. Продолжая болтать без умолку, Хозяин не сводил глаз с притаившейся в густом кустарнике хижины, рядом с которой стоял колодец. Стены хижины были из бревен, а крышей служили перетянутые меж собой ветки, на которых небрежно громоздились капот и дверцы от автомобилей. Единственное окно было заколочено досками. Над входом – надпись: «За сибя не рукаюсь» А рядом какой-то иероглиф.

– Это он хотел сказать, Коля, что не ручается за себя! Неграмотный деревенщина…

Хозяин пронзительно, не боясь быть услышанным, хихикнул.

– Мы тоже за себя не рукаемся, – и еще громче. – Отворяй!

Он подергал дверь – та не поддалась. Отошел в раздумьях, играя битой.

Мимо него бешеной кометой пронеслось согнутое пополам косматое тело и глухо врезалось в дверь, вместе с ней проваливаясь в помещение.

– Ты ж убьешься! – заорал Хозяин и бросился за ним.

Его тревога была искренней и необъяснимой. Он даже не осмотревшись, присел на полу рядом с юми и обхватил его голову своими пухлыми грязными ручонками. С Калигулой-Колей все было в порядке, но Хозяин продолжал осматривать его гриву, шею, плечи.

– Не ударился? – наконец, спросил он, наигравшись в папу-доктора.

– Нет, – отчетливо ответило чудовище, поднимаясь с пыльного пола.

Пришло время оглядеться: в полумраке хижины, в самом углу, валялся старый матрас, весь в пятнах и дырах, рядом стояла разбитая керосинка, а на стене висел портрет Мао Цзедуна в треснувшей пластиковой рамке.

– Я сразу его узнал, у меня такой же в цирке висел! – радостно сообщил Хозяин, трогая картинку. – Орошенная водой орхидея…

Вдруг он заметил выцарапанный на стене, рядом с портретом китайского вождя, иероглиф. Еще, еще один, еще и еще. Их здесь было превеликое множество. Хозяин поднял бумажку, валявшуюся под кроватью, – она тоже была от головы до хвоста испещрена иероглифами. Вслед за своим «опекуном» ходил юми, ковыряя длинными твердыми ногтями странные символы на дереве.

Маленький круглый человечек в толстовке и шортах озадаченно присел на матрас.

– Кто здесь хозяин? – негромко спросил он и сам себе ответил. – Я здесь Хозяин!

Тот, кто здесь жил, ничего больше не оставил о себе, никаких посланий и подарков. Китаец, одно слово! «Русский бы так не поступил, – обиженно думал Хозяин. – Русский всегда заботится о ближнем, даже если это таракан какой. Русский бы понятную записку написал, уходя. Или фотографию свою к керосинке приставил, чтоб потомки порадовались. А на обратной стороне карточки написал бы, мол, так и так, звать меня Петром Иосифовичем, уроженец Оскола, ушел, мол, в магазин за поллитрой в тридцать девятом, так до сих пор и не вернулся. Пользуйтесь!» Во как…

– Сумасшедший китаец наш, – подытожил Хозяин. – Деменция, слабоумие, то есть! Она сейчас буйствует везде, жизнь гонит сначала из города, потом из таких вот мест… Я, брат, об этом столько начитался-наслышался, что диссертацию смогу защитить.

Юми и Хозяин поменялись местами. Калигула вальяжно, подражая своему другу-господину, разлегся на матрасе и продолжал внимательно его слушать, не по-звериному фыркая иногда и будто понимая что-то в его речи…

– Давление рулит всеми болезнями, Коля. И Прионовым бешенством, от которого пошли живоглоты, и инфарктами с инсультами, и «короной», и Куру. А дистония, сердечная недостаточность, гипертония, тахикардия и пиелонефрит – это безжалостные пешки в страшной армии Давления. Взять хотя бы ту же головную боль (он вспомнил, что давно забыл про нее, с тех самых пор, как вышел из гребаных Семилук), она же не просто так, она тоже либо причина, либо следствие Давления.

Он вздохнул, потер виски и продолжил, расхаживая по хижине китайца.

– Когда шандарахнуло Первое Давление, ваших уже нарожалось много. Никто не знал, что с вами делать. Пытались лечить – бесполезно, убивать – негуманно, так вы и выросли на погибель нашу! Имя вам – легион. А Давление быстренько отправило на тот свет добрую половину человечества, а то и больше! На нас проклятием обрушились тайфуны и бури, стирая с лица земли целые города и страны, а что осталось после бурь, мы порушили сами…

Хозяин вспомнил, как он, молодой повар из Воронежского цирка, со страшной головной болью и тяжеленной спортивной сумкой прыгал в грузовик, идущий в Семилуки. Вон из Воронежа, прочь от Давления, начавшегося хаоса, убийц, насильников и мародеров! Вспомнил, как встретил своего будущего друга и первого помощника Саида, принадлежавшего к касте сарацинов.

В машине было еще семеро: три хулигана-подростка, черноволосый мальчик-юми, две женщины с сумками и небритый кавказец в защитной плащ-палатке. На его вопрос, как звать юми, мальчик отрешенно ответил: «Гена».

За бортом грузовика бушевал ветер, в ускользающем Воронеже начинался дождь, дно кузова было устлано газетами. Подростки предложили маленькому толстому человеку отдать им сумку.

– А сам за борт выпрыгивай! – сказал один из них, самый наглый.

Маленький человек задрожал, подозрительно затряслась и сумка. Самый наглый поднялся и больно ударил маленького человека по лицу. Его друзья достали ножи. Грузовик качнуло, люди посыпались. Маленький человек, упав на газеты, ощутил на себе тяжесть. Открыл глаза, увидел кровь. В руке кавказца блеснул короткий меч, два обезглавленных подростка продолжали сидеть на своих местах, раскачиваясь телами в такт грузовику. Все было залито кровью. Женщины верещали от ужаса, а юми тупо улыбался. Главный обидчик, пронзенный мечом в самое сердце, лежал у левого бортика, его отсеченные ноги – у правого.

– Меня зовут Саид, – представился сарацин, вытирая газетой изогнутый меч.

Он покачал головой, взял одну ногу убитого им подростка и придвинул поближе к спортивной сумке Adidas. Из нее тут же появились взъерошенные львятки – два маленьких клубочка с рыжими спинками и крысиными хвостиками. Они быстро поглотили человеческое мясо и удовлетворенно замурлыкали…

– Саид, добрый друг мой Саид, где ты сейчас?

Хозяин вспомнил про Семилуки. Пиры, пытки, жертвоприношения, рабы, огибень-трава и женщины, женщины, женщины, женщины… Он представил своего помощника по кличке Лось, простого парня, бывшего когда-то рядовым ментом-алкоголиком, верного, преданного Лося. Вспомнил его стоящим у бездыханного окровавленного голого тела своей жены, отдавшей богу душу во дворе Хозяина, свисающей с гамака лицом вниз. Бита Хозяина валялась прямо под гамаком – в луже блевотины, перемешанной с кровью. Лось плакал, не сводя глаз с биты. Плакал, боясь смотреть на мертвую и не зная, что делать. Хозяин подошел к нему, обнял за плечи и заплакал вместе с ним, тараторя как нашкодивший младенец:

– Это не я, не я, не я…

Лось тоже обнял его и, продолжая рыдать, почему-то погладил по голове.

– Это не я! – заорал Хозяин.

Калигула вздрогнул, одним прыжком оказался прямо перед Хозяином и принялся трясти его за плечи. Тот безумным взором окинул хижину китайца и начал потихоньку приходить в себя, уже совсем тихо повторяя: «Не я».

Вскоре замолчал, силясь окончательно выплыть из нахлынувших на него воспоминаний. Последнее было о его одноруком слуге МихМихе и собственном двойнике, который тогда, до Давления, был неплохим актером. Наконец, Хозяин окончательно очнулся.

– Нам пора уходить отсюда, – он с силой ударил битой по керосиновой лампе, – нас ждет Русский лес.

– Ес! – обрадовалось чудовище.

Человек и юми обнялись и невпопад затянули старую песенку:

Ах, до чего порой обидно, что хозяина не видно,

Вверх и в темноту уходит нить.

А юми так ему послушны, и мы верим простодушно

В то, что юми может говорить.

Глава 3. Динамо. Смерти.net

Все на Динамо вроде как было по-прежнему: железнодорожные вагончики для жилья и обороны, Зеленый театр для торжеств и поминок, Чертово колесо для пауков, этих соловьев-разбойников локации, зорко следящих сверху за всяким чужим движением, Комната смеха для хворых и раненых, которых лекарь по имени Эльза ставила на ноги. Даже банька, где Лучника когда-то неистово обхаживала фаворитка Кагана… Все как всегда, да не все.

С первых же секунд пребывания в знакомой и дружелюбной некогда локации Лучник почувствовал отчуждение. Встретили их с Хавой без всякого радушия. Несколько раз, поймав на себе косой взгляд, Хава начинал огрызаться. Но его коронное «Чего уставился?» не оказывало на динамовских воинов никакого впечатления, разве что ухмылку и пренебрежение: мол, к предателям у нас тут отношение понятное! Даже динамовский ходячий раритет дед Мухомор старался не вступать в открытые разговоры с Лучником и его «квадратным» и татуированным с головы до ног спутником. 1+1=1.

Так продолжалось два дня. Гера, и та старалась не показываться на глаза Лучнику, а Каган не подходил к ним, занимаясь вопросами обороны лагеря. Наконец, вечером третьего дня он пригласил их к себе. Но до встречи было еще далеко, и чем ближе был назначенный час, тем тревожней и суетливей становился Хава. Лучник грелся у костра на невысоком холме, подкидывая в огонь сухую травку и поглядывая на своего друга.

– Сказать что-то хочешь?

Хаву как прорвало:

– Да, давно хочу! Жопой чувствую, нужно срочно уходить отсюда, прирежут нас и свиньям скормят. Может, даже сегодня ночью. Не верю я этому Кагану, что-то в нем скользкое такое…

– Нет, Хава. Интуиция подсказывает мне, что все будет хорошо. Дождемся разговора с Каганом, а там решим, когда уходить.