Долина вечных. Свет и тени

? Тебя тоже сдали соседи? ? спросила я.

От него повеяло такой ненавистью, что я ощутила это даже через разделявшее нас пространство.

? Боги проклянут их. Эти рух еще подавятся своими деньгами, грязные крысы. Как ты попалась?

? Позвала воду.

? Воду, ? небрежно повторил он. ? Каким именем?

Его вопрос озадачил меня, и я обратилась внутрь себя. Призывая воду, я думала не столько о ее имени, сколько о свойстве. Это всегда звучало у меня внутри, прежде чем я могла управлять жидкостью, а именно: я звала воду по имени, вернее, по одному из ее имен. И она отвечала мне.

? Текучая, ? наконец сказала я.

? Что еще ты зовешь?

? Камень. Немного.

? Каким именем?

Я снова задумалась, разыскивая ответ внутри себя.

? Дробящий. Ты зовешь огонь, Рин?

? Да. Откуда ты знаешь про огонь?

? Я слышала о тебе, сегодня утром.

В темноте прозвучал короткий выдох носом, это была усмешка.

? Как же, конечно. Не успели меня бросить в камеру, как вся деревня уже треплется о произошедшем во всех подробностях. Им же больше нечем заняться.

Я не видела, но услышала, что он плюнул в темноту. Это было не очень приятно, учитывая, что я тоже сидела в повозке.

? Ты зовешь только огонь?

? Да, только его. ? Рин сделал паузу, затем тихо произнес: ? Пламенеющий.

В темноте на его ладони появился крохотный огонек, осветивший его лицо и часть одежды. Только я хотела сказать, что при солдатах использовать зов опасно, как тут же осеклась. Вся щека Рина распухла, под глазом налился громадный синяк, уголок рта был разбит. Его одежда порвалась и сильно испачкалась. Я поняла, что он дрался и пытался сбежать. Об этом говорили длинные грязные царапины на его руке, какие бывают, если тащить человека по земле. Возможно, нечто подобное было бы и со мной, вздумай я сопротивляться солдатам.

Рин сжал кулак, и огонек погас. Юноша снова исчез в смоляной черноте повозки. Снаружи послышались голоса, фырканье лошадей и цокот сбруи, он звучал в моменты, когда лошади перетаптывались. Раздались щелчки кнута, повозка тронулась. Она качалась на ухабистой дороге и кренилась во время поворотов. Похоже, что стража ожидала меня, и теперь ничто не мешало им двинуться в дорогу.

Я смотрела через прутья на деревню, которая с каждой минутой удалялась. Мне хотелось запечатлеть этот момент в своей памяти. Спустя время разделенный узкими прямоугольниками летний пейзаж деревни начал постепенно превращаться в лесистую степь. Как только я перестала узнавать местность в ночной темноте, мне стало немного легче.

Больше с Рином мы не разговаривали и всю ночь ехали молча. Я то проваливалась в сон, то просыпалась и смотрела на черные деревья. Меня будили резкие движения повозки, когда та преодолевала ямы, и внезапные посвисты ночных птиц. Они замолкали так же неожиданно, как появлялись, и я снова погружалась в беспокойный сон.

Как только наступило утро, произошедшее осело в моем сердце и сознании. Я переключилась на дорогу. Теперь мне казалось, что дом где-то далеко, в неделях пути, хотя это было совсем не так.

После сна в неудобной позе все мое тело затекло и болело. Я проснулась от того, что повозка остановилась. Едва я села, сбрасывая с себя тяжесть плохого сна, как пришла стража. Дверь открылась, и на дно повозки упал небольшой мешок.

? Обращаются как с собаками, ? сухо произнес Рин, когда стражники ушли. Он сидел там же, где я видела его ночью, и похоже, что спал в той же позе. Теперь яркий утренний свет пробивался в повозку, поэтому я хорошо видела парня. Его лицо выглядело под стать его голосу и манере говорить. Он смотрел мрачно, исподлобья, будто привык драться за все.

Рин подтянул к себе мешок ногой и открыл его, замер на время, затем покосился на мою сумку.

? Здесь хлеб и овощи. Немного, ? сказал он натянуто. В повозке воцарилась тишина.

? Ешь сам, если хочешь. У меня с собой кое-что из дома.

? Повезло, ? буркнул он. В моем сознании прозвучала мысль о том, что, если бы он не дрался с солдатами, ему бы тоже повезло так же, как мне. Но я не сказала об этом. Рин излучал заостренную враждебность. В разговоре со мной он явно сдерживал ее, пропуская через возможный для себя фильтр. Но я понятия не имела, что он за человек и чего от него можно ждать, а мне предстояло ехать с ним три дня. Так что я выбрала тактику осторожности.

Рин ничего не ответил на мои слова и принялся за еду. Воду солдаты нам не давали, и я с благодарностью вспомнила Эвона и его совет о том, что нужно взять с собой воды на три дня. Так что я попила из бутылки совсем немного и поела хлеба с сушеными мясом и фруктами. Рину пришлось утолять жажду водой из реки, когда солдаты выпустили нас на несколько минут из повозки.

К утру следующего дня мы прибыли в город и остановились на окраине, въехав на территорию еще одного сторожевого поста. Со своего места через решетки мне удавалось рассмотреть не так много, но стражников здесь оказалось гораздо больше, а повозок ? несколько. Похоже, что это была точка, в которую привозили всех найденных зовущих, объединяли группами и отправляли дальше.

Мои предположения подтвердились очень скоро, когда нас с Рином буквально вытолкали наружу и отвели в другую повозку, гораздо более просторную. В ней находилось восемь человек, с нами ? десять. Все были в наручах. Повозка оказалась с открытым верхом: крыша представляла собой сплошные решетки. С трудом залезая внутрь, я подумала о том, что никогда еще не чувствовала себя то ли преступником, то ли животным. Крыша делала повозку светлой, но оставалось надеяться на сухую погоду, иначе мы все будем мокнуть под дождем.

Едва мы с Рином вошли, почти все присутствующие напряглись. Я видела, как изучают нас чужие глаза, с каким выражением смотрят на Рина, его одежду и разбитое лицо.

Я села недалеко от входа, рядом с девушкой, которая дремала, согнув ногу в колене. От меня тут же отсели в сторону люди, находившиеся с другой стороны. Я укрепила выдержку, подумав о том, что готовилась к предубеждению, но не думала, что оно окажется таким сильным.

Все зовущие были молоды, примерно моего возраста, разве что одна девушка казалась совсем ребенком. Миниатюрная и хрупкая, она сидела, обхватив руками колени, прижатые к груди. Девушка выглядела напуганной и беспомощной. Способности зовущих просыпаются обычно не раньше восемнадцати лет. Империя тщательно разыскивает всех, кто обладает ими, а значит, она находит и тех, кто едва получил свои силы. От Рина тоже отсели, как от чумного. Он бросил на них испепеляюще злой взгляд.

Я прислонилась к стене повозки, запрокинув голову, и закрыла глаза. Сквозь веки меня слепило солнце, оно то появлялось, то сменялось пятнами теней от крон. Снова застучали лошадиные копыта и заскрипели колеса. Я вдыхала пыльный воздух дороги и слушала свое дыхание. Прерывистый ночной сон лишил меня сил, и я стала плавно погружаться в дрему, вспоминая о доме. Перед глазами снова появился сад, ребристые спелые бока апельсинов, покрытые крохотными шариками эфирного масла, выступившего от жаркой погоды, а в листве трещали цикады.

? Почему все отсели от тебя?

Твердый женский голос вернул меня обратно в повозку. Я моргнула несколько раз и перевела взгляд, но девушка рядом со мной сидела так же, как и прежде ? ее веки оставались закрытыми. И я поняла, что она не дремала с самого начала, просто не открывала глаз. Как она поняла, что все, кроме нее, отодвинулись от меня? Возможно, по звуку.

? Они отсели, потому что я рух.

? И что? Это делает всех вас заразными?

? Нет. Но многие думают именно так.

? Почему?

Я согнула обе ноги в коленях, устроив на них выпрямленные руки с оковами, и задумчиво смотрела на пол.

? Северные рух заболели черной язвой. Никто не знает, откуда она взялась, но оказалась очень заразной болезнью. Многие умерли. Многие остались покалеченными. Их деревни закрыли и опечатали, пока болезнь не улеглась. Но люди успели заразить окрестные села, и несколько из них сожгли дотла. У нас на юге заразы нет и не было никогда.

? И что стало с теми рух? ? равнодушно спросила она. Я долго молчала, глядя на то, как соринки на полу прыгают от дорожной тряски.

? Они лишились почти всего: домов, изделий, инструментов, целые кварталы были сожжены. И больше никто не покупал у них ничего. Потому что люди стали их бояться.

? И они озверели, ? голос девушки звучал почти безразлично. Или такова была ее манера говорить.

? Да, можно сказать и так. Они стали бандитами, ворами и теми, кто просит милостыню.

? Попрошайками.