Триада

– Думаешь, от того, что ты мечешься, что-то изменится? – крикнула ему вслед Джерис.

– Что-то не то. Что-то здесь не то. – бормотал Таррель. – Что-то я упустил. Что-то очевидное.

Он встал, как вкопанный, в тёмном углу, и повторил слова. Ничего.

– Неужто ошибся?

Таррель задрожал, и его взгляд заметался из стороны в сторону.

Колонны обступили его со всех сторон, отражая далёкий свет. Таррель двинулся, и увидел в отражении себя. Двинулся – опять он повсюду. Сотни Таррелей обступили его со всех сторон и смотрели страшными глазами. Они улыбались, смеясь над его глупостью и отчаянием, и сверкали озорными глазами из-под прядей волос, ставших вдруг вместо чёрных серебряными.

– Таррель! – раздался голос Джерис. – Иди сюда!

– …откроет в недра путь сиреневый хрусталь. Сиреневый хрусталь. Разве не хрусталь? – Таррель посмотрел кристалл на свету. – Не сиреневый разве?

Ему вдруг начали чудиться другие цвета. Повернёшь – голубой, ещё раз – розовый, потом серый, болотный, серебряный, красный. Чёрным уже он стал, но только не сиреневым! Будто и не прозрачный он вовсе, это словно кусок серебра, которого здесь по самое горло, а он держит его, будто спасательный якорь, который остановит корабль посреди бушующего моря.

– Таррель!

Стены, колонны и свод заходили ходуном, и вибрация мерно гудела, заставляя всё вокруг расплыться в движении. Она всё сильнее и сильнее, уже превращается в гул, шум урагана, который нельзя остановить. Таррель зашвырнул кристалл туда, откуда шёл свет и, закрыв уши руками, опустился на землю.

– Таррель, я нашла!

Кристалл отскочил от одной колонны, от другой, от третьей, от четвёртой, и они загудели разными голосами, точно струны: толстые ревели, как звери, а тонкие пищали так высоко, как если бы сотни комаров запели хором в уши. Треск раздался в подземелье, и серебро испещрили нити расколов.

Рядом с Таррелем колонна пошла трещинами. Одна из них становилась всё шире и шире, деля колонну пополам, и из этого раскола появилась окаменевшая белая рука. Из темноты на Тарреля глядел мертвец с серебряными глазами и ртом, застывшем в крике ужаса.

– Ты что наделал? – закричала Джерис где-то рядом.

Таррель дёрнулся в сторону и двинулся на голос, не открывая глаз. Свод вот-вот был готов обрушиться на его голову. И тогда он услышал Джерис снова.

– Здесь шесть основ сойдутся воедино…

Таррель поглядел по сторонам, и страшная догадка заставила его сердце сжаться. Самые толстые колонны, самое блестящее серебро покрывает их, отполированное сотней ледяных одежд, а остальные – лишь могилы тех, кто рискнул прийти сюда без камня арралаков, обрекая себя на смерть: люди, животные, насекомые – все они остались в заточении Врат, что стоят на шести колоннах, а в их центре… в их центре стоит Джерисель Фенгари.

– Джерис, нет! – завопил Таррель.

Голос Джерис звучал страшным холодом в подземелье.

– Здесь серебро блестит, как кованая сталь!

Таррель, закрывая лицо от летящих осколков серебра, полз к Джерис.

– Джерис, стой! Забери меня! – кричал он, но его не слышали. Кричит ли он в самом деле или шепчет?

– Настал сей час исполнить долг неумолимый…

Тяжёлое дыхание Джерис было где-то совсем рядом, но свод рушился с оглушительным грохотом, возводя между ней и Таррелем непроходимую преграду. Арнэ полз по осколкам, раня руки и ноги, и вдруг ухватился за плащ Джерис.

– Откроет в недра путь сиреневый хрусталь. – сказала Джерис и подземелье завыло. Закричало оно голосами разными, точно все люди, звери, океаны и горы разом завыли вместе с ним, и шум всей Триады – каждый её разговор, каждый смех и крик, каждая песня, каждый плеск волн и грохот грома в далёких горах – решили быть сейчас здесь услышанными.

Таррель мог поклясться, что его тело в этот момент сжалось до размеров самой маленькой песчинки, и скорость завертевшейся бури разорвала его в клочья.

Глава 6

Синяя Дубрава ещё спала, когда тишину нарушил неспешный топот копыт, и из темноты выехали семь укутанных с головами всадников. Первый из них, самый высокий и плечистый, ехал верхом на настоящей лошади, а остальные – чуть поодаль, и погоняли стройных рыжих ланоков, копытца которых, казалось, вовсе не создавали шума, в отличие от чёрного жеребца. Рассвет никак не занимался.

– Торопите своих тварей. Господин нас ждал ещё вчера. – сказал человек на лошади.

– И ещё подождёт. – раздался сзади женский голос. – Если только не собирается возить меня вместо моего ланока.

– Закрой свой чёрный рот, Эль. – сказал тот, не оборачиваясь.

– Хотя, да, Гант. Ты выносливей. Это для тебя работа.

– Не заткнёшься – прострелю голову. – сказал Гант.

Гант казался огромным на фоне тёмно-серого неба и низких деревьев. Его фигура в седле двигалась из стороны в сторону в такт шагам лошади. Эль пустила задыхающееся животное вперёд и, обогнав Ганта, встала поперёк его пути.

– Я смотрю, ты смельчаком стал с последней нашей встречи. А я ведь тебя тогда, кажется, пригвоздила кнутом к земле.

Гант вскинул арбалет и сжал его так, что перчатка заскрипела, натянувшись на огромном кулаке. Стрела смотрела точно в лоб всадницы. Та пустила ланока медленным шагом и, приблизившись к Ганту, упёрлась лбом точно в арбалет. Над платком, скрывающим нижнюю часть лица, из-под чёрных бровей сверкали золотые, по-кошачьи большие глаза.

– Ну, давай. – ласково сказала она.

Гант опустил арбалет и двинулся дальше. Вместе с ним двинулись и остальные всадники, которые, едва увидев в его руках оружие, тут же остановились.

Рассвет обнажил лысеющий лоб и серо-жёлтое лицо Ганта, все в мелких порезах, забитых грязью. Маленькие глаза казались еще меньше рядом с огромным, наполовину обрезанным носом. Гант снял капюшон, сощурился, поглядев на небо, и пустил своего коня рысцой по лесу. Начиналась равнина, а Синяя дубрава, яркая, точно морская волна посреди этой пустоши, осталась позади.

Вдалеке, в сухих травах, тоскливо перекликались дикие ланоки. Они пели отрывисто и звонко, чем очень раздражали Ганта: он плевался и бранился каждый раз, как слышал вдали клик животного, которому отвечали ланоки всадников позади него.

Повсюду, словно безмолвные склепы, стали появляться каменные дома. И подумать бы, что никого не обитает на этой сухой равнине, но захлопывались двери и скрипели тяжёлые засовы, едва колонна всадников проезжала мимо. Столичные земли пробуждались. Пробуждались так, словно лучше бы этого пробуждения вовсе не было.

Один из всадников, молодой человек в синем мундире под шерстяной плащ, глядел по сторонам с нескрываемым восхищением, и то и дело приподнимал капюшон, чтоб не упустить ничего интересного.

О четверых других всадников почти нечего было сказать. Все они были немолоды, а кто-то даже стар, по-своему суровы, но объединяло их одно и то же – много оружия и, точно позорные клейма, наполовину обрезанные носы. Все они ехали молча, и каждый думал о своём. Только молодой солдат никак не мог замолчать. Он впервые ехал по долине, предвкушая приезд в столицу, и восхищался всем, что появлялось на его пути, пока Гант не рявкнул, заставляя его замолчать.

Эль ехала впереди всех и всё ещё скрывала лицо капюшоном плаща и тёмным платком. Она глядела вокруг со скукой и разочарованием взамен гнева, который снова обуял её в Дубраве. Но ей ли злиться. Она знала, куда едет. Ещё она знала, что Гант со свойственным ему жутким, нездоровым, будто у безумца, интересом пялится ей в спину, и будь у него шанс – пустил бы стрелу прямо между лопаток. А может просто гадает, сколько она продержится, проткни он её насквозь ножом. Такому верзиле и маленького клинка хватит, чтоб она испустила дух.

Справа от Эль среди сухой равнины извивалось глубокое обмелевшее русло. Умершая река еще хранила в себе остатки былой влаги и из последних сил давала жизнь вялым деревьям, кустарникам и разноцветным травам. Эль потянула ланока за короткий рог на затылке, поворачивая голову животного вправо, и тот, спотыкаясь о каждый плотный кусок земли, направился к руслу. Подъехав как можно ближе, Эль заглянула за край обрыва.

Там кипела совершенно иная, своя торопливая жизнь. В этом овраге, дна которого в зарослях не было видно, копошилось, пищало, шуршало, падали капли и журчал крохотный ручеёк. Где-то там, среди клубков листьев и корней, он сверкал брызгами.

Здесь же, на краю обрыва, прямо под копытами ланока, росли сиреневые цветы и источали запах, которого Эль никогда прежде не чувствовала. Ей хотелось бы забрать этот запах с собой. Она наклонилась, опираясь на стремя, и вырвала цветок вместе с корнем, который оказался на удивление крепким и толстым.

Ветер гулял по долине и издавал звуки унылые, точно вдалеке кто-то печалился, играя на флейте. И отвечали ланоки, думая, что эти звуки для них. Эль еще раз оглядела маленький, извивающийся по равнине зелёный мир, кажущийся ненастоящим среди жёлтой пустоши, и сказала:

– И ты тоже умрёшь.