Эмиграция энной волны. Женские истории

Эмиграция энной волны. Женские истории
Алла Баркан

Анна Сандермоен

Книга профессора Аллы Баркан «Эмиграция энной волны. Женские истории» – это размышления о сути эмиграции, о ее причинах и истоках, о поисках своего места, о пути к себе, а для кого-то – о попытках бегства от себя. Это книга о женских судьбах, таких разных, но и таких одинаковых, объединенных общим для всех обстоятельством – жизнью вне родины, жизнью в другой стране, эмиграцией. Это книга о волнах истории, которые смывали людей с их родных берегов и несли их по свету в поисках убежища или лучшей доли, любви или спасения, возможностей или свободы. Это книга о Вене, о городе, который стал для кого-то местом встречи, местом перекрестия жизненных линий, местом-хранителем и местом-судьей – местом, вершащим человеческие судьбы.

Алла Баркан

Эмиграция энной волны. Женские истории

Эмиграция – один из самых тернистых путей к разгорающейся или же гаснущей звезде

(Вместо предисловия)

– Когда-то, – рассказывает моя собеседница, – я в школе на комсомольском собрании с другими детьми осуждала свою одноклассницу, родители которой собирались переехать в Америку. Дело даже дошло до того, что собрание постановило, чтобы десятиклассница отреклась от своей родни и осталась в Советском Союзе. А сегодня, – продолжает женщина, – я сама эмигрировала из России. Попала, как говорят, в пятую волну эмиграции, начавшуюся в последние несколько лет, когда из России стали уезжать специалисты. Мой муж был известным ученым, но сегодня резко ухудшились условия его работы, не говоря уже о зарплате. А здесь для него рай: только работай и продвигай свой проект. Он рад, а мне не с кем общаться, хотя такое впечатление, что в центре Вены слышна только русская речь. Но как заговорю с кем-то, то кажется, что мы с разных планет…

Действительно, – подумала я, – она во многом права: по сравнению с тем, что было, Вена становится русскоязычным городом, и не столько из-за переезда сюда ученых и специалистов, сколько благодаря новой волне молодежи: от «замужа за рубеж» до приобретения престижных профессий. Их потребности и ценности жизни имеют другие оттенки – это потребности и ценности жизни цифрового поколения, намного отличающиеся от тех, какими были они хотя бы во время расцвета четвертой волны эмиграции. Однако действительно ли уже началась сегодня пятая волна, сомневаюсь… Правда, в какую страну ни поедешь, везде русская речь – это так.

Безусловно, жизнь в иммиграции имеет свои отличительные черты: и преимущества, и недостатки – в зависимости от причины отъезда в другую страну. И эти причины у каждого индивидуальные: от деловых и рабочих, почти всегда временных, до истинных – постоянных, в последнее время ставших тоже «с обратным билетом», было бы только желание.

Сегодня много пишут о жизни русскоязычных людей за границей. В последнее время не сложно переехать в другую страну, нет больше железного занавеса. Но это сегодня, да еще если едешь в страну иммиграции. А как было раньше? Как жилось соотечественникам в странах, которые не принимали эмигрантов, как, например, Германия?..

Я вспомнила свои первые впечатления о русскоязычных соотечественниках, с которыми познакомилась в Вене. Я вспомнила свои зарисовки о них, которые начала вести еще накануне образования Евросоюза и в первые годы после его рождения, зарисовки о женщинах, по той или иной причине временно или постоянно живущих в Австрии. Я вспомнила о женских судьбах на чужбине, с которыми столкнула меня жизнь…

Надеюсь, что кто-то, помимо меня, вспомнит те недалекие времена, когда многое лишь начиналось, когда жизнь за границей, казалось, избавляла от чисто российских проблем, когда… Когда люди уезжали из СССР за своей «синей птицей»…

Как много общего было у наших соотечественников «вчера» и «сегодня», и как мало общего было в потребностях и ценностях людей разных волн эмиграции…

У каждого из нас свои тернии на пути, и каждый из нас желает добраться «через тернии к звездам».

Эмиграция – один из самых тернистых путей к разгорающейся или же гаснущей звезде.

проф. Алла Баркан

ЧАСТЬ 1 НЕЖДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Великосветская официантка

В таком великолепном лимузине я ехала в первый раз. Моя недавняя приятельница, с которой я познакомилась пару месяцев назад в Российском Центре Науки и Культуры в Вене, попросила оказать небольшую любезность ее давним знакомым еще по Москве, обосновавшимся сейчас в Австрии. За мною будет прислан водитель, мы поедем с ней вместе. И она познакомит нас. Небольшие проблемы у дочки хозяйки. Для меня они сущий пустяк.

Был прекрасный весенний день, опьяненный птичьими голосами в бесконечных садах и парках этого одного из самых удивительных городов планеты, – во всяком случае, я думала так, впервые вступив на венскую землю и покоренная ею до мозга своих костей. Вена, Вена… Я захлебывалась от восторга, в ритме вальса кружась на пританцовывающем трамвае по ее дурманящему своими достопримечательностями Рингу, взирая на Атлантов и Кариатид, обсуждающих последние новости на покрытых сединой столетий домах, и буквально теряла голову, раскрывая от удивления рот, рассматривая кружева Вотивкирхе, в мечтах ездя на старинных фиакрах с белоснежными крылатыми скакунами, постоянно ожидающими меня у величественного Стефандома… Я была в экстазе блаженства, я была влюблена… Влюблена в этот город. И весь мир рядом был просветленным и таким же крылатым, как кони, несмотря на болото проблем со стоячей водой повседневной рутины, то и дело тянущей ко дну, и порою, бывало, казалось, что не выплыву, что утону. Но и этой порою я лишь ликовала, что тонуть мне приходится именно здесь – в этом городе-сказке, живущей во мне. Словом, я находилась в состоянии какого-то ранее неизвестного мне сумасшествия и жила во хмелю, в сладких грезах, видя только лишь солнце, игнорируя тень, ощущая тепло и не чувствуя… холода.

Австрия – не страна иммиграции. Мне казалось, что здесь каждый русский на вес золота или же клад. И поэтому Анжелика, или Анжела, неожиданно появившаяся в моей жизни, могла рассчитывать на все, что угодно, а тем более на желание кому-то помочь и не просто кому-то, а нуждающемуся в моей помощи… бывшему соотечественнику, потому что буквально с пеленок я уже была зазомбирована на такие дела. Сострадание, благородство, порядочность, бескорыстие… – что еще может так украшать человека, а тем более выросшего в бывшем Советском Союзе? Идеология – великое дело, и она святее не только Папы Римского, но и любой религии – этого «опиума для народа», о котором твердили мне с детства многочисленные социалистические наставления, развешанные на кумаче по соседству с портретами великих вождей не только во всех мыслимых и немыслимых местах, но, как оказалось, и в тайниках души. Но если опиум еще можно все же вывести из организма, то внушенную с младенчества идеологию – никогда, если ты, конечно, не оборотень. Оттого и страдают в России, и не только в России, а на всей территории бывшего СССР, увядающие поколения людей эпохи Построения Социализма и даже начала Коммунизма от своей просветленной нравственности, сталкиваясь с «нравственностью» наших дней.

Ожидая посланную за нами машину, Анжелика по-дружески просвещала меня.

– Главное – это меньше вопросов. Если можно, то лучше молчать.

– Там закрытое учреждение, что ли? – Ничего не могла понять я.

– Я же Вам говорила, мы едем домой к моим старым знакомым, решать их проблемы.

– Хорошо – наберу в рот воды и разбавлю ей все их проблемы, – не скрывала я своего весеннего настроения.

– Я серьезно ведь, Кира Григорьевна. Мне хотелось Вас предупредить…

– И я тоже серьезно, Анжела. Я не мим и не клоун. И я не могу проводить консультации молча. Мне важны часто даже оттенки и нюансы слов, а не слова.

– И все-таки, – настаивала Анжелика, – постарайтесь прислушаться к моим советам. Главное – это меньше вопросов.

– Консультировать без вопросов, – уже почти взорвалась я, – но это же нонсенс!

– Вы не знаете категорию этих людей, – не сдавалась Анжелика. – Это новые русские, они мыслят по-новому и живут по-другому… не так, как мы с вами.

Честно говоря, я действительно еще не встречалась с такими людьми. Все мои сведения о них были, в основном, из журналов и газет, или же из многочисленных анекдотов об их царских богатствах, нажитых ими в стране, свергнувшей царя из-за зависти к его богатствам. Я читала о беспечном транжирстве, о почти даром доставшихся им деньгах, об источниках зарабатывания которых часто просто умалчивалось, и только вечно роющиеся в чужом грязном белье журналисты придумывали всевозможные сенсационные мифы о разбазаривании народных средств и загадочном исчезновении многих природных ресурсов, принадлежавших ранее государству, на которое практически безвозмездно, ради жалкого существования, работали все слои и разновидности бывшего пролетариата СССР… Нет, скорее не ради себя, а ради существования первого в мире социалистического государства… со свободой, равенством и братством… А в отсутствии свободы, равенства и братства, которые так и остались утопией, новорожденные акулы пера обвиняли именно этих людей, рассказывая о покупке ими галстуков за тысячу долларов… в то время, когда зарплата профессора, заведующего кафедрой в самом престижном вузе едва была эквивалентна пятидесяти долларам… Ну, в общем, все это, безусловно, звучало…

И хотя даты начала «клонирования» подобного сорта людей упорно указывали на эпоху развала бывшего СССР, я никак не могла понять: из какого эксперимента, проведенного кем, они возникли и возникают, потому что в Советском Союзе мы все были равны, пускай хоть на словах. Во всяком случае, в денежном отношении никто не выпячивался или не пытался выпячиваться. Это было запрещено, да и честно нажитые зарплаты подобного не позволяли, если ты, конечно, не был выездным «гением» в какой-либо области, и твоя гениальность не давала возможности приподнять временами железный занавес, чтобы выйти на «сцену» из-за кулис, ну, хотя бы как Маяковскому.

И если даже местная партийная элита и имела какие-то привилегии и пайки, то, в основном, это касалось возможности беспрепятственно достать что-то вроде сырокопченой колбасы или путевок в особые санатории, функционирующие только для номенклатурных работников. Но и все это тщательно скрывалось.

Правда, одна из моих знакомых, работающая на базе, куда поступали всевозможные заграничные «тряпки», бывшие в те времена невидалью, рассказывала, как им приходилось одевать первых секретарей обкомов и горкомов в специально заказанные для них, а нередко и для их жен, самые стильные шмотки, за которые чаще всего высокопоставленные особы забывали им заплатить. Забывали, путая социализм с коммунизмом, ведь, в конце концов, они были номенклатурной элитой Коммунистической партии Советского Союза, возглавляющей строительство этого коммунизма. И жены таких людей, бывало, так привыкали к бесплатному коммунизму, что иногда забывали заплатить за товар и в самом обычном магазине, не понимая, почему им за это угрожают милицией.

Но тем не менее и данная когорта советских людей, процветающих за счет государства, навряд ли могла позволить себе купить галстук за тысячу долларов. А если даже и позволяла, то не говорила об этом вслух, афишируя всем и каждому, хотя многие из новых русских сейчас оказались именно из этой «породы» людей с приобретенным в процессе работы чутьем – когда… где… и … как… И чтоб стать теперь новым русским, совершенно не требуются таланты, даже такие же, как у Маяковского, «во весь голос» сообщавшего всем, что ему достаточно иметь только свежевыстиранную сорочку, и при этом покупающего себе за границей автомобили, являвшиеся в те времена большой роскошью даже для ненавистных капиталистов.

Но кому наносила визит я, мне было пока неизвестно.

– Новый русский, масштабный, большой человек, – вдалбливала в меня Анжелика, зовущаяся по паспорту Антониной, и только из-за того, что ее мать в молодости не удосужилась посмотреть фильм про Анжелику – маркизу ангелов. И вот теперь в Вене ей пришлось отредактировать свое имя, осуществив подростковую мечту.

– А кем работает Ваш знакомый? – полюбопытствовала я.

– Меня это не интересует, – недовольно ответила Анжелика, – у него какие-то дела здесь и в Москве.

– Здесь и в Москве одновременно?

– Но это же норма для новых русских: две недели здесь, две недели там, в выходные с семьей, а в рабочие дни далеко от семьи… Он в Москве бывает чаще, чем Вы в центре – на Кертнерштрассе. А иногда и месяцами в разъездах.

– А как тогда его семья?

– Как и все другие семьи новых русских. Вижу, Вы действительно не в курсе, как здесь, в Вене, многие живут: там и здесь, туда-сюда, то Вена, то Москва, то вдруг Санкт-Петербург…Вы, наверное, и про Рублевку не слыхали…

Анжелика не успела полностью ввести меня в курс дела, потому что в этот момент возле нас внезапно затормозил серебрящийся лунным светом сказочный мерседес, и шофер, дружелюбно кивнув Анжелике, распахнул перед нами дверцы этой лунной машины.

Да, в таком великолепном лимузине я ехала в первый раз, и весеннее настроение бродило во мне, как молодое вино.

Совершенно забыв о наставлениях Анжелики, я забрасывала Николая – так звали водителя – то уместными, то, по-видимому, неуместными вопросами, лишь бы как-то поддержать едва тлеющую беседу, игнорируя полукивки-полунамеки почти сросшейся уже с роскошным сидением и едва подающей признаки жизни, как во времена зимней спячки, безвопросно замолкшей теперь моей новой знакомой, проверяющей, видимо, свои напутствия мне на хозяйском шофере.

Мерседес обогнул уже центр и понесся куда-то за Верингерштрассе по незнакомой мне улице, вдоль которой тянулись деревья в розовых кружевах нежной пены цветов, и цветение их походило на грезы. Красота-то какая! Ты как будто в раю! Нет, недаром мы только что пересекли Парадисгассе – райскую улицу или же переулок, главное то – что связано с раем, а сейчас – райский сад… нет, вернее, аллея. Я впадала в экстаз, несмотря на совершенно постные лица моих скучных попутчиков.

Мне не верилось, что живу теперь в Вене, и все это уже для меня – не на пару часов, даже не на неделю, в городе, о котором мечтала я очень давно, обучаясь еще в институте… И нахлынувшие воспоминания, как девятый вал, смыли все перед глазами, окунув в глубину прежних дней, дно которых расцвечивала галька пережитого.