Неизвестные мгновенья их славы

Сатины готовились к большому семейному торжеству. Письма с московским штемпелем приходили каждую неделю, Вера также аккуратно отвечала на них. Потом случилось неожиданное: в одном из соседних поместий девушка познакомилась с молодым приезжим гостем, который настолько увлек ее, что она забыла о летнем романе с Сережей настолько, что порвала его письма. Свадьба состоялась, но бывший возлюбленный, увы! не имел уже к ней никакого отношения.

В глубине души Наташа благодарила Бога за то, что ее любимый кузен теперь свободен, но сильно горевала о разлуке с ним. Верочка жила у мужа, имение которого находилось далеко, и родителей навещала редко. Сергей уже давно не появлялся в своей любимой Ивановке. Оттого, что не мог простить предательства дорогого ему человека? Или пытался вырвать обиду из оскорбленной души любовью к другой женщине? А может с головой ушел в работу? Он ни перед кем не исповедовался. Это осталось тайной.

Наташа часами играла на фортепьяно. Ей еще с детства предсказывали успех талантливой пианистки. За последние три года она из угловатого подростка преобразилась в очаровательную своей юностью девушку. Она не была красива, но стройна, улыбчива, ее большие глаза светились умом и добротой. Когда весной 1901 года в пору буйного цветения сирени Сергей Рахманинов приехал в Ивановку, он удивился чудесному преображению кузины, не переставая отмечать в ней замечательные свойства характера: спокойный нрав, домовитость, взрослую рассудительность и нескрываемую уже верную любовь к нему. Да… да, именно такой человек, как Наташа, должен стать преданным спутником его нелегкой, непредсказуемой судьбы. Да! Именно Наташа Сатина и будет его женой.

В 1892 году Сергей Рахманинов блестяще закончил Московскую консерваторию с Большой Золотой медалью и как композитор и как пианист. Началась его успешная концертная деятельность, его сочинения хорошо раскупались, его музыкальные произведения исполнялись и профессиональными и любительскими солистами, оркестрами. Рахманинов становился состоятельным человеком и мог обеспечить семью.

Он сделал предложение Наташе, и та с радостью приняла его. Свадебным подарком невесте были двенадцать прекрасных романсов, среди которых один из самых любимых исполнителями – «Сирень». Все счастливы.

Однако возникло почти непреодолимое препятствие. Церковь запрещала брак между близкими родственниками. Сергей и Наташа были двоюродными братом и сестрой. Никто из священнослужителей ни явно, ни тайно не соглашался их венчать. Тогда Сергей Васильевич обращается к самому Государю Императору Николаю Второму с просьбой на законный брак. Влюбленные с нетерпением ждали этого разрешения. Но время шло, а никакого ответа не приходило. А раз так, Сергей и Наташа решили, что Высшая Власть, благословляющая молодых людей на брак – это Любовь. И не дожидаясь императорского соизволения, жених и невеста вместе с самыми близкими родственниками, уговорив и одарив знакомого священника, который заведовал маленьким бедным приходом 6-го Гренадерского Таврического полка на окраине Москвы, обвенчал молодых. Сразу же оттуда чета Рахманиновых отправилась в свадебное путешествие, сначала в Вену, а потом по всей Европе.

Вернувшись в родные пенаты, в любимую Ивановку, они наконец получили конверт с императорскими печатями, в котором находилось письмо Государя с ответом на давно посланное прошение: «Что соединено Богом, не людям разлучать!»

Вскоре там же, в Ивановке, родилась их первая дочь Ирина.

Судьба сестер Поляковых

Издавна польский народ не знал покоя от разрушительных войн, беспощадных восстаний, не затихающей смуты. Стремясь уберечь семью, детей, люди поднимались с обжитого места и шли искать тихую землю. Так на Тамбовской равнине появились польские беженцы. Некоторые из них облюбовали небольшое приглядное сельцо Чернавку. Тут и поселились, прижились, сроднились с русскими, друг от друга старались перенять все хорошее, дельное по мастеровой части, по хозяйственной. От польских поселянок русские хозяйки переняли умение наводить порядок в доме. Если раньше еда была незатейливая: щи, каша, картошка в мундире, то теперь неленивая повариха и голубцами угостит, и зразами, и клецками, а ребятишек потешит густым ягодным киселем. Если сваха расхваливала невесту и говорила, что девушка умеет по-польски кухарить, то тот козырь крыть уже было нечем.

В Чернавке сотню лет бытовал такой закон: кто из польских парней приходил в семью зятем, а потом становился хозяином, всех звали Поляковыми. Уж в каком колене, когда у Григория Михайловича в роду был переселенец, никто и не помнил, а по реестровым спискам он числился Поляковым. Семья его была небольшая – всего 5 человек: он с женой и три дочери (шестеро детишек умерли во младенчестве). Все девочки окончили церковно-приходскую школу и грамоту знали хорошо.

Редкая семья в такой маленькой деревне. Да только знали о ней во всей большой округе по другой причине: три дочери Григория Михайловича – Алёна, Александра и Анна пели так необыкновенно хорошо, что слушать их собиралось много народа.

Особенно из них выделялась Алёна. Высокий, чистый, нежный ее голос проникал в душу. Настоятель главного тамбовского храма по большим праздникам присылал за ней коляску с тройкой лошадей, чтобы она пела в первом ряду на клиросе. Там и услышал ее Алексей, сын ивановского кузнеца и потерял буйную свою головушку. Разузнал, где живет его милая. Оказалось далековато: от Чернавки до Ивановки верст пятнадцать, не меньше. Узнал также, что семья бедная и девушка почти бесприданница, а ведь там еще две сестры. Такой расклад не испугал Алексея, он по вечерам то пешком, то верхом на лошади тайком от отца стал часто наведываться в Чернавку. Алёна хоть и не красавица, но статная, крепкая, разумная всё больше виделась ему его суженой. Алексей тоже пришелся Алёне по душе. Наконец, сын кинулся отцу в ноги, поведал ему свою печаль-кручину. А тот – что ж? Малого все равно женить надо. Устроили смотрины, на которые сбежалась вся деревня. Когда Алёна запела по просьбе всего народа, отец жениха даже прослезился и назвал Алёну доченькой. За свадьбой дело не стало. Молодых обвенчали в Красивской церкви и улетела Алёна Григорьевна из родительского гнезда… Все бы хорошо, да уж больно далеко от родного дома.

Молодую в семье кузнеца встретили приветливо. Свекровь рада-радёхонька, что появилась помощница, ловкая на все дела, неперечливая, уважительная. Не прошло и года, как в дом пришла радость великая: разрешилась Алёна двойней – сыном и дочкой. Узнав об этом, из господского дома «на зубок» принесли подарок: десять аршин всякого цветастого ситца и столько же сарпинки младенцам на подгузники.

Много добрых слов услышала об Алёне хозяйка сатинского имения и решила пригласить ее в свой большой дом прислугой. Честь для простой крестьянки особая, да как же с малыми детьми быть? Твердо и просто решила этот вопрос свекровь. А она на что? Скольких ребятишек вырастила?! Наймут в няньки соседскую девчонку, на ночь Алёна домой будет приходить – вот и забот никаких. Так стала Алёна целыми днями работать прислугой у Сатиных.

А как же сложилась судьба ее сестер? Младшая Анна так и осталась в родительском доме. В начале тридцатых годов, когда организовывали колхозы, она к этому времени уже овдовела, а два ее сына с семьями подались в подмосковную Шатуру на торфяные разработки, там прижились, там и остались.

О моей милой бабушке Саше, которая научила меня родному языку, народным песням, байкам, поговоркам, прибауткам, расскажу подробнее. Эта книга будет размещена в интернете и ее могут прочитать многие, так пусть хоть маковое семечко моей несказанной благодарности и доброй памяти об этой талантливой женщине останется в божьем мире, в котором мы живем.

В той же самой Чернавке, на тех же зеленых лугах услышал, как поют три пригожих девицы молодой паренек из соседней Хорошавки. Сестры были очень похожи: все трое среднего росточка, голубоглазые, улыбчивые, у каждой тугая русая коса.

Андриан Коновалов, которого все попросту звали Андрюшей, прислушался, что народ говорит о девушках, и удивился: и стар, и млад ими не нахвалится. Сестры все три – погодки, любую выбирай в невесты, а Андрею запала на сердце средняя – Сашенька. Как подойти к ней, как познакомиться, как подать знак, что полюбилась она ему? Робел очень. На погляд он совсем не королевич. Крепкий, плотно сбитый паренек, но невысокий и статным не назовешь. Может быть потому, что отыгралась судьба на коноваловской родне круче некуда. Напала на село моровая чёрная оспа, какой отродясь никто не помнил. Смерть безжалостной косой выкашивала целые семьи. Из коноваловской избы один за другим четыре гроба – два больших и два маленьких – отнесли на погост. Умерли родители и маленькие дети. Пятилетний Андрюша неизвестно каким чудом еле живым, но уцелел. Старший брат Павел в это время служил в армии, тем и уцелел.

Вернулся, как на пепелище. Из всего рода остались только он да малец Андрюша. Павел рослый, сильный, пытливый до всего. В армии научился разбираться в технике. Привел в порядок хозяйство. Младший братишка во всем ему помогал. Хоть и мужичок с ноготок, а взялся за соху. Весна не ждет, надо землю пахать, сеять. Идет Андрюша, упирает чапыги тонкими ручонками, а косточки-то слабые, гнутся, и ногами в борозде словно вприсядку, но идет, поворачивает черноземный пласт к солнцу, значит будет куда бросить зерно, стало быть и хлеб будет. Так и остались на всю жизнь у Андриана Иваныча руки такими, будто он ими держит в обхват большое решето, и ноги колесом, словно всю жизнь с коня не слезал.

У Сашеньки Поляковой ухажеров много. Каждый норовил чем-то привлечь ее симпатию, а согласие быть женой она дала с виду неказистому, в разговоре неречистому, в обхождении несмелому. И не потому, что у ее будущего мужа к тому времени было крепкое хозяйство и человек он работящий, а потому, что ласков он к ней был, как голубь, и всем сердцем чувствовала, что ее тихое слово всегда будет для него законом. И не ошиблась.

Старший брат Павел женился на единственной дочери богатенького красивского крестьянина, промышлявшего торговлей, поселился в доме тестя, который с большой охотой доверил ему немалые хозяйственные дела.

Андриан с молодой женой подновили добротный кирпичный пятистенок с просторными сенями из прочного цельного дуба, пристроили большое крыльцо с резными планками и столбиками. Дом оградили палисадом. Сестра Алена из ивановского имения привезла охапку саженцев разной сирени, ровнехонько обсадили изгородь. На благодатной черноземной земле они быстро пошли в рост. И стал дом Коноваловых самым красивым на деревенской улице. Особенно весной, когда буйным цветом распускались тугие гроздья. По всей Хорошавке веяло свежим сиреневым ароматом. Этот запах и я помню всю жизнь.

Алена Григорьевна вспоминает…

После непышной Верочкиной свадьбы дом Сатиных притих. У всех остался осадок от неблаговидного поступка близкого и дорогого всем человека. Событие старались не обсуждать. Время шло, и оно постепенно сглаживало неловкость семейной истории. У всех. Но не у Наташи. Внешне она будто казалась спокойной. Много играла на фортепьяно: ведь Сергей очень хвалил ее способности и был убежден, что она могла бы стать талантливой пианисткой. Девушка стала любить дальние прогулки в одиночестве. Интересовалась новыми сборниками стихов. Но только Алена, прислуживавшая в той части дома, где была Наташина спальня, слышала, как безутешно рыдала, уткнувшись в подушку, ее горемычная любимица.

Обо всем, что читатель узнает дальше, написано по моим воспоминаниям о рассказе Алены Григорьевны Кузнецовой, крестьянки села Ивановка Тамбовской губернии, родной сестры моей милой бабушки Саши.

Жаркий летний день 1940-го года. Мне девять с половиной лет. Я играю в палисаднике. Собираю тёмно-зелёные широкие листочки от сирени, скалываю их острой маленькой палочкой и делаю себе наряд: корону, ожерелье, опоясие. Бабушка моя тут же подметает веничком мелкий сор. Дедушка отправился с большой тележкой в лес выкашивать траву на полянках. Вдруг перед домом останавливаются дрожки и к нам в калитку идет бабушка Алена в нарядной сатиновой кофте, простроченной спереди мелкой строчкой и черной юбке с воланами. Тогда ведь между деревнями ни телеграфа, ни телефона не было. Гость сваливался, как снег на голову. Охают мои бабушки, обнимаются, плачут от радости, что Бог привел свидеться.

– Ну, будя, будя, сестрица нам с тобой сладкими слезами мокроту разводить. Ставь-ка самовар. Я вот пирогов со всякой ягодой напекла.

Пока бабушка Саша проворно готовит угощение и чаепитие, Алена Григорьевна расспрашивает меня про московскую родню, про мою маму – она ведь ее крестница. Гостью усаживают возле стола на венский стул, я возле нее пристраиваюсь на скамеечке: хотя я ее хорошо знаю, но все же она для нас человек редкий и потому особенно интересный, глаз с нее не спускаю, ловлю каждое словечко и все примечаю. С нетерпением жду, когда сестры наговорятся и мне можно вежливо встрять со своими вопросами.

Кто такой Сергей Рахманинов я знала давно. Правда, его имя открывалось для меня понемногу. Сначала бабушка Саша, укладываясь на ночь, пела мне про сирень. Я догадывалась, что это совсем не колыбельная песня, и тогда бабушка, как могла попонятнее, рассказывала о музыканте Сергее Васильевиче Рахманинове, который жил недалеко от нас и сочинял хорошие песни. Потом больше всего мне рассказало о нем радио. Симфонии остались для меня звучащей тайной, а романсы, маленькие произведения я, подрастая, хорошо запоминала.

Вот и сейчас, улучив момент, когда в разговоре сестер наступила пауза, я попросила бабушку Алену рассказать, как она пела Рахманинову?

Алена Григорьевна помолчала, глубоко вздохнула и с негромкой печалью начала вспоминать:

– Не сразу это случилось, внученька. Он-то кто был? Музыкант, барин, а я – простая прислуга. Он про меня и знатом-то не знал. И в господском доме у Сатиных я только прибиралась. Помогала их младшей дочке Наталье Александровне. А она-то уж очень полюбила Сергея Васильевича, своего двоюродного брата. Он-то, бывало, каждое лето в Ивановку приезжал, а тут – как злой человек наворожил. Одну весну сирень отцвела, (уж он эту пору очень любил), вторая весна прошла. Он все не едет. Наталья Александровна и так-то худенькая, а тут одни косточки из открытого воротничка торчат.

Настала зима. От Сергея Васильевича ни слуху, ни духу. Пришел февраль – кривые дорожки. Снегом все завалило. В тот раз метель с вечера разбушевалась. Час уж поздний. Прохожу мимо спаленки Натальи Александровны. Слышу – плачет. Я полегонечку двёрку приоткрыла, тихо спрашиваю: «Барышня, не надо ли вам чего? Успокойтесь. Не плачьте». Она мне в ответ: «Я не плачу… это метель так плачет…»

C. В. Рахманинов с собакой Левко на мостках у берега реки Хопер близ имения Красненькое. Фотография 1899 года

Чтобы хоть немного успокоить ее, говорю, что в народе примета – большие снега к большому зерну. А еще песня такая есть и тихонечко запела: «Как со вечера пороша выпадала хороша…» Гляжу, девонька повернулась ко мне, всю песню до конца прослушала и просит: «Спой еще, какую знаешь». «Милая моя барышня, – говорю ей – я столько песен знаю, что их петь – не перепеть». До самой полночи потихоньку ей пела, пока она совсем не успокоилась. А на другой день барышня подвела меня к большому черному фортепьяну и сказала, чтобы я пела песни, а она будет играть музыку. И потом что придумала? Приказала в сундуках разыскать самый красивый сарафан, мои волосы заплесть в косу, уложить вокруг головы и повязать их широкой шелковой лентой под цвет сарафана. Только с обувкой вышла заминка, ничего к наряду не подошло. Барышня даже свои башмачки принесла. Да куда там! Её-то ножка тоненькая, а моя-то, крестьянская, по голой земле растоптанная. Я сама быстро связала из тонкой конопляной веревочки чуни. Хозяйка моя молодая хоть и одобрила, но сказала, что будем искать. А чего там искать? Дедушка твой, Андриан Иваныч, мастер лапти плесть, каких поискать. Передала ему свой наказ, мерку указала, так он сплел чудо-лапти, и царице не зазорно в них ходить. Собрала Наталья Александровна всех свободных людей в доме, усадила их перед роялью, вывела меня к ним разнаряженную, а сама села играть. Называет, какую песню нужно петь, я ее и пою. И так хорошо, задушевно получилось, что иные даже прослезились. Бывало, в праздники соберутся гости, она и им такое вот представление со мной устраивала. Очень заинтересовали ее старинные песни, на больших листах ноты написала. Делом-то утешным для себя занялась, гляжу и повеселела моя девонька. А весной, на Пасху от Сергея Васильевича весточка пришла, дескать собирается лето у тетеньки Сатиной погостить, будет торопиться, чтобы сирень в цвету застать.

И правда, приехал. Увидел свою сестрицу, удивился, как она выросла, да какая пригожая стала, вот тут уж их Господь друг с дружкой и сводить начал.

– Ну, а пела-то ты когда Сергею Васильевичу? Как он с тобой разговаривал? – тереблю за широкую юбку бабушку Алену.

– Обязательно все тебе расскажу. Только в другой раз. А сейчас за мной дрожки для дальней дорожки приедут. Домой пора.

Каникулы мои приближались к концу. Бабушка Саша по всей Хорошавке узнавала, кто собирается в Москву, чтобы меня пристроить в попутчицы.

Мы завтракали, когда неожиданно, как и в прошлый раз, перед крыльцом остановилась легкая тележка со спинкой и из нее проворно выбралась бабушка Алена с небольшим узелком. Мы выбежали ей навстречу. С радостными охами и ахами, перецеловавшись, повели гостью в горницу. Хозяйка сразу принялась за самовар, дедушка Андриан подсел к сватье. Но разговора у них не получалось, потому что собеседник был сильно глухой на оба уха. Покричав-покричав, Алена Григорьевна приказала мне отвести деда во двор, пусть он там своими делами занимается, придет к рюмочке, когда стол будет накрыт.

И опять две сестрицы, перебивая друг друга стали меняться хорошими и печальными новостями. Угостившись, выпив по несколько лафитничков малиновой наливочки, бабушка Алена обняла худенькие плечи моей бабушки:

– Давай, Саша, тряхнем стариной, споем, как бывалоча. Начнем с любимой песни Сергея Василича… Я заведу, а ты мне вторь.

Плавно, душевно полилась мелодия: «Поутру на заре по росистой траве…». Второй голос ее расцветил: «Я пойду свежим утром дышать».

Я сидела, боясь пошелохнуться, чтобы не помешать песне. А мои бабушки, закончив одну, запевали другую. Звенело золотой цепочкой «Во субботу день ненастный», «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», «Ой, да ты калинушка», «Позарастали стёжки-дорожки». Я слушала и сердце мое «сладко таяло в груди». Мне было не жаль, что все меньше оставалось времени об обещанном бабушкой Аленой рассказе о Рахманинове. Наверное, в моей детской душе зарождалось предчувствие, что такого пения я больше никогда не услышу. И действительно, это был последний раз в моей жизни. А потом началась война.

И все-таки Боженька услышал мою молитву. Весь тот день я не отходила от Алены Григорьевны, заглядывая ей в глаза. Помогла и моя милая бабушка Саша:

– Да не томи ты внучку. Ведь обещала!

– Ну и присуха девка! – То ли в осуждение, то ли в одобрение, смеясь, сказала бабушка Алена – Пока за мной таратайка не приехала, сядем здесь на крылечке, расскажу тебе про Сергея Василича. На чем я остановилась?

– На том, как Сергей Василич приехал и как с Натальей Александровной Господь друг с дружкой сводить начал.

В. А. Сатин, С. В. Рахманинов, Н. А. Сатина, Е. Ю. Крейцер, С. А. Сатина (стоит)