Неизвестные мгновенья их славы

А как он знал работы великих русских художников! Особенно своих учителей Саврасова, Маковского, Поленова и своих товарищей по учебе Левитана, Архипова, Корина. Об их творчестве, даже об отдельных деталях той или иной картины Василий Николаевич мог увлеченно говорить часами. Я же, возвращаясь от него, брал альбом с картинами этих художников, книги о них и до поздней ночи внимательно всматривался, вчитывался – так мне хотелось понять тайну их таланта. Уроки Бакшеева я помню до сих пор.

22 июня 1941 года застало нас в Алабино. Вскоре начались налеты на Москву, бомбежки. Надвигалась холодная и голодная зима. Тысячи составов с людьми и промышленным оборудованием потянулись на восток. Нам тоже предстояла эвакуация. И тут мамин брат Владимир Георгиевич Константинов, который был ведущим инженером на северных нефтяных разработках, приглашает нас к себе в город Ухту. Особых благ не сулит, но крышу над головой, пропитание – обещает.

Первое, что мы увидели в Ухте – это колонны заключенных, которых под охраной вели куда-то. На всех нас это произвело тягостное впечатление. Однако вскоре мы к такому зрелищу привыкнем, потому что заключённые будут везде: на лесоповалах, на ремонте железной дороги, в шахтах. Моему дяде приходилось с ними работать, и он говорил, что среди них есть очень известные люди – писатели, артисты, ученые, и он старался сделать все возможное, чтобы хоть чем-нибудь облегчить их положение. Ну, а мы жили, как все, – трудно. Дядя иногда брал меня с собой на охоту, давал ружье, и я научился метко стрелять. Мне нравилось бродить по тайге. Красота. Романтика. Я даже стал видеть себя геологом. Наверное, это шло оттого, что эти люди тесно связаны с природой.

Летом всех школьников отправляли в колхоз, у меня даже сохранилась трудовая книжка с начисленными трудоднями, а их запросто так не начисляли. Работа была тяжелая. С зари и до зари. Все для фронта, все для победы. Жали серпом рожь, вязали снопы, потом их складывали в копны. Телег в колхозе не было, а были сани с широкими полозьями. Они хорошо скользили по траве.

Приходилось рыть силосные ямы, сторожить по ночам зерно на колхозном току. Работу с нас спрашивали, как со взрослых, никаких поблажек.

Однажды, когда я заготавливал дрова для школы, острым топором чуть не отрубил себе палец на ноге. Кое-как замотал его тряпицей, но ходил-то босиком, видно, засорил рану, и началось заражение. Стал проситься отпустить меня в больницу. Бригадир не отпускает, говорит, что если каждый мальчишка палец порежет и помчится в больницу, то на селе работать некому будет. А у меня нога краснеть уж начала, температура поднялась. И я сбежал. До больницы 80 километров. Пешком в два дня не дойдешь. Уговорил шофера, который возил сажу на машине. Вбегаю в больницу, а от меня все врассыпную. «Черт! Черт!» – кричат. Так сажей перемазался. Но помощь мне все-таки оказали.