Неизвестные мгновенья их славы

О самом дорогом уголке России

Рахманинова часто спрашивали, почему он не пишет воспоминаний о своей жизни? Ведь судьба гения так интересна всем в его изложении. Однако близкие знали, что при всей невероятной занятости, Сергей Васильевич очень хотел описать прожитые годы, но то одно важное дело, то другое не давали ему времени взяться за перо.

Однажды американская журналистка, которая хорошо знала немецкий язык, предложила Рахманинову легкий способ работы над воспоминаниями: он будет ей рассказывать, а она слово в слово записывать. Потом, естественно, Сергей Васильевич прочитает рукопись, сделает свои замечания, и текст сразу же пойдет нарасхват во все популярные журналы. Неожиданное согласие автора немало удивило Наталью Александровну, которая была в курсе всех дел мужа. И все же решение приняли, работа началась. Сергей Васильевич рассказывал об Ивановке – самом дорогом ему и любимом уголке России. Когда же он получил запись, то сильно расстроился: журналистка так переделала его сердечные воспоминания в сухую статью, сочиненную ей самой, что Рахманинов тут же отказался от работы с ней и категорически запретил печатать, где бы то ни было материал, находившийся у нее.

Прошло несколько лет. Все это время близкие и друзья постоянно выражали огорчение о ненаписанных воспоминаниях. Наконец, родственнице Натальи Александровны, Софье Александровне Сатиной удалось почти силой усадить Сергея Васильевича в кресло, она расположилась за письменным столом и стенографировала его воспоминания. За один «сеанс» он успел рассказать только об Ивановке. Другого счастливого момента не случилось.

Дорогой читатель! Давайте вместе с вами раскроем I-ый том «Литературного наследия» Рахманинова и прочитаем такие теплые и трогательные его строки о деревне в русской глубинке – Ивановке.

В каждом русском есть тяга к земле, больше, чем какой-либо другой нации. У других, например, у американцев, я ее совсем не замечаю. Мне кажется, здесь она отсутствует. Когда я говорю про тягу к земле – не думайте, что в этом чувстве я подразумеваю любовь к стяжанию. Нет, в мыслях русских людей о земле есть какое-то стремление к покою, к тишине, к любованию природой, среди которой он живет, и отчасти стремление к замкнутости. Мне кажется, в каждом русском человеке есть что-то от отшельника.

Начал я говорить об этой тяге к земле, потому что и у меня она имеется.

До 16-ти лет я жил в имениях, принадлежавших моей матери, но к 16-ти годам мои родители растеряли свое состояние, имения пропали, были распроданы и я уезжал на лето в имение моего родственника Сатина. С этого возраста вплоть до момента, когда я покинул Россию (навсегда?), целых 28 лет я и жил там. С 1910 года это имение перешло в мои руки. Находилось оно около 300 миль к юго-востоку, от Москвы и называлось оно Ивановкой. Туда я всегда стремился или на отдых и полный покой, или, наоборот, на усидчивую работу, которой окружающий покой благоприятствует. Положа руку на сердце, должен сказать, что и доныне туда стремлюсь.

С. В. Разманинов со своими дочерьми Ириной и Татьяной. Фотография начала 1910-х годов

Надо ли описывать вам это имение? Никаких природных красот, к которым обыкновенно причисляют горы, пропасти, моря, – там не было. Имение это было степное, а степь – это то же море, без конца и края, где вместо воды сплошные поля пшеницы, овса и т. д., от горизонта до горизонта. Часто хвалят морской воздух, но если бы вы знали воздух с его ароматом земли и всего растущего. Был в этом имении большой парк, насаженный руками, в мое время уже пятидесятилетний. Были большие фруктовые сады и большое озеро. Последние годы моего пребывания там, когда имение перешло в мои руки, я очень увлекался ведением хозяйства. Это увлечение не встречало сочувствия в моей семье, которая боялась, что хозяйственные интересы отодвинут меня от музыкальной деятельности. Но я прилежно работал зимой, концертами «делал деньги», часть их клал в землю, улучшал и управление, и живой инвентарь, и машины.

В начале 1914 года, не ожидая, как и никто, впрочем, войны, я дошел до своего предела мечты, а мечта эта была – покупка сильного американского трактора. Помню, что я хотел произвести эту покупку через наше министерство земледелия. Я приехал к одному из директоров Департамента, моему знакомому, и изложил ему свою просьбу. Он меня долго отговаривал, убеждая, что при количестве лошадей, которые у меня были, а было их около 100, мне трактор не нужен совершенно. В заключение, довольно раздраженно поставил вопрос: «да что же Вы будете делать на этом тракторе?» – «Сам буду на нем ездить», – ответил я. Он согласился, подумав, вероятно, что каждый человек по своему с ума сходит, и обещал доставить нужный мне трактор к осенней работе. Трактора этого я так и не увидел никогда. В августе началась война…

Ветка белой сирени

Каждый раз, когда Рахманинов выступал в концерте как дирижер или как пианист, в антракте, когда сцена была пуста, из-за кулис выходил служитель. Он бережно нес ветку с большой гроздью белой сирени, клал ее либо на пюпитр, либо на рояль и безмолвно удалялся. Входя в зал после перерыва, Сергей Васильевич сразу же видел эту ветку, осторожно брал ее, прижимал к груди, вдыхал аромат цветка, и, обратившись к публике в легком изящном полупоклоне, благодарил за подарок.

Это было на каждом концерте, где бы он ни проходил: в России или в Европе. Все догадывались, что скромная ветка сирени – знак глубокого сильного, нежного чувства. Таинственная незнакомка. Многие почитатели великого композитора пытались разгадать эту тайну. Назывались имена нескольких богатых поклонниц, в их список попала и наша известная писательница Мариэтта Шагинян, состоявшая с Рахманиновым в переписке, и большая охотница до всяких загадочных историй. Уже композитор закончил свой жизненный путь, а тайна ветки белой сирени продолжала волновать тех, кому было знакомо имя гения русской музыки.

Не скрою, среди искавших имя этой дамы-невидимки была и я. Приготовившись к длительной поисковой работе, к своему удивлению довольно скоро нашла небольшую заметку в старом музыкальном журнале о некой Фёкле Яковлевне Руссо. Потом оказалось, что о ней коротко упоминается в разных публикациях о Рахманинове. Так кто же она такая, ничем не напоминающая таинственную незнакомку?

Фёкла Яковлевна Руссо родилась и выросла в интеллигентной русской семье, получила хорошее образование и, следуя прогрессивным веяниям того времени, решила посвятить себя просвещению народа. Она стала учительницей. Когда же вышла замуж за очень состоятельного человека, поселилась вместе с ним в Киевской губернии. В их семье родилось трое детей и молодая женщина посвятила себя их воспитанию. Она рано овдовела. Дети подрастали. Чтобы дать им достойное образование, мать решила переехать в Москву, благо средства на это позволяли.

Фёкла Яковлевна жила затворницей, всю себя посвящая детям и домашнему хозяйству. Однажды ее навестила родственница и пригласила пойти на концерт Рахманинова, о котором в Москве много говорили и писали. Отказаться было невежливо. Согласилась, не ведая о том. Что с этого концерта начнется ее возрождение к новой жизни. Музыку Рахманинова, его романсы, особенно «Сирень» она слушала, заливаясь счастливыми слезами. Она купила билеты на следующий концерт. Вошла в зал, держа ветку благоухающей белой сирени. В перерыве попросила служителя положить свой подарок на черную крышку рояля. Рахманинов был растроган.

Теперь Фёкла Яковлевна посещала все его выступления с неизменной белой сиренью. Конец ветки она оборачивала кусочком бумаги, на котором значились всего две буквы БС (белая сирень). Прошло некоторое время, и скромная женщина решилась написать письмо своему кумиру, выразив благодарность за то, что он вернул ей радость жизни. Рахманинов ответил ей признательностью за внимание к его творчеству, за веточки белой сирени, ставшие для него талисманом. Переписка была не постоянной, от случая к случаю, потом, когда композитор уехал за границу, и вовсе прекратилась. Так, никогда не встретившись друг с другом, они и расстались навсегда.

Однако почему с веткой белой сирени упоминалось имя Мариэтты Шагинян? Да, она состояла с ним в переписке с 1912-го по 1917-ый год. Свои письма подписывала нотой РЕ. Пять лет срок немалый. И потом ни для кого не было секретом, что Мариэтта Сергеевна подбирала Рахманинову стихи для романсов. Последние четыре года они нередко встречались в Москве, Сергей Васильевич даже навещал свою знакомую, жившую в доме, в маленьком переулке. Он приезжал на роскошной машине, сам ее водил, оставлял у ворот и мальчишки со всех ног бежали смотреть на заморское чудо.

В своих мемуарах Мариэтта Сергеевна вспоминала Рахманинова как интересного собеседника, иронично относившегося к «вумным» (по его выражению) философским разговорам об искусстве. Он был прост в общении, любил пошутить и внимательно слушал собеседника.

Неужели Шагинян утаила свое участие в трогательной игре с веткой белой сирени?

1976 год. 12 апреля. Народный артист СССР Андрей Попов (с которым мне выпало счастье дружить семьями) отмечает свое 58-летие. На этот раз среди гостей его школьные друзья. Узнаю Мирель Яковлевну – дочь Мариэтты Шагинян. Улучив удобную минуту, подсаживаюсь к ней и спрашиваю: не рассказывала ли ее мама о том, что когда-либо дарила Рахманинову ветку белой сирени? Мирель Яковлевна, грузная, с полным смуглым лицом дама добродушно улыбнулась: «Нет, голубушка, ничем тебя не порадую. Когда мама впервые пришла на выступление Рахманинова, сирень уже была. Не в мамином характере пристраиваться к чьей-то игре. Да и потом… все близкие, друзья Сергея Васильевича знали эту историю. А вот совсем другое дело – ответить на вопрос, кто продолжил игру потом, когда Рахманинов уехал?» Мирель Яковлевна выразительно подняла густые брови и развела руками, окольцованными серебряными с чеканкой браслетами.

Однако все на свете тайное когда-нибудь становится явным. Ждать пришлось долго. Более полувека. Почему так долго? Об этом читатель узнает в конце главы.

Итак, вернемся к началу 90-х годов, в один из знаменитых концертных залов, где в тот вечер выступает великий Рахманинов. Заканчивается первая часть музыкальной программы. Антракт. Служитель не торопясь выходит из-за кулис, бережно неся ветку белой сирени. Кладет ее либо на черную крышку рояля, либо на пюпитр и тихо уходит. Публика, с нетерпением ожидающая этого магического момента – случится он или не случится? Да! Ветка белой сирени на сцене! Чудо продолжается. Зал громко аплодирует, люди оглядываются по сторонам: не выдаст ли чем-нибудь себя таинственная незнакомка? Нет! Все как обычно. Но никто из многочисленных посетителей не догадывается о том, что в этом большом красивом зале только троим хорошо известно,  что это за ветка: тот, кому она подарена, его жена, сидящая в зале, и та юная, очаровательная девушка, которая всегда напоминает о себе, о своем горячем чувстве к любимому ей человеку. Эта девушка – Лана Даль.

Где же и как свела их судьба на долгие годы верной дружбы и нежной любви?

1897-ой год. Петербург. Хорошо известный в Москве молодой Сергей Рахманинов готовится представить публике свою Первую симфонию. Имя дебютанта почти незнакомо петербуржским любителям музыки. Дирижировать произведения молодого композитора предстояло уже тогда знаменитому Александру Глазунову. Случилось непредвиденное: дирижер слишком небрежно отнесся к творчеству своего начинающего коллеги, не побеседовал с ним, симфонию не только не проработал, не вник в стиль музыканта нового времени, а просто просмотрел по касательной, да к тому же за пульт встал, как свидетельствуют современники, не восстановившись от вчерашнего возлияния.

Провал I-ой симфонии был оглушительный: публика демонстративно покидала зал, пресса, можно сказать «высекла» строптивого представителя новых форм в отечественной музыке.

Молодой композитор впал в глубокую депрессию, вид рояля, нотной бумаги вызывал в нем душевное страдание.

Его друг пианист Александр Гольденвезер посоветовал ему обратиться к известному психиатру Далю. Николай Владимирович получил хорошее образование и практику за границей и вообще очень интересный человек. Он наверняка поможет. Рахманинов пришел к Далю, но того дома не оказалось. Пациента встретила его дочь, очень симпатичная, веселая девушка. Они познакомились, разговорились и Лана (так необычно звали девушку) совершенно незаметно для Сергея Васильевича легкой, изящной светской беседой сняла с его души тягостное напряжение и он, когда вошел Даль, даже пожалел, что надо проходить к доктору в кабинет и рассказывать о своем неблагополучном здоровье. На лечение потребовалось определенное время, которое Сергей Васильевич проводил со все более частым и более продолжительным общением с Ланой. Она обладала редким умением чувствовать малейшие движения души интересного ей человека, мудро понимала его. Как опытный сапер она находила и отсекала тончайшие хитро спрятанные больные нервные ниточки, чтобы не допустить взрыва. Она быстрее, чем ее отец-ученый, практик пробудила в своем друге тягу к творчеству, к совершенствованию мастерства пианиста. Да и только ли их связала тесная преданная дружба? Нет. День за днем, событие за событием рождало в их сердцах любовь яркую, страстную, непоколебимую.

Рахманинов рассказывал Лане о своей любимой Ивановке, как он стремился туда к той поре, когда буйно зацветет сирень. Особенно нравился ему редкий сорт белой сирени, аромат которой был чуть более острый, с горчинкой. Этот чудесный запах был ароматом его жизни, и душа откликалась на него сильным волнением… Порой до слез.

А как же Наташа Сатина? Ведь всего лишь год назад он видел ее и только ее своей женой. Он был уверен, что лучшей спутницы своей жизни ему не найти. Да и потом планы, связанные с ивановским имением…

Лана все прекрасно понимала. Приговор она вынесла себе сама: их любовь будет тайной для всех, но на всю жизнь. Так оно и случилось. Ни он, ни она не изменили своему чувству. Их любовь пережила много горя. Но когда они в редкие дни были вместе, счастью их могли завидовать боги. Лане чаще приходилось жертвовать собой. Когда семья Рахманиновых решилась покинуть Россию, даже такой знаменитый композитор не смог достать визу. Это сделала через своих влиятельных знакомых Лана. Она понимала, что навсегда расстается с любимым, но ради него она готова была на все.

В самом конце декабря 1917-го года семья Рахманиновых пересекла границу между Россией и Финляндией. Все имущество, все нажитое оставалось на родине. Уезжали с двумя детьми и двумя чемоданами.

Скоро в Финляндию пришло приглашение от шведского короля. В Швеции начались концертные выступления Рахманинова, потом – гастроли по Европе. Осенью 1918 года семья уехала в Нью-Йорк.

Несколько лет Лана прожила в России. В 20-х года она эмигрировала в Америку. От друзей или просто от случайных знакомых она знала, что Новый свет очень тепло принял знаменитого композитора, открыл перед ним двери всех прославленных залов, о нем много и восторженно писали. Лана понимала, что Рахманинов для нее потерян навсегда. Приехав в Нью-Йорк, она увидела большие афиши, извещающие о предстоящем концерте композитора. Лана долго стояла перед красочным объявлением и долго размышляла над тем, как ей быть. Наверное ее любимый уже свыкся с тяжелой потерей… Громкая слава… Неустанная работа… А самое главное – семья. Имеет ли она право нарушить прочный мир дорогих друг другу людей, оказавшихся здесь, на чужбине? Но как трепетно забилось ее сердце, какой несказанной радостью откликнулась ее одинокая душа на яркие буквы афиши! Лана купила билет на концерт, нашла фешенебельный цветочный магазин, где к услугам покупателей предлагалось все, что только они пожелают. Лана выбрала ветку белой сирени. Вечером эта ветка лежала на черной крышке рояля. Они снова были вместе.

Последняя весна

Рахманинов был очень состоятельным человеком. Он мог построить себе замок на экзотическом полуострове в Швейцарии, жить в самых дорогих отелях мира, покупать или заказывать самым знаменитым мастерам уникальные фортепьяно. Однако с возрастом его чаще тянуло к домашнему уюту, который так превосходно всю их совместную жизнь умела создать Наталья Александровна.

Основная огромная квартира находилась в Нью-Йорке, а с приближением весны вся семья перебиралась на юг, в Калифорнию. Здесь Сергей Васильевич купил небольшой, но очень красивый, хорошо спланированный дом с ухоженным садом. Лана всегда была где-то поблизости. Прошедшие годы ничего не изменили в их отношениях, разве что они, пригасив жаркий пламень молодых лет, стали еще более теплыми, задушевными. В уютном доме Ланы Рахманинов бывал частым гостем. Наталья Александровна, конечно, знала об этом, но никогда мужу даже намека не давала на свою ревность. Она любила Сережу с тех пор, как помнила себя. Ее чувство было всепобеждающим и всепрощающим. Что касается самого Рахманинова, он всю жизнь считал Наталью Александровну идеальной женой, самым верным своим другом, прекрасной матерью своих дочерей. В их семье никогда не было разлада. Об этом знали все друзья, этому свидетелями были все близкие и родные люди.

Настал март 1943 года. Приближалось семидесятилетие великого Рахманинова. К этому юбилею готовилась вся музыкальная общественность мира, готовилась семья. Наталью Александровну несколько беспокоило здоровье Сергея Васильевича. У него держалась повышенная температура, он постоянно кашлял. Доктора его успокаивали – обычный синдром заядлого многолетнего курильщика. Только Наталье Александровне сообщили диагноз – онкология. Применялись все лекарства, все средства, но больной быстро терял жизненные силы, стал впадать в беспамятство. 26 марта пригласили священника. Он соборовал Сергея Васильевича, исповедовал и причастил его. 27-го марта Наталья Александровна вызвала шофера и дала ему адрес Ланы. Возле умирающего Рахманинова стояли две самые дорогие ему женщины. В предсмертном бреду ему слышалась музыка. Он слабым голосом сказал: «Послушайте… Это моя «Всенощная». 28 марта его не стало.

В 1958 году американский пианист Ван Клиберн на могиле Рахманинова посадил куст сирени

Похоронили Рахманинова при огромном стечении народа на красивом кладбище Кенсико в предместье Нью-Йорка. На могиле установлен большой светло-серого мрамора крест. Там же позже были похоронены Наталья Александровна и дочь Ирина.

В 1958-ом году, когда в Москве проходил I-ый Международный конкурс пианистов. Ван Клиберн, завоевавший высшую награду и горячую симпатию всей России, возвращался в Америку с драгоценным подарком для Рахманинова. На его могиле он посадил куст белой сирени, с землей, взятой с могилы Чайковского.

А память жива

Более полувека прошло с тех пор, когда я, возвращаясь из Ивановки, попросила водителя заехать в Хорошавку, где жила моя милая бабушка Саша и где я под густыми кустами сирени, выросшими из саженцев рахманиновского имения, играла в свои детские игры.

В опрятном белом кирпичном доме жили незнакомые мне люди. Я кликнула хозяйку, объяснила ей свою просьбу и та с охотой побежала за лопаточкой, накопала мне со свежими крепенькими корешками целый пучок саженцев, завернула их в мокрую тряпицу и подала мне, как букет дорогих цветов. Это был последний день моей командировки. Приехав в Москву, я тут же отправилась на дачу. Тощий подмосковный суглинок не мог равняться с жирным тамбовским черноземом. Пришлось собирать перегной, подкармливать прутики удобрениями. Все саженцы принялись, и на третий год зацвела рахманиновская сирень. И сейчас цветет каждую весну.

Когда майским днем я добираюсь до своего дачного участка и вижу, как моя соседка десятилетняя Сонечка Лучина стоит возле молодых кустов сирени и любуется тяжелыми душистыми гроздьями, я с волнением и нежностью думаю о том, что прекрасное никогда не кончается. Прекрасное живет вечно.

Тихая его Россия

Народный художник России Сергей Алексеевич Куприянов

Светает. Над водой поднимается сизый туман. Словно сквозь кисею смутно виднеются силуэты храмов и колокольни Иверского монастыря на острове посреди реки…

Художник остановился возле воды среди густых зарослей на том месте, которое выбрал вчера. Устроил этюдник, приготовил краски и замер, как замерло все в ожидании первого луча. И вот он иглой пронзил свинцово-малиновый край неба, потянул на сверкающей нити огненный шар. Уже показалось на горизонте полукружье алой короны, но еще не вспыхнуло ярким ответным пламенем чистое золото куполов. Темные кусты, ажурной каймой опоясывающие остров, постепенно желтеют – это ивняк, буйно цветущий пушистыми комочками. Матовая лазурь неба, синева воды, сиреневые ветки ивняка в тающем тумане…