Загадочные исчезновения

Загадочные исчезновения
Амброз Бирс

Horror Story (Рипол)
Крупнейший американский писатель конца XIX века Амброз Бирс считается главным учеником и последователем Эдгара По на ниве «литературы ужасов». Необъяснимые перемещения в пространстве, угрюмые призраки, жестокие психологические эксперименты, несчастные случаи и таинственные исчезновения… Вот лишь некоторые приметы темной стороны жизни, которой посвящены странные и причудливые рассказы великого литератора.

Бирс Амброз

Загадочные исчезновения

© Танасейчук А. Б., перевод на русский язык, составление, вступительная статья, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021

«Страшные истории» Амброза Бирса

Амброз Бирс (1842–1914[?]) – признанный классик не только американской, но и мировой литературы. Знают и любят его и в России. В то же время фигура писателя окружена мистическим ореолом. Причиной тому несколько обстоятельств. Первое – на поверхности: это его таинственное исчезновение в Мексике в январе 1914 года. Второе связано с первым. Источники, проливающие свет на последний отрезок жизни А. Бирса, по сути, отсутствуют. А это порождает всевозможные слухи и сплетни, в том числе в средствах массовой информации (Интернет этому только способствует). Особое значение имеет и стойкая приверженность писателя к мотивам смерти. А поскольку смерть он живописал исключительно ярко и талантливо, именно в связи с этой особенностью началось «освоение» Бирса масскультом, запустившим процесс «гламуризации» его образа. Он давно превратился в героя литературы и кинематографа, о нем пишет «желтая пресса», он (чаще всего – в гротескном виде) мелькает на экране. Масла в огонь добавляет отсутствие доступных широкому читателю работ о писателе и его творчестве. А большинство из тех, что циркулирует в непрофессиональном пространстве, формируют искаженный, мифологизированный образ.

В восприятии современного читателя Амброз Бирс, прежде всего, писатель-фантаст. Но, если придерживаться общепринятой терминологии, научную фантастику (science fiction) он не писал. К этому направлению (да и то с определенными оговорками) можно отнести только два рассказа – «Хозяин Моксона» и «Проклятая тварь». Его «вотчиной» был так называемый «страшный рассказ» или «новелла с привидениями» (ghost story). Рассказы подобного рода – наиболее органичный и наиболее многоликий жанр в творческом наследии художника. Новеллы этого типа он сочинял более тридцати лет (первая – «Долина призраков» – датирована 1871 г., последняя – «Чужой» – 1909 г.). Почти все они объединены в главный (и, по сути, единственный) «фантастический» сборник под названием «Возможно ли это» («Can Such Things Be?» 1893, 1903).

Весьма привлекательно объяснить приверженность писателя к оккультному и сверхъестественному традициями региональной калифорнийской литературы. Действительно, беллетристика подобного свойства была широко распространена в Калифорнии 1870—1890-х гг., являясь неотъемлемой составляющей газетно-журнальной литературы. Но, кроме вполне естественной (особенно на раннем этапе творчества) зависимости от местных литературных стереотипов, Бирс сознательно ориентировался на романтическую традицию – как европейскую, так и национальную.

Едва ли Джек Лондон сильно ошибался, когда в письме своему другу и наставнику, поэту Джорджу Стерлингу (кстати, ученику Бирса) писал, характеризуя коллегу по цеху: «Старик выкристаллизовался прежде, чем мы с тобой родились».

Действительно, как художник Бирс развивался под воздействием романтической традиции – американской и европейской. Особую роль в творческом развитии писателя сыграл Эдгар Аллан По, его опыт новеллиста и его эстетическая теория. От великого американского романтика идет приверженность Бирса категориям сверхъестественного и таинственного, да и само предпочтение жанра новеллы иным литературным формам – во многом – имело тот же источник. Бирс называл По «величайшим американцем» и не скрывал, что считает себя его учеником и последователем. Развивая жанр «страшной» новеллы, он продолжил эксперименты своего учителя в области «тотального» эмоционального воздействия художественного слова. И, надо сказать, превзошел его в этом искусстве, создав новеллу с особой композиционной структурой, включающей так называемую двойную развязку или «концовку-ловушку».

Свою роль, разумеется, играло то обстоятельство, что Бирс был, прежде всего, газетно-журнальным писателем и адресовал свои тексты соответствующей аудитории. Но ведь «журнальным писателем» был и Эдгар По, а потому те новации в области сюжета и композиции, которые разработал Бирс, по сути, были продолжением и практическим приложением теории «единства впечатления» американского романтика к новому этапу развития новеллы. Можно сказать, Бирс только усилил (причем сделал это виртуозно!) то, что Э. По называл «unity or totality ofeffect». Объяснять, как это «работает», раскрывать «механику» сюжета писателя едва ли здесь уместно, тем более что читатель все это прекрасно «чувствует».

Бирс жил и творил в иную эпоху. Поэтому его отношение к «ужасному» отличалось от восприятия и презентации этих категорий великим американским романтиком. По этой причине в страшной прозе Бирса нередки иронические и даже скептические интонации в изображении «потустороннего». Случалось, он даже пародировал мэтра – «играл» сюжетами своего учителя. Примером тому новелла «За стеной» – своеобразный мрачно-иронический парафраз знаменитого рассказа «Падение дома Ашеров» Эдгара По.

Скорее всего, Бирс не был мистиком и склонялся к рационалистическому толкованию таинственного и загадочного, но допускал существование непознанного и непознаваемого. Отсюда двойственность большинства его «страшных» новелл: нередко в одном и том же тексте автор предлагает двоякую интерпретацию событий – и рационалистическую, и «сверхъестественную».

Но в творческом наследии писателя есть примерно полтора десятков новелл (важно, что они были объединены автором в специальные циклы), которые совершенно не вписываются в приведенную выше схему (это истории, составившие циклы «Загадочные исчезновения», «Тела мертвецов», «Кое-что о приведениях»). Они ей противоречат, красноречиво показывая, что не так просто обстоят дела с пресловутым «рационализмом» Бирса и «игровым» началом его новеллистических коллизий. Нетрудно заметить, что все они совершенно отрицают какую-либо возможность рациональной интерпретации описываемых событий. Характерны упомянутые истории и еще одной общей особенностью: обладая признаками полноценной новеллы (фабулой и сюжетом), они имеют очерковый характер. В этих историях автор только рассказывает о событиях, сообщает «факты», но не интерпретирует их. Он не «препарирует» героев, не разъясняет мотивы, не анализирует их состояния, что, в свою очередь, влияет на сюжет, предельно упрощая – «сжимая» – его. Их лапидарность – прямое следствие особенностей их поэтики.

То есть, имея в виду упомянутые тексты, мы можем говорить о некой особой разновидности «страшного» новеллистического жанра, разработанной и осуществленной Бирсом. Данная разновидность не противоречит теории «единства впечатления», скорее наоборот – эмоциональное воздействие этих историй весьма велико. Но если они и имеют цель «развлечь» читателя, то самоцелью это не является. Сочиняя их, писатель не «развлекал», а фиксировал загадочные случаи, с которыми в разных обстоятельствах сталкивался сам или о которых от кого-нибудь слышал, но объяснить (а тем более разгадать) природу таинственного не мог.

Судя по всему, истории эти имеют источником личный опыт писателя – Бирс сам их услышал: например, «Прерванный забег» – в бытность в Англии или «Кое-что о старухе Мэгон» и «Жертва привычки» – в период жизни (1879–1880) в золотоискательской Дакоте; а может быть, даже наблюдал непосредственно, как в случае с рассказом «Холодная ночь». Но большинство историй, конечно, попадало к нему из «вторых рук». Для некоторых можно даже установить источник (например, история под названием «Перейти поле», безусловно, восходит к У. Ч. Морроу, ученику Бирса и уроженцу г. Селма в Алабаме). Но происхождение большинства неизвестно.

Как бы там ни было, все они составляют особый пласт творческого наследия американского новеллиста, познакомиться с которым небезынтересно. Бирс классифицировал свои «находки», помещая каждую под определенную рубрику. К сожалению, издатели (не только российские!) об этом факте не задумываются, скорее всего, даже не догадываются, публикуя по отдельности в ряду «традиционных» новелл писателя, среди которых они воспринимаются как «инородное тело», обескураживая читателя.

Среди упомянутых цикл «Тела мертвецов» занимает особое место. Необходимо отметить: составляющие его новеллы не только недоступны русскоязычному читателю, но и почти неизвестны даже носителям языка – почитателям таланта Бирса. Опубликованные впервые в 1888 году на страницах газеты «San Francisco Examiner» (полным циклом из шести новелл), позднее они долгое время не переиздавались. Не вошли они в первое издание сборника «Возможно ли это?» (1893) – скорее всего, по вине издателя, хотя, по логике, их место, конечно, в данном фантастическом сборнике. Но Бирс «восстановил справедливость» во второй (ее и следует считать канонической) редакции сборника – 1903 года. Но – вот парадокс! – хотя это издание и является аутентичным, не оно, а предыдущее (1893 г.) даже добросовестными издателями обычно воспринимается в качестве отправной точки при формировании разнообразных антологий произведений Бирса. Многие, вероятно, даже не подозревают о существовании этой – авторской – редакции сборника. Мы восполняем этот досадный (и несправедливый) пробел.

Еще один аспект, на который следует обратить внимание, – сновидения. Бирс не раз – в своих очерках, эссе, статьях и новеллах – обращался к этой теме, рассуждал о природе сна, переживаемых во сне эмоциях, всплывающих образах и т. п. Очевидно, что писатель придавал явлению особое значение, видел во сне некую связующую нить между миром реальным и вечным. Составитель не стал включать в настоящее собрание рассказы «Житель Каркозы» и «Хаита-пастух» (хотя они и «эксплуатируют» указанную тему). Они хорошо известны читателю, но едва ли принадлежат к лучшим творениям писателя (что, впрочем, не помешало Г. Лавкрафту восхищаться ими). Вместо них в сборник включено эссе «Видения ночи», прежде не переводившееся на русский язык. Оно непосредственно посвящено названной теме. Знатоки творчества писателя обратят внимание, где следует искать источник не только «Жителя Каркозы», но и некоторых других сюжетов.

* * *

Художественный мир Амброза Бирса – явление уникальное и очень разнообразное. Он, конечно, не исчерпывается «страшным» жанром. Бирс – блестящий сатирик, литературный критик и эссеист, весьма оригинальный философ и, наконец, автор потрясающей военной прозы – новелл и очерков. С рассказами о войне российский читатель знаком давно, а вот с остальными текстами… Будем надеяться, что и это знакомство в конце концов состоится.

Андрей Танасейчук

Возможно ли это?

Проклятая тварь

I

За грубо сработанным столом при свете сальной свечи сидел человек и что-то читал в изрядно потрепанной амбарной книге. Записи производились от руки, и почерк автора был, видимо, не очень разборчив, поскольку читавший то и дело подносил книгу поближе к огню, дабы рассмотреть написанное. В такие моменты тень накрывала большую часть помещения, погружая во тьму лица и фигуры тех, кто находился рядом. Их было восемь. Семеро молча и неподвижно сидели у бревенчатых стен хижины. Помещение было невелико, и любой без труда мог дотянуться рукой до восьмого, лежащего на столе и накрытого простыней. Он был мертв.

Человек читал про себя, все молчали. Казалось, они чего-то ждали, только мертвец был безучастен к происходящему. Из темноты, снаружи, через прямоугольное отверстие, служившее окном, в помещение врывались звуки ночи: протяжный вой далекого койота и крики ночных птиц, пение цикад, гул жуков и иных насекомых – весь этот привычный ночной шум, такой отличный от звуков дня, – такой естественный, но такой незаметный и неслышный при обычных обстоятельствах. И вдруг он стих – словно внезапно что-то заставило замолчать ночных обитателей. Иных возникшая пауза могла насторожить, но не тех, кто собрался в хижине, – по их грубым лицам даже при скудном свете единственной свечи было видно, что они не склонны к пустому любопытству. Очевидно, это были местные обитатели – фермеры и лесорубы.

Читающий был человеком иного склада, и, хотя костюм изобличал в нем местного жителя, он явно принадлежал к образованной части общества. Едва ли его платье было пошито в Сан-Франциско, грубые башмаки совсем не походили на городские штиблеты, да и шляпу, сброшенную на пол (он один обнажил голову), он надевал явно не в качестве украшения. Лицо его, если не обращать внимания на суровое выражение, можно назвать располагающим, даже приятным. Впрочем, суровость его могла быть напускной – ее предполагала должность, которую он исполнял. Он был коронером. По своей должности человек этот и был погружен в чтение – записную книгу обнаружили среди вещей покойного, в хижине, где проводилось дознание.

Завершив чтение, коронер убрал книгу в нагрудный карман. Почти одновременно дверь распахнулась и внутрь вошел молодой человек. Вот он точно не принадлежал к числу местных обитателей и был горожанином, – его выдавали и внешний облик, и одежда. Впрочем, последняя была грязной и пыльной, ее владелец явно проделал долгий путь. Он и вправду ехал издалека и торопился, чтобы успеть на дознание.

Коронер приветствовал вошедшего кивком головы, остальные сидели неподвижно.

– Мы вас ждали, – сказал коронер. – Нужно покончить с этим делом сегодня.

– Прошу прощения – я вас задержал. – Молодой человек улыбнулся. – Уехав, я не собирался скрываться от правосудия. Я был в редакции газеты – отвез историю о том, что, как я думаю, мне предстоит изложить вам здесь и сейчас.

Коронер улыбнулся и заметил:

– Думаю, то, что напечатают в газете, будет отличаться от того, что вы расскажете здесь под присягой.

– Это уж вы сами решите, – с жаром ответил прибывший, покраснев. – Впрочем, у меня имеется дубликат материала, что отдан в газету, – я его скопировал. История эта будет опубликована не в разделе новостей, а в литературном отделе – уж слишком невероятной ее сочли. Но она – я настаиваю на ее верности и могу поклясться – часть моих показаний.

– Но вы только что сами признались, что история слишком невероятна.

– Возможно, мои слова мало для вас значат, сэр, но клянусь, они – чистейшая правда!

Судя по всему, негодование молодого человека не произвело особого впечатления на должностное лицо. Некоторое время коронер молчал, задумчиво глядя в пол. Люди, сидевшие у стены хижины, вполголоса переговаривались, почти не отводя взглядов от лица трупа. Но вот коронер поднял глаза и произнес:

– Продолжим дознание.

Все сняли шляпы. Свидетеля привели к присяге.

– Ваше имя? – таков был первый вопрос.

– Уильям Харкер.

– Возраст?

– Двадцать семь лет.

– Вы были знакомы с покойным Хью Морганом?

– Да, я его знал.

– Вы находились рядом в момент его смерти?