Шоссе Линкольна

В кухне друг против друга сидели Билли и Дачес, а у плиты стояла Салли. Перед ребятами были тарелки с яичницей и беконом, а на середине стола – корзинка с печеньем и банка клубничного варенья.

– Какое угощенье тебя ждет! – сказал Дачес, увидев Эммета.

Эммет подвинул стул и посмотрел на Салли. Она подняла кофейник.

– Салли, тебе не обязательно было для нас готовить.

Вместо ответа она поставила перед ним кружку.

– Вот тебе кофе. Яичница будет готова через минуту.

Она повернулась и пошла к плите.

Дачес еще раз откусил от печенья и покачал головой.

– Я объездил всю Америку, Салли, а такого печенья еще не пробовал. В чем твой секрет?

– Нет в нем никакого секрета.

– Если нет, то должен быть. И Билли сказал мне, что ты сделала желе.

– Это не желе, а варенье. А варю его всегда в июле.

– Варит целый день, – сказал Билли. – Ты бы видел ее кухню. На всех столах корзинки с ягодами и пять фунтов сахара, и варится в четырех кастрюлях.

Дачес присвистнул и опять покачал головой.

– Это, может быть, и старомодное занятие, но с того места, где я сижу, кажется, что оно стоит усилий!

Салли отвернулась от плиты и поблагодарила его с некоторой церемонностью. Потом посмотрела на Эммета.

– Ты готов уже?

И, не дожидаясь ответа, поднесла еду.

– Нет, правда, напрасно ты утруждалась, – сказал Эммет. – С завтраком мы бы справились, и в шкафу много джема.

– Учту на будущее, – сказала Салли и поставила тарелку.

Потом отошла к раковине и принялась отмывать сковороду.

Эммет смотрел ей в спину. Билли спросил его:

– Ты когда-нибудь был в «Империале»?

Эммет повернулся к брату.

– А это что? «Империал»?

– Кинотеатр в Салине.

Эммет, наморщив лоб, посмотрел на Дачеса, и тот сразу внес ясность.

– Билли, твой брат не бывал в «Империале». Я бывал, и другие ребята.

Билли кивнул, но продолжал о чем-то думать.

– Вам надо было просить разрешения на кино?

– Тебе не так разрешение требовалось, как… инициатива.

– А как же вы уходили?

– О! Разумный вопрос в тех обстоятельствах. Салина не совсем тюрьма. Вышек с часовыми и прожекторов там нет. Это скорее как учебный лагерь в армии – бараки среди полей, столовая и мужики постарше, в форме, которые орут на тебя, когда идешь слишком быстро, если не орут, что идешь слишком медленно. У этих, в форме – сержантов, так сказать, – свои казармы с бильярдом, радио и холодильником, полным пива. И в субботу, когда гасят свет, а они пьют и гоняют шары, ты с ребятами вылезаешь из окна в душевой и дуешь в город.

– Это далеко?

– Не очень. Если рысью по картофельному полю, через двадцать минут ты у реки. Река чаще всего мелкая, по колено, переходишь вброд, в трусах, и попадаешь в город к десятичасовому сеансу. Можешь взять пакет попкорна и бутылку ситро и смотришь фильм с балкона, а к часу ночи ты уже на койке, и никто ничего не знает.

– Никто ничего? – с оттенком восхищения повторил Билли. – А как ты платишь за кино?

– Может, сменим тему? – предложил Эммет.

– Конечно! – сказал Дачес.

Салли, вытиравшая сковороду, со стуком поставила ее на плиту.

– Пойду застелю кровати, – сказала она.

– Тебе не обязательно стелить, – сказал Эммет.

– Сами не застелются.

Салли вышла из кухни, и слышно было, как она поднимается по лестнице.

Дачес посмотрел на Билли и поднял брови.

– Прошу извинить, – сказал Эммет, встав из-за стола.

Пока он поднимался по лестнице, слышно было, что брат и Дачес завели разговор о графе Монте-Кристо и его чудесном побеге из тюрьмы на острове – обещанная смена темы.

Когда Эммет вошел в отцовскую комнату, Салли быстрыми четкими движениями застилала постель.

– Ты не предупредил, что будешь с приятелями, – сказала она, не поднимая головы.

– Я сам не знал, что буду с ними.

Салли быстро взбила подушки и положила к изголовью.