Простая история. Том 3

5

У Джефа внутри прокатился холодный огонь от макушки до пят. Брат Рей спокойно шагнул вперед, легко дотронувшись до его локтя. Джеф пошёл ту пару десятков шагов не чувствуя пола под ногами и весь тонко подрагиая внутри. Он никак не мог назвать, определить свои ощущения, не мог думать, потому что все мысли разом вылетели из головы, оставив один трепет. Зрение сузилось в один узкий луч восприятия, Джеф не мог увидеть, что происходит рядом с ним, не воспринимал ни окружающих ни окружающее: его внимательность была важна здесь, у алтаря и не было возможности и права отвлечься. Перед ним осталась только сверкающая громада алтаря. И видел он только алтарь. А может, ему просто было позволено видеть только алтарь. Он стоял словно в огромном белом кафельно-холодном просторе медицинского кабинета, под безжалостным светом и пристальным взглядом.

В этом всеобъемлющем внимании к нему не было предвзятости или скептицизма. Одна радость. Но и такая ясная всепоглощающая радость была почти непереносима в своей огромности.

– Положите руку ему на плечо, Стив, – услышал он негромкий голос Рея и почувствовал, как на его плечи твёрдо легли две ладони.

Рука Стива была такой горячей, что он прочувствовал этот жар через ткани сорочки и пиджака. Рука Рея была невесомой и прохладной. Почти неощутимой. Но странно, именно эта рука направляла: то вела, то поворачивала, то наклоняла, то поддерживала его.

Джеф, повинуясь безмолвным указаниям Рея, склонил голову, склоняясь над алтарём, но невесомая тяжесть давила на него дальше и чтобы хоть как-то облегчить это давление, он, неожиданно для себя и для всех, отшагнул назад и встал на колени. Просто потому, что так было нужно, так было правильно для него. Видимо, это не планировалось, но Джеф и не заметил, не имея возможности ни оглядеться, ни оценить себя со стороны: Таинство разворачивалось вокруг, шуршало крыльями, тревожило, освещая. Только почувствовал: когда он встал на колени стало легче и уловил в этом вселенском внимании к себе мягкую и лёгкую насмешливость поошрения: так-так, правильно, дерзай.

Отец Теодор, моментально сориентировавшись, взял с алтаря таз и подставил его под лоб Джефа. Отец Вильхельм полил трижды водой его голову, проговаривая формулу крещения: "крещу тебя Марк-Джефферсон-Аарон во имя Отца и Сына и Святого Духа" и рисуя крест надо лбом тонкой неровной прозрачной струйкой. Ледяная вода просочилась сквозь волосы, потекла по лбу, по лицу Джефа и ему самому показалось, что это слёзы – так она обожгла его, эта невесомая струя. А может, просто она нагрелась на нём.

Плечи его горбились под неимоверной тяжестью, снисходящей на него свыше. Не было сил стоять: его колотила дрожь и пригибала к полу Сила. Он был ошеломлен, просто смят, распластан этой Силой, вздрагивающий, качающийся от усилия удержать тело и не свалиться, впервые постигая всю сущность выражения "десница Господня". Самое правильное, что он мог сейчас сделать, как Джеф ощущал – это упасть здесь, ничком у алтаря от благодарности, что он остался жив. Потому, что как можно терпеть его величайшую дерзость в такой момент? Джеф чувствовал, что ему недостаточно стоять перед Богом на коленях, что ему надо было, легче было бы пасть ниц.

Но рука Рея странным образом поддерживала его, двигаясь на нём, заставляя его трястись до конца. Ему не пришло в голову, что его так качало, поэтому и Рей и Стив пытались просто его удержать и не дать ему упасть.

Когда крещение закончилось, Теодор потянул его за локоть, помогая встать. Джеф ничего не видел вокруг: всё было словно в светлом тумане. Он, не чувствуя под собой ног, спустился вниз, к скамьям, пытаясь идти ровно.

Он ничего не слышал от грохота собственного сердца и шипенья крови в висках. С трудом уловил, что Николь тянет его вниз, чтобы он сел: начиналось освящение даров.

– Благословен Ты, Господи Боже вселенной: по щедрости Твоей Ты дал нам хлеб – плод земли и трудов человеческих и мы приносим его Тебе, чтобы он стал для нас хлебом жизни.

– Благословен Бог вовеки – ответила рядом Николь.

Она коротко взглянула на него, чуть повернув голову и Джеф попытался встряхнуться, чтобы собрать раздробленное на множество осколков своё восприятие мира.

– Благословен Ты, Господи Боже вселенной; по щедрости Твоей Ты дал нам вино – плод лозы и трудов человеческих и мы приносим его Тебе, чтобы оно стало для нас питием спасения.

– Благословен Бог вовеки, – ответила снова негромко Николь.

Джеф наконец смог шевельнуть губами вместе с ней, осознавая постепенно происходящее вокруг. На него медленно наваливалось удивление. Неужели всё? И он действительно до сих пор жив? Что: взяли, вывернули наизнанку, потрясли, посмотрели и решили – рановато ему ещё на тот свет? Наверное, все его чувства были настолько обострены, что он слышал, как тихо отец Вильхельм говорил, склоняясь перед алтарём:

– Прими нас, Господи, стоящих пред Тобой со смиренным духом и сокрушённых сердцем. Да будет эта жертва наша пред Тобою угодна тебе, Господи Боже, – и добавил, выпрямляясь, протягивая руки вперёд и в стороны, приглашая на молитву и всех вокруг: – Молитесь, братья и сёстры, чтобы моя и ваша жертва была угодна Богу Отцу Всемогущему.

Все встали и Джеф, изумлённо владея своим телом, тоже встал.

– Да примет Господь эту жертву из рук твоих во хвалу и славу имени Своего, ради блага нашего и всей Церкви Своей Святой.

– Аминь, – он совсем теперь не слышал Николь. И не слышал себя – всё сливалось в один единый голос, усиленный, многогранный, словно приподнимающий над полом.

– Господь с вами, – сказал настоятель.

– И со духом твоим.

Отец Вильхельм поднял руки вверх и сам глядя вверх, куда-то в высокие своды, весь устремленный туда и сам, воззвал:

– Ввысь сердца. – Затем поднял руки чуть выше, словно и в самом деле приподнимая ладонями сердце Джефа.

– Возносим к Господу, – откликнулись все и это едино взлетело ввысь, к сводчатому потолку, и выше, проникая сквозь его полукруглые своды и достигая небес.

Николь ухватилась ледянной рукой за ладонь Джефа, словно боясь, что он улетит без неё. Её холодные пальцы не отвлекли его, он просто сжал её руку, согревая.

Снова протягивая к людям руки, оглядывая знакомые лица, настоятель предложил:

– Возблагодарим Господа Бога нашего.

– Достойно это и правильно.

– Префация, – шепнула Николь, словно сама себе.

Это напомнило Джефу об отцовских раскопах и он задумался о преломлении слов в истории, вместо того, чтобы слушать молитву у алтаря, предваряющую самую важную часть мессы: Евхаристию. Интересно, что фация в переводе с латыни просто форма, в геологии: пласты или свиты осадочных горных пород, имеющие одни и те же органические остатки. А в церкви префация – подготовка перед современным жертвоприношением в литургии.

– Воистину достойно благодарить Тебя, – говорил, направив руки ввысь, отец Вильхельм. – Воистину праведно прославлять Тебя, Святой Отче, ибо Ты один – Бог живой и истинный, предвечный и в вечности пребывающий обитающий во свете неприступном; Ты один благ, Ты один жизни источник, сотворивший вселенную, дабы исполнить благословениями Свои создания и многих радовать сиянием Своего света. Тебе предстоят бесчисленные множества ангелов, денно и нощно Тебе служащих и в созерцании славы Твоей непрестанно Тебя славословящих. И мы вместе с ними и со всем поднебесным творением имя Твоё в ликовании исповедуем, воспевая:…

Это так ясно указывало на то, что сейчас месса идёт и на небесах, что у Джефа на миг пробежал мороз по коже. Вместе со всеми он пропел, когда на величественных звуках органа поплыли слова Славы после Префация:

– Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф. Полны небеса и земля славы Твоей. Осанна в вышних. Благословен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних.

Богатые низы органа словно поддерживали музыкальную вязь.

Его всегда поражала Слава, исполняемая на мессе. Она была так весома, внушительна и удивительно: вызывала у Джефа почтение, желание склонить голову в согласии, потому, что с таким сочетанием ощутимых звуков нельзя не согласиться.

– Исповедуем Тебя, Святой Отче, ибо Ты велик, и всё сотворил премудростью и любовью. Ты создал человека по образу Своему, и вверил ему попечение о вселенной, дабы служа Тебе – единому Творцу – он владычествовал над всем творением. Когда же, ослушавшись, он утратил Твою близость, Ты не оставил его во власти смерти, но милостливо подавал всем помошь, дабы ищущие могли обрести Тебя. Ты многократно предлагал людям союз и через пророков учил ждать спасения. Ты, Отче Святой, так возлюбил мир, что когда пришла полнота времени, послал нам во спасение Единородного сына своего. Он, воплотившись от Духа святого и Марии Девы, жил в образе человеческом, подобном нам во всём, кроме греха. Он благовествовал нищим спасение, пленённым освобождение, скорбящим радость. Дабы исполнить Твой замысел спасения, Он Сам Себя предал на смерть, и, воскреснув из мёртвых, сокрушил смерть и обновил жизнь.

Но чтобы мы уже не для себя жили, а для Него, умершего и воскресшего ради нас, Он послал от Тебя Отче, Духа Святого – первый дар верующим, дабы осуществляя дело Его на земле, Он завершил освящение мироздания.

По храму пролетел шорох, как длинный вздох, от того, что все встали на колени.

– Итак, Господи, молим Тебя: да освятит Дух Твой Святой эти дары, что бы они стали Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа для совершения великого этого Таинства, которое оставил Он нам в установление вечного союза. Ибо он сам, когда настал час Его прославления Тобою, Святой Отче, возлюбив своих, пребывавших в мире, до конца возлюбил их; и, вкушая с ними вечернюю трапезу, взял хлеб, благословил, преломил и подал ученикам Своим, говоря: примите и вкусите от него все: ибо это есть Тело Моё, Которое за вас будет предано. Так же взяв чашу, наполненную вином, возблагодарил и подал ученикам Своим, говоря: примите и пейте из неё все: ибо это есть чаша Крови Моей, нового и вечного завета, Которая за вас и за многих прольётся во отпущение грехов. Это совершайте в память обо Мне. – Отец Вильхельм медленно преклонил колено перед алтарём. Потом поднялся, говоря: – Велика тайна нашей веры.

– Смерть Твою возвещаем, Господи и воскресенье Твоё исповедуем, ожидая пришествия Твоего.

– Поэтому и мы, Господи, совершая ныне память искупления нашего, вспоминаем о смерти Христовой и Его сошествии в преисподнюю, исповедуем Его воскресение и вознесение к деснице Твоей и, ожидая Его пришествия в славе, приносим Тебе Его Тело и Кровь, Жертву, Тебе угодную и всему миру спасительную. Воззри, Господи, на Жертву, Тобою для Церкви Твоей уготованную, и удостой милостливо всех от единого этого Хлеба и Чаши причащающихся быть собранными Духом Святым во единое тело, да станут они во Христе жертвой живой во славу величия Твоего.

– Помяни, Господи, всех, за кого мы приносим дары наши – сказал рядом с ним отец Теодор глубоким и звучным голосом, шагнув вперёд, чтобы лучше видеть листы лекционария: – прежде всего служителя Твоего Папу нашего Иоанна Павла, епископа нашего и всех епископов, и всё духовенство и приносящих, и здесь предстоящих и весь народ Твой, и всех искренним сердцем ищущих Тебя.

Теодор немного отшагнул назад от алтаря и передвинул лекционарий, что бы его было удобнее читать отцу Франциску.

– Помяни и тех, кто почил во Христе, и всех, чья вера была ведома только Тебе. И всем нам, сынам Твоим, милосердный Отче, даруй наследие жизни вечной вместе с Пресвятою Девой Богородицей Марией, – медленно склоняя голову произнёс отец Франциск и снова выпрямился: – с апостолами и святыми Твоими в Царстве Твоём, где со всем творением, освобождённым от тления греха и от смерти, мы восхвалим Тебя через Христа Господа нашего, через Которого Ты подаёшь миру все блага.

Отец Вильхельм взял патену, поднимая её над алтарём, рядом поднял чашу отец Франциск и их голоса присоединились к голосу настоятеля:

– Через Христа, со Христом и во Христе, Тебе Богу, Отцу всемогущему, в единстве Духа Святог овсякая честь и слава во веки веков.

– Аминь, – ответили все.

Джеф смотрел на отца Вильхельма, почти устрашённый. Как он в состоянии выдерживать такой разгул силы?! Вот почему у него столько смирения! – такое действительно без Бога выдержать невозможно. Почему Джеф почувствовал это только сегодня? Он испытывал настоящую зависть: получать каждый день такую подпитку! Разве можно от такого отказаться!? Но каждому своё. О себе он мог сказать точно: он был не способен выдержать такое каждый день, он слишком увлекающаяся натура и может весьма далеко пойти в любом своём проявлении.