Запах судьбы

Вскоре родилась малышка. Она была такая крохотная, что помещалась у папы на ладони, когда он купал её. Ольга приговаривала:

– Ой, как мы устряпались! Давай, Настенька, смоем потью!

Дочка не давала покоя, плакала и днём, и ночью. Ольга даже заболела: измаялась без сна.

Устав от детского плача, бессонных ночей и бесконечной круговерти бытовых забот, Ольга стала сама на себя не похожа: исхудала, под глазами пролегли тени, лицо осунулось, взгляд потух. Тоска зелёная: уборка, готовка, дом-барак без удобств, дров натаскать надо, бельё руками постирать, прополоскать, развесить, снять, погладить и много-много других рутинных занятий. На дом уходило огромное количество времени: поддерживался безупречный порядок, как в казарме, и установлены строгие правила – Ольга это любила.

Когда молодая мама смотрела на дочку ярко-голубыми огоньками близоруких глаз, она светилась от счастья: малышка в ответ улыбалась нежным беззубым ротиком – светлый человечек с искорками в карих глазках.

Ольга порой тосковала по школе и ученикам: она нашла себя в профессии учителя и с удовольствием ходила на работу. А как Ольга Матвеевна любила школьные мероприятия! Хорошо поставленным голосом она читала стихи как никто другой, душевно, проникновенно; у слушателей даже слёзы наворачивались на глазах. А как она умела перевоплощаться в сценках! Могла быть и Кощеем Бессмертным, и Бабой-Ягой – кем угодно! Артистичная, неугомонная, яркая!

Через два года стало полегче: маленькая спала спокойнее. В такие моменты вместо жалобного плача дом наполнялся тёплыми звуками: в тишине раздавался мерный ход настенных часов и сопенье котёнка.

В углу спальни стоял трельяж, на полочке в ровный ряд, как солдатики, выстроились красивые флакончики, источающие тонкий аромат духов, и баночки с кремом. Запахи напоминали Ольге о счастливых студенческих годах. Много позже, годы и годы спустя, когда Ольга видела в магазине духи или декоративную косметику, которыми пользовалась раньше, она мысленно переносилась в годы своей юности. Молодым-зелёным не понять простой вещи: то, что им кажется старомодным и изжившим себя, для кого-то чудесным образом становится то самой машиной времени: так люди погружаются в воспоминания и вновь чувствуют себя юными. Люди забывают про болезни, про старость и слабость – прошлое воскресает.

В редкие тихие часы Ольга подходила к окну и подолгу, не отрываясь, наблюдала, как солнце прощается с полем, домами и лесом до следующего дня. Такого дивного заката она не видела нигде. Берестовым повезло: за домом простиралось огромное поле, украшенное разнотравьем: тимофеевкой, клевером, колокольчиками, ромашкой и прочей ароматно-свежей красотой. В предзакатные часы всё это богатство подсвечивалось ласково-тёплыми лучами сонного солнца. Всякий раз Ольге казалось, будто Господь Бог целует землю перед сладким сном, как родители целуют ребёнка.

На себя времени совсем не оставалось. Дрова принеси, печку истопи, бельё руками постирай и прополощи, дома прибери, обед приготовь и много-много других забот.

Ела Ольга быстро, эта привычка у неё была со школы, когда она ребёнком жила в интернате. Их, малышей, постоянно подгоняли, торопили и не давали нормально прожевать еду. Директор школы и повара подворовывали на кухне, и дети не видели не сливочного маслица, ни мучки – всё уносилось домой. Только в другой, Отрадненской школе, Оля и другие ребята почувствовали себя людьми, а не скотом. О них заботились, их берегли. Здесь дети ели вкусно и сытно: повара и оладушки сдобные пекли, и другая еда была приготовлена с любовью.

Раз уж вспоминать, то стоит сказать, что у Оли были старший брат Витя и сестра Катя. Оля – младшенькая, но поблажки ей не делали никогда. Надо в лесу собрать целый бидончик ягод – собирай, не ной, устала – потерпи.

Это Витя прозвал Ольгу Лёлей. Витя в школе был отличником. Он тогда ещё учился в первой школе, в той, что ближе к дому. Когда ему впервые дали путёвку в «Орлёнок», он отдал её младшей сестре Кате, а во второй раз он должен был поехать в «Артек». Директор прибрал путёвку себе, для своего ребёнка. Но, поскольку путёвка была именной, то не поехал никто: ни Витя, ни тот отпрыск.

Такие дела…

4. Кася

А теперь вернёмся к Ольге и её дочке. Молодая мама мечтала о том, что однажды они вместе с Настенькой пойдут за руку в школу, будут делиться впечатлениями, накопленными за день.

Тем временем девчушечка подрастала. Плаксивая и неспокойная – раньше, спокойная и вдумчивая – сейчас. На лице – светлая улыбка, а в глазах – светлая грусть. Себя Настя помнила примерно с года. И всё-то она понимала! Вот она рисует в альбоме – это тоже хорошо. На обоях – уже плохо. И за занавеской – тоже плохо: мама не разрешает. А вот при папе – демократия – можно рисовать на обоях, сколько душе угодно. Сядет Настя на спинку кресла, пока папа читает газету, и творит-вытворяет – стены не видно. При маме такой номер не прошёл бы – она воспитывала дочь в строгости. Но шлёпать и ставить дочку в угол папа запретил: нельзя. Да и сама Ольга была против этого.

Как-то Ольга позвала Романа и прошептала, глядя на спящую малышку:

– Рома, смотри, какая у нас дочка красавица! И реснички, как у лисички.

Около года Настя стала произносить первые слова. Оказалось, что с ними можно делать что угодно. Их можно произносить вслух, а можно просто думать про себя. Можно растягивать, а можно произносить быстро, бодро. Девочка на всю жизнь полюбила эту удивительную игру в слова.

Одно из любимых слов – Тяпа. Так звали чёрного лохматого пёсика у бабушки Веры, папиной мамы. Верный Тяпа ходил с хозяйкой повсюду. Они вместе переплывали через реку на подтекавшей лодке, а потом шли по лесу, чтобы проведать девочку.

Дома у Насти жила игрушечная собачка, тоже чёрная и поэтому тоже Тяпа: искусственный мех, красный матерчатый язычок, глаза потерялись где-то в шерсти.

В большой комнате на гладком крашеном полу отдыхал цветастый шерстяной ковёр с плотным ворсом. Маленькая Настя наглаживала ковёр и приговаривала:

– Тяпа, Тяпа.

Ковёр не чёрный, но тоже Тяпа.

Своё имя не сказать. Вместо «Настя» – «Кася». Маме понравилось это слово. Так и пошло: Кася да Кася.

Иногда Касю отводили к соседке. Её муж преподавал английский язык, а сама она не работала. Женщина любила детей, но своих у неё не могло быть, поэтому с Настей она нянчилась с удовольствием, как с родной. Она придумала для любимой малышки ласковое прозвище «Лёгушка».

Ольга Матвеевна и Настя придумывали свои слова. «Покисельки» – какие-нибудь мокрые грязюки. «Погрязуха» – измазавшаяся с ног до головы Кася. Капроновые следки – это «дольчики» (они похожи на маленькие дольки). «Чуляки» – червяки, которых боялась Настя. Когда мама копала огород или сажала картошку на «плану» (на поле), она всегда брала дочку с собой, ставила детское креслице, чтобы маленькая всегда была под присмотром и дышала свежим воздухом. Повсюду из комочков земли то и дело, извиваясь и проталкиваясь вверх, выползали червяки. Насте они с первого взгляда не понравились, она пищала: «Чуляки! Чуляки!» Так и появилось новое слово.

Слова притягивались к Касе, как скрепки к магниту. Погостит внучка у бабушек – привезёт не только гостинцы, но и всё, что слышала. Народ простой, не стесняется в выражениях. А ребёнок слушает и запоминает.

Как-то раз пошли мама с дочкой за парным молочком и свежими медовыми сотами к тёте Люсе. Ольга Матвеевна разговаривала с женщиной у крылечка, а Кася сидела под деревянной телегой и что-то лепетала.

– Ой, а что это? Настя матерится что ли? – изумилась молочница.

– Разговаривает, – кивнула мама. – К бабушке, называется, съездила.

Кася что-то продолжала калякать по-своему.

Родители не ругали девочку, решили, что само пройдёт. Так и получилось. Загадочные слова вскоре забылись, потому что дома говорили хорошо, никто не выражался.

Малышка любила приятные, но очень важные мелочи, такие как «с добрым утром», «приятного аппетита», «спокойной ночи». Это так важно! На этих мелочах всё и держится. Особенно ей нравилась фраза, которую говорили по субботам после бани: «С лёгким паром!»

Родители не баловали дочку, чтобы не испортить, но их любовь Настя чувствовала и пронесла через всю свою жизнь. Они холили и лелеяли дочурку, пестовали, как хрупкий, нежный цветок. Они старались оградить её от всего плохого, что творилось в мире. Вероятно, оттого, что мама и папа отзывались о людях исключительно хорошо, показывали Насте, что мир добр и прекрасен, девочка и росла, доверяя людям и жизни.

Неизвестно, какие люди потом повстречаются в её жизни, зато маленькая Настя точно знала, что родители её любят всем сердцем. Эта любовь её согревала потом в сложные моменты, рождала уверенность в себе. Что бы ни происходило, Настя знала: родители её любят. Родительская любовь была её силой, её благословением, её внутренним стержнем, её щитом; она помогла не сломаться, даже когда было плохо и больно.

5. Детский сад

В два года у Каси началась «взрослая» жизнь: мама стала водить девочку в какое-то странное место:

– Тётя Кася, пойдём в ясли.

Мама оставляла её там, а сама куда-то уходила.

В новом месте было много малышей, которые, как и Настя, часто плакали, искали мам.

Детей сажали за крохотные столики. Нужно было есть. Как-то Насте по ошибке надели чей-то чужой слюнявчик, она содрогнулась: мама оставляла дочке белоснежный отглаженный нагрудник с зайчиком, у которого были длинные-предлинные уши и задорный взгляд. А этот нагрудник – какая-то грязная клеёнка. Кася чуть не разревелась. Малышка привыкла к чистоте и очень любила мыться. Могла подолгу брязгаться в воде, даже в баню ходила с удовольствием. Сидела в тазу с закрытыми от мыла глазами и как лягушонок квакала. А тут – нате, пожалуйста, – грязный нагрудничек.

Ещё девочка запомнила ряд кроваток, тихий час. В спальне было холодно, тоненькое одеяло почти не согревало. Вот Кася никогда и не спала, просто лежала и думала. Выдёргивала волосинки с макушки, скатывала в маленький клубочек, дула на него и радовалась, когда клубочек подлетал высоко.

Рядом с Настиной кроватью стояла кровать Гоши. Он тоже играл в этот пушистый клубочек – вот забава-то! Но разговаривать нельзя. Зато можно лежать, выглядывать из-под одеяла и корчить смешные рожицы.

Лёжа нос к носу, дети рассматривали друг друга. У Гоши пшеничного цвета волосы, светло-карие глаза, белая кожа, только на щеках здоровый румянец. У Гоши не было нескольких зубов, поэтому он смешно пришепётывал.

Ребята продолжали переглядываться. Время проходило быстрее.

Была у Каси ещё одна любовь. В соседнем доме жил долговязый темноволосый парень по имени Димка. Он уже учился в школе, был высоким смешливым юношей. Как только Димка выходил из дома, Настя забиралась на нижнюю перекладину забора, медленно переступала по ней, из стороны в сторону размахивала цветком и что-то напевала.

О её тайной любви знали все. У Димки эти дефиле по забору вызывали улыбку. Родители втихаря посмеивались. А бабушка Лида, мамина мама, поддразнивала Настю:

– Настенька, а кто это там летит? Димка Журавлёв! Курлы-курлы!