Горький шоколад

Они разговорились. Оказывается, сейчас Денис собирает материал к дипломной работе, а в свободное время ездит в далекие, заброшенные деревни (вот где дорога!) и сочиняет песни. При слове «деревня» Маше представилось широкое поле и пестрые цветы, а где-то вдали – покосившаяся, бревенчатая изба и черный пес у калитки.

– Заметки о творчестве, кстати, – показала Маша небольшую книгу в твердой обложке, – вернее, о творчестве и революции. Как тебе?

Незаметно, они уже перешли на дружеское «ты», а через минут тридцать Денис собрался уходить. Поднял с пола матерчатую сумку, формой напоминающую планшет. Перекинул через плечо.

– Спасибо большое. Мне еще на работу, опаздываю.

«А где ты работаешь?» – хотела спросить Маша, но вовремя сообразила, что расспрашивать, должно быть, невежливо.

– Творчество и советская власть, – продолжил он, – сюжет, конечно, особый. И тут он замолчал.

Стало слышно, как за окном накрапывает дождь. Далеко, растворяясь звуками, гудели машины.

А здесь было тихо и уютно: Маша, дернув за шнур, включила настольную старинную лампу под округлым тканевым колпаком. Лампа отбрасывала, словно свеча, мерное красное сияние. Среди стопок книг, громоздкой, потертой мебели, фотографий и картин, в забытом всеми ветхом доме, погруженном в сумерки и дождь, они стояли в мягком разливе света, и только ветер глухо свистел в трубе.

– Почему? – почти шепотом спросила Маша.

Денис опустил глаза, его волосы, темно-золотистые, стояли чуть торчком: челка небрежно зачесана вбок.

– Так.

Она заметила: губы Дениса дрогнули, словно он хотел сказать что-то еще, важное, и тут он резко отвернулся.

– До свиданья, – и к двери пошел.

– Счастливо! Постой! – Маша вовремя вспомнила. – Кстати, а откуда ты узнал про музей? Через общий каталог?

– А… нет. Да у нас… как объяснить, есть доска объявлений. В институте. И там афиша. Я увидел.

– Как! Так мы в одном учимся?!

– «Институт мирового искусства», я на пятом курсе.

– А факультет?

– Исторический.

– Значит, другой корпус. У меня филологический, а здания-то рядом… вот дела.

– Так странно, – проговорил Денис, – учимся в одном институте, и никогда раньше не встречались.

«Действительно, – пронзила Машу мысль, – как можно было, как можно, не заметить его. Глаза зашиты, что ли? Буфет, общий сквер, общая дорога к метро, наконец…»

– Ну, рад. Спасибо тебе за рассказ про Волгина. Мы ведь увидимся еще.

– Да-да, – улыбнувшись, согласилась Маша, – до встречи! Смотри, приду к вам чай пить.

Дождь, усиливаясь, влажным вихрем охватил город так, что небо, казалось, соединилось с землей. Только фонари яркими пятнами проступали сквозь серый туман.

7.

На следующий день, в четверг, занятия начинались со второй пары, а Маша забыла. Проснулась как обычно, в семь утра, наспех позавтракала. Уже запивала куриную котлету холодным компотом – как вдруг неожиданно вспомнила: торопиться некуда, первая лекция на час позже.

Непривычно долгое утро. Потянувшись, она взглянула в окно. Тучи. Серые, безжизненные многоэтажки за пустырем напоминают прутья. Кончилось жаркое лето, будто ткань, богато расшитая, медленно сползало оно с города, с каждым днем все более и более обнажая его настоящее лицо. Деревья стояли еще в листьях, но в кроне появилась первая желтизна. Небо, временами все еще теплое, постепенно теряло свой насыщенный синий цвет. Все чаще набегали дождевые тяжелые тучи, и холодный ветер усиливался. Еще немного – и мир окажется брошенным и обескровленным, доступным любым ветрам. И так будет до первого снега.

Свободный утренний час хотелось продлить, и столько всего успеть, что Маша, растерявшись, не знала, с чего начать. Подаренный лишний час казался вечностью. Она съела еще одну котлету и заварила в бокале пакетик черного чая. Вчера, когда вернулась домой, она так устала, что, искупавшись, сразу легла спать. Даже почту, как обычно, не проверила. Поэтому сейчас, придвинув кресло к столу, Маша села и включила компьютер.

В кратких новостях Яндекса сообщалось, что недавно, всего несколько часов назад, в Китае перевернулся поезд, погибли дети. Националисты пытались провести несанкционированный митинг. Вчера в Москве прошел сильный дождь имеется информация о поваленных деревьях. Школьного учителя обвиняют в изнасиловании двадцати подростков. А знаменитый итальянский модельер разработал новый тип комбинезонов для карликовых собак. «Пуговицы вместо молний», – прочитала Маша. Очень трогательно.

Она щелкнула почтовый ящик. Высветилось два новых письма: от мамы и от Тимура. Мама передавала привет и спрашивала, какая погода сейчас в Москве. «А то в Африке – жара…» Маша тут же подробно ответила. Упомянула даже про поваленные деревья, хоть сама и не видела.

Небольшое письмо Тимура, отправленное вчера ночью, она прочитала медленнее, чем обычно, словно пробуя на вкус каждое слово. «Привет, Машенька! Ну, как ты там. Сегодня я заработался, даже позвонить вечерком не успел. Зато сделал отчет и еще переговорил с начальником по поводу зарплаты. А после зашел в центральную библиотеку сдать книги. Библиотекарша, между прочим, сказала, что я единственный читатель, который возвращает книги вовремя. Я удивился и не поверил. А теперь вспоминаю: ведь действительно, за несколько лет я ни разу ничего не задержал. Если не успевал прочитать, то обязательно звонил и продлевал. Странно, что другие не пользуются телефоном. Ведь всегда можно продлить.

Такие вот дела и размышления:))) Завтра я освобожусь пораньше. Давай часов в семь немного погуляем. Вредно столько сидеть за компьютером, а последнее время на работе я почти не отхожу от монитора, все отчеты да отчеты… Нужно больше двигаться. Это полезно.

Целую. Твой Тимур».

Раньше, читая Тимура, Маша воспринимала каждую строку так, словно то было ее собственным, внутренним словом; она могла не соглашаться с чем-то и даже спорить, но по своей скрытой сути, любое противоречие и спор оказывались ничем иным как другой стороной одной и той же общей монеты. Сегодня она прочитала сообщение по-новому. Посторонним, придирчивым взглядом. Так смотрят на других людей, хорошо знакомых, но все еще чужих; приятных, но несколько скучных; любимых, но все-таки…

«Все-таки», – Маша запнулась и потеряла нить своих мыслей.

Тогда она щелкнула «ответить» и набрала в окне первое привычное и душно-бесцветное, как целлофан, «привет!». Дальше предстояло рассказать и про свои дела, про мелкие события. «Как всегда. Вчера ходила в музей, заведующая еще не вернулась, и я сама встречала посетителей. И вот…» Тут Маша остановилась.

«Я вот звонил… на днях… – Помню, помню». И: «Как странно. Раньше мы не встречались».

Долгий и серьезный, будто даже печальный (отчего, почему?) взгляд. Волосы у него густые и светлые, а глаза, напротив, очень темные. Как и брови. Быть может, это сочетание и рождало необычное, обостренное, восприятие? Тонкий и нежный румянец и резко очерченные губы: легкий изгиб посередине, какой свойственен обычно людям решительного характера. Голос низкий и мягкий, но хладнокровный, без вкрадчивых нот. А в том, как склоняет он голову и на мгновение хмурится, ощущается неуверенность и сомнение. Ей казалось, Денис весь состоял из противоречий и полутонов. И трагичности. В самом сочетании несовместимого.

И учатся они в одном институте. Вот так встреча. А как же она себя вела? Маша припомнила. Совершенно открыто, как полная дура. Смотрела и улыбалась. Услужливо показывала фотографии, говорила безумолку. Легковесно спорила, быстро соглашаясь. В конце концов, пообещала зайти на большой перемене к нему в корпус, чаю попить. Да никогда! С чего бы это. «Стану я ходить в ваш буфет, щаз. Делать мне нечего», – сказала себе Маша, усмехнувшись. Тут вот Тимур, милый, трудолюбивый, работает и читает, и зовет погулять. Ведь это полезно. И ждет- не дождется ответа.

Она взглянула на монитор и, выделив, стерла фразу «И вот…» Чуть подумав, удалила и все остальное предложение про музей. Потом повела плечом и ответила, торопливо и кратко: «Нет, Тимур. Сегодня гулять не пойдем, не получится».

Отправила. Настроение стало хорошим. Хотелось петь, и отдыхать, и что-нибудь совершить такое, необыкновенное. Почему бы, например, не навести в комнате блестящий порядок. Рассадить цветы кругом, розы и нежные азалии. Аквариум с золотыми рыбками на стол. Купить торшер: витая ножка под атласным колоколом плафона. Дивный красноватый свет по вечерам… А на диван – расшитые узором подушки. Да, именно так. Пирамида из подушек, от больших к маленьким, и на каждой – свой пейзаж-крестик нитками мулине.

А пока, пока, сейчас, для начала… Маша встала и, сжав ладони, окинула взглядом свою невзрачную и стандартную комнату. Часы. Стрелки показывали десятый час. Выходить через пять минут!

Вот дела… «И как могло так быстро время пролететь, – расстроилась Маша, – всего-то, два письма. И кратко…» Но ничего не оставалось, как только быстро собраться и, схватив рюкзак, бежать в институт.

Она раскрыла шкаф и задумалась. Чего бы одеть. С вечера были заготовлены брюки и к ним бежевая кофта с жилеткой в мелкую полоску. Но сейчас настроение изменилось и хотелось одеть что-то другое, только она не могла понять – что же именно. Наконец, выбрала сиреневое шерстяное платье по колено. Одно из любимых по фасону: чуть выше талии, под грудью, платье присборивалось, а дальше, вниз, падало свободными складками.

Потом Маша нашла свои лакированные туфли на плоской подошве, похожие на балетки, с лентой вместо ремешка. Она долго расчесывала перед зеркалом волосы и оставила их распущенными. Наконец, захватила шерстяной платок, сложенный треугольником, с крупными серыми цветами. На всякий случай. Если будет холодно – накинуть на плечи.

И вышла в пасмурное сырое утро.

8.

Ни днем ни ночью не было покоя во Вселенной. Огромным, огненным колесом вращалось солнце, а в городах бесцветно сияли по ночам стальные прожектора.

Электричество – великое и первое, должно быть, благо. С тех пор, как над крышами повисли провода, исчезла тьма, исчез пугающий гул пустоты бескрайнего неба. Прошлые века захлопнулись, словно двери от сильного сквозняка. И мы, люди современной эпохи, жители многолюдного теплого города, оказались в новом мире; мы живем с веселой улыбкой на сухих, крепко сжатых губах. Мы не тешим себя надеждой, тщетными иллюзиями будущего счастья. Мы не верим в прогресс, не верим в смысл истории и какие-то там будто неслучайные, связанные друг с другом, закономерности. Полноте. Даже смешно. Вы хотели как лучше? Ах, да, вы веками воздвигали великую стену, пустили на кирпичи все лучшее, свои благие намерения, трогательные и страстные, такие благородные призывы равенства и свободы?! Что ж. Стена рухнула. Не удержали ее ни танки, ни пули, ни пытки…