Гостьи

Жить здесь один, не подгоняемый и не упрекаемый никем. В тишине и спокойствии, где нет ничего лишнего, даже запахов. Куда приходят нужные женщины, и одна из них это Геля…

А продавать? Через. Пол. Года.

Собрал свои вещи, забрал из ведра пакет с мусором, закрыл дверь на ключ.

…Больше о нем ничего до этого дня не слышала.

Я теряю себя. Мысли всё ходят по кругу, повторяются, прячутся…

Я с трудом держу в себе врача. Это единственное за что я по-настоящему борюсь. Открываю медицинский справочник и читаю подряд, словно мантру.

Отоларинголог мой давно уволился, а ведь только ему я позволял приложить к себе холодную головку стетоскопа.

Отдышка мучительна. Научаюсь пережидать боль.

В прошлый раз испугался. Испугался настолько, что позвонил Ане. Страх смерти оказался сильнее страха, что она не приедет. Потом, когда Аня уже сидела у моей постели, подумал – вот дурак, и чего боялся? Только и лишился бы, что вот этой тонкой руки в своей.

В столовой, что на цокольном этаже многоэтажного дома, в котором я живу, даже в обеденное время немноголюдно. Наверное, там плохо кормят. Я там постоянный клиент. Меня даже мухи знают. Уже много лет существует она, и я в ней за столиком у окошка, с тех самых пор как выкинул плиту из своей кухни. Всю прошлую зиму Аня носила оттуда еду в пластиковых контейнерах. Две порции, три раза в день. Я почти не вставал с постели. Ту зиму Аня провела со мной. Ухаживала, кормила, убирала, вязала что-то бесконечное. Делала из моей квартиры музей, расставляя все симметрично по полочкам. Я не противился, лишь бы рядом была.

К весне стало легче. От затяжной болезни осталась лишь апатия, и запоры от лежачего образа жизни. «Не могу я в четырех стенах», – сказала Аня и собралась уезжать. Душно ей у меня, стены давят.

Видел издали Романа. Он приехал за Аней на машине. Будто я в молодости. Или воображаю?

Небытия не боюсь. Меня пугает лишь бесконечность. Все созданное человеком имеет начало и имеет конец. А сам человек – бесконечен. Почему я не рукотворен, почему не могу оставить после себя лишь то, что способно разрушиться, исчезнуть? Вещи – труха, рукописи горят – им хорошо, а мне продолжаться в ком-то. Не заслужил я того. Аня заслужила. Она будет продолжаться в Роме, будет жить в нем, пусть и не похож он на нее лицом.

Она бы и во мне продолжалась, но я решил первым…

Купил билет. Поезд приедет за мной через пару часов. В привокзальном магазинчике взял бутылку воды, орешки, семечки. Устрою маме сюрприз.

Пока сидел в зале ожидания говорил с Алисой. Говорил – давай не будем торопиться. Давай попробуем полюбить друг друга, а то смотри, как я быстро про тебя расхотел мечтать. А через.пол.года. приедем сюда вместе. И не потому, что я не могу довести сам дельце до конца или боюсь влюбиться в свое одиночество, а потому что, если мы все-таки любим, то мы везде вместе.

Лицо Гели еще мелькает в лицах окружающих. Но я его забуду, как и все другие увиденные здесь. Не увезу с собой ни одного.

За окном вагона просто темно, и лица: мое, попутчиков. Пора спать. В плацкартном вагоне притушили свет. И я в окне стал другим. Пропали мои волосы – их темнота слилась с оконной, чуть расплылись черты лица. И не я это уже. Там кто-то лысый, кто-то постарше. Тот, кого я так и не увидел, не коснулся, не понял. Смотрит на меня, молчит, и пропадать не хочет.

А мама всё рассказывает под стук колес:

– Да, я не так много о нем знаю. Родился он в Казахстане. Врачом был. Жена у него вроде была, до меня. Детей от первой жены, по-моему, не было. В девяностые переехал из Казахстана в Россию. В Липецк. Мы познакомились в поезде. Пожили немного. (Пауза). Потом ты родился. Потом он уехал. …Больше о нем ничего до этого дня не слышала.

– А зачем фамилию мне его оставила?

Мама пожимает плечами.