Экоистка

– И я. И все. Люди слишком сложно устроены. Мы чаще всего и сами не можем со стопроцентной уверенностью сказать, что из себя представляем. Вот если бы видно было сразу, кто хороший, а кто плохой. Кому можно доверять власть, а кого сразу на эшафот…

– Это было бы слишком скучно. Книг тогда точно не было бы написано ни одной. Пусть лучше мы будем зачитываться Кундерой и жить на планете в перманентном состоянии войны.

– Какая-то ты зануда сегодня. Не пущу тебя больше в Лондон! Он тебе явно не на пользу.

– Неправда. Просто обычно я болтаю только о смешных вещах, а сегодня впервые решила выдать что-то посерьезнее… Паркуйся здесь. Дальше точно не встанем.

Женя начала выделывать машиной акробатические этюды, на которые способен только частый гость центра Москвы. Кира уже давно снимала квартиру на Патриарших. Свою в Беляево – побольше, поновее, но не такую «posh»[4 - «шикарную» (англ.).], она сдавала.

– Я не перестаю удивляться твоему мазохизму. Жить в центре добровольно. – Женя скорчила рожицу полнейшего неодобрения. – Это медленное самоубийство. Типа курения или алкоголизма.

– А по мне так наоборот. Офис рядом. Малая Бронная со всеми ее ресторанными благами тоже рядом. Можно прийти на каблуках и не устать. Ну и сама фраза «я живу на Патриарших» производит даже большее впечатление, чем брюлики вместе с «бентли». Хотя… тащить чемодан двум девушкам на четвертый этаж – это точно мазохизм. Ты победила, сдаюсь!

– Где твой Макс?

– А черт его знает, – без всяких эмоций произнесла Кира. – Все тешит себя надеждами, что работает на великое будущее.

* * *

Кира открыла дверь и включила свет. В квартире стоял затхлый запах, какой бывает или в давно заброшенных помещениях, или в домах старых одиноких людей. Кире почему-то резко стало жалко себя, будто это она сама была чем-то давно заброшенным. К ногам кинулись три кошки, завопившие разноголосым хором. Девушки выпили по бокальчику давно открытой бутылки вина, которую Кира всегда припасала для гостей, но никогда не пила одна. Поэтому вино часто прокисало. Женя на свой страх и риск уехала за рулем.

Кира никогда не оставляла чемодан неразобранным. И в этот раз, хотя часы и пробили полвторого, она принялась рыться в вещах и надолго застыла, сжав в руках подарок для Максима – серебряные запонки, под сапфировое стекло которых можно было вставить любую фотографию или изображение. Она задумалась: подарить их так, как они есть, или вставить свой портрет либо их совместный снимок. Побросав вещи, Кира села к компьютеру и стала искать что-нибудь подходящее. Спустя полчаса обнаружила, что за последние пару лет у них не было ни одной общей фотографии. Вот она на отдыхе, вот он с друзьями на даче. Макс ее, конечно, звал, но разве поедет такая девушка, как она, с такими неподходящими личностями, как они… Вот она опять на отдыхе, а он за рабочим столом, за рулем, возле новогодней елки – тоже один. Она на острове с белым песком и фотошопного цвета водой, в баре, на интервью, на лыжах. Неизменно небрежно шикарная… Папка на рабочем столе компьютера под названием «Life»[5 - «Жизнь» (англ.).], как оказалось, говорила об их отношениях намного больше слов.

В голову стали прокрадываться мысли вроде «как хорошо было раньше и как серо сейчас». И что по-настоящему яркими были лишь несколько их первых встреч, а все остальное время оказалось лишь ожиданием их повторения. Кира давно поняла, что в таких размышлениях нет никакого смысла, только потеря времени, и поэтому отогнала их прочь и принялась за статью. Монотонная работа – прослушать кусок текста, набрать, прослушать, перепечатать – ей нравилась, хотя со стороны покажется самым нудным трудом из всех возможных. Для Киры же она была чем-то сродни медитации. К тому же так ее не мучила совесть за безделье, ведь она действительно работала. И в то же время ни о чем не думала. Это был один из редких моментов, когда Кира могла остановить рой мыслей, заполняющих ее мозг, словно пчелы улей. После расшифровки интервью она часто приходила к выводу, что интеллектуальный труд – это, в общем-то, противоестественно для человека. Ибо он никогда не делает его счастливым.

В этот раз работа не клеилась. Она постоянно спотыкалась о слова Гринберга. На фразе «…мы всё это заслужили» она отключила диктофон, разделась и легла в постель. Среди ночи в полудреме почувствовала, как Максим шмыгнул под одеяло, обнял, перекинув через ее талию свою тяжелую руку. Сразу стало жарко, неудобно и тяжело дышать, но Кира никогда не убирала его руку. Ночью Кира всегда любила Макса сильнее. Даже если накануне они поссорились и она утром намеревалась продолжать дуться на него. Ночью он просто становился ее родным, гладким, могучим, вкусно пахнущим телом. Как будто обидчик, заключенный в этом теле, на ночь улетал по своим делам.

Кира прижалась к нему изо всех сил и быстро заснула.

Глава II

– С приездом, дорогая! – раздалось в трубке.

Звонок разбудил Киру. По яркому свету, пробивающемуся сквозь портьеры, она поняла, что утро, похоже, отнюдь не раннее и оправдываться бесполезно. Звонила редактор. Максима уже не было. Не было ни одного свидетельства его присутствия, даже грязной чашки в раковине. На секунду Кира засомневалась, а приходил ли он вообще…

– Спасибо.

– Ты не собираешься нас сегодня навестить?

– Собираюсь.

– Собирайся быстрее, уже первый час. Я соскучилась.

Быстрее не получилось. Кира собиралась ровно два часа. Отточенные движения, одно за другим, наполняли ее дневное утро. Каждый божий день, в строгой последовательности, с одинаковой затратой времени – в этом ее беспокойное сознание тоже находило своего рода успокоение, поэтому чистить зубы одной и той же пастой, в одной и той же позе с одинаковым выражением лица ей никогда не надоедало. Наоборот, если какой-нибудь пустяк мешал ей сохранить последовательность утренних ритуалов, Кира нервничала и суеверно считала, что день с самого начала не задался. Этот пустяк становился для нее огромным форс-мажором.

В этот день все было даже слишком размеренно. Кира знала, что ее ждут в офисе, но также знала, что ее появление особо ничего не изменит, поэтому не торопилась.

Так же почти каждое утро Кира задумывалась на секунду, как ей добираться, но решение всегда было традиционно и предсказуемо – она ехала на метро. Кира была единственной из ее окружения, кто, имея выбор, пользовался общественным транспортом. Во-первых, она не любила даже чуть-чуть выходить из зоны своего покоя, а дорожное движение в будни раскачивало ее психику не хуже американских горок. Во-вторых, она полагала, что так больше соответствует своему «зеленому» имиджу, хотя окончательно избавиться от машины она не могла. Пороки большого города глубоко засели в ее голове. Несмотря на то что, казалось бы, именно она и ее коллеги – работники глянца, отлично знают, как создать стойкую потребность в ненужных вещах, и должны быть лишены свойственных всем остальным слабостей. Кире очень был нужен голубой «джип», но, когда она его получила, быстро потеряла к нему интерес. Машина была ей необходима только ради факта обладания и чтобы иногда эффектно пустить пыль в глаза.

Этим же пылепусканием занималась и вся редакция журнала «Luxury Menu»: офис в модном бизнес-центре, современная скульптура на входе, стойка ресепшн из прозрачного пластика, напоминавшая раскрытый ноутбук, суетящиеся сотрудники с озадаченными лицами – все это создавало картину пульсирующей жизни, бьющей фонтаном привилегий и денег. Что удивительно, даже большинство самих сотрудников были в этом свято уверены. Они думали, что делают большое важное дело и заставляют мир бизнеса крутиться вокруг них. И только усталые, полные раздражения и отчаяния разговоры, которые редактор вела с Женей наедине, выдавали истинную суть – медленное угасание журнала.

– Как ты съездила? – спросила Оксана, когда Кира вошла в ее светлый, но удивительно захламленный кабинет.

Кроме Киры, в редакции никто не знал, сколько Оксане лет. Ее лицо, конечно, выдавало возраст, но в ней сохранилась одна юношеская черта, которая сбивала всех с толку. Каким-то образом Оксане удалось сберечь девичий блеск в глазах, задор и открытость миру. Морщинки же вокруг глаз она убирала всеми возможными способами, складку меж бровей обезвредила ботоксом – и миру являлся человек без возраста.

– Нормально съездила. Подарочек тебе купила. – Кира достала любимые Оксанины духи от Issey Miake, потрясла ими, словно погремушкой перед младенцем, и, не дав возможности вставить даже пару слов благодарности, продолжила: – Слушай, интервью получилось очень… Ммм… Не совсем то, что хотела ты, но как раз то, что хотела я. Давай опубликуем в таком виде.

– В каком таком? Во-первых, ты мне еще ничего не показала, чтобы я могла хоть что-то ответить.

– Если ты мне сейчас разрешишь отступить от традиционно приторного тона, я и писать буду по-другому.

– Нет, отступать от приторного тона я тебе не разрешу, потому что у нас приторный журнал и горечи туда добавлять нет смысла.

– Ну мама!

– Я тебя просила не называть меня здесь мамой!

– Ну Оксана Григорьевна! – процедила Кира, скорчив наипротивнейшую гримасу. – Можно подумать, никто не знает об этом.

Оксана лишь развела руками, надула щеки и театрально по-французски шлепнула губами «пфф», что, вероятно, означало: знают, не знают, но протокол нужно соблюдать.

– Давай ты не будешь вставлять мне палки в колеса, мам, она же Оксана Григорьевна.

– Неужели тебе нужно объяснять, что такое формат и неформат?

– Не надо мне объяснять. Если я опубликую это в каком-нибудь экоиздании или размещу на каком-нибудь захудалом сайтишке, все пройдет незамеченным. А людям, которым еще не опротивело читать про яхты-часы-самолеты, может, тоже иногда полезно о чем-то задумываться.

– Ладно, не хочу это обсуждать. Хочешь, договорюсь с Костей из «Business&Co», чтобы он взял материал себе? Без гонорара, естественно. – Оксана ехидно улыбнулась. – Но кусок про anti-age[6 - Дословно: антивозраст, против старения (англ.).] ты все же сделаешь отдельно – для меня. Договорились?

– Договорились!

– Что у тебя с Максом?..

Когда Оксана задавала этот вопрос, у Киры всегда возникало глубокое чувство вины перед матерью. Она ощущала себя маленьким нашкодившим котенком, не оправдавшим ожиданий большого и серьезного взрослого. Впрочем, к этим неприятным чувствам Кира давно привыкла и поэтому спокойно продолжала разговор. Они еще долго болтали о том, о чем обычно судачат близкие подружки.

– А остальные кавалеры?

Об остальных кавалерах разговаривать было куда легче. Все-таки тема отношений с Максом слишком важна и слишком глубоко запрятана, чтобы доставать ее из душевных закромов вот так, между делом.

У Оксаны, несмотря на возраст, тоже было достаточно ухажеров, чем она ужасно гордилась. Но она лишь снисходительно и кокетливо принимала комплименты, в то время как Кира каждый раз бросалась в омут с головой. Мать при этом называла ее «плохой девочкой», давно перестав удивляться, что ее дочь выросла.

Пробыв в офисе от силы часа полтора, Кира вернулась домой. Ее рабочие визиты редко длились дольше, разве что когда она ждала конца рабочего дня, чтобы отправиться с Оксаной на ужин в какой-нибудь «дружественный изданию» ресторан. У Киры было свое официальное рабочее место, которое со временем превратилось, за ее отсутствием, в нечто наподобие редакционного склада ненужных вещей. Новые работники успевали уволиться, так и не узнав ключевого редактора-корреспондента в лицо. Тем не менее, Кира никогда не подводила Оксану. Она долго бездельничала, создавая видимость работы, убивала свою жизнь в интернете, бывало, целыми днями занималась такой ерундой, что вечером не могла даже сформулировать, что же из этого всего было самым бесполезным.

Несмотря на деспотический и слегка отстраненный характер матери, Кира любила ее беззаветной, безусловной любовью, которая возможна, наверное, только в возрасте лет трех. Поэтому подводить ее она не могла и после очередного трансового бездействия, из которого выбраться труднее, чем мухе из липких паучьих лап, садилась за работу и обычно часам к трем ночи выдавала глубоко ненавидимый ею, но вполне сносный текст.

Словам «роскошный», «люксовый», «изысканный» и прочим она за три года хорошо научилась, но явно перестала получать от них удовольствие и не знала, чем хотела бы заниматься в будущем.

Кира ничем особо не увлекалась. Не любила спорт, считала его чем-то вроде дополнительного наказания для тех, кого природа обидела хорошей фигурой. Музыка ей не далась в детстве. Остальное и перечислять не стоит. Единственное, что ей не давало покоя, – это экология, вымирающие животные всех возможных видов, словом, корчившаяся от боли Земля и ее обитатели. Она жадно глотала любую информацию на эту тему, раскладывала ее по полочкам, пыталась делать выводы, однако, быстро их забывала. Экономила воду, ела, как это модно, органические продукты, старалась использовать меньше пластика и даже уже год не употребляла мясо. Однако от шуб, машин и перелетов отказаться не могла, за что иногда себя ненавидела. Но ненавидела очень тихо, почти незаметно, секундными вспышками, которые не так уж мешали ей жить.