Экоистка

– Yeah, I’m sick and tired…[10 - – Да. Я утомилась и устала. (англ.)] – буркнула она и сердито оглянулась по сторонам.

Ей не были свойственны резкие смены настроения, поэтому сейчас она сама удивилась своему поведению. Оправдываться Кира не любила, поэтому резко пошла к выходу, подав знак бармену, чтобы выпивку записали на ее счет. А датчанин, вероятно, сделал очередной вывод об этих «крэйзи рашнс»[11 - «сумасшедших русских» (англ.).].

Кира буквально выдернула свою шубу из рук гардеробщика и вышла на улицу. Такси в «Красном Октябре» ловить негде, поэтому она тихо поплелась в сторону моста, все еще держа шубу в руках. Было холодно.

Ее удивило, что она не слышит своих шагов. «Наверное, сегодня была слишком громкая музыка», – подумала она сначала, но, взглянув под ноги, увидела мягкий, искрящийся, никем не тронутый снег. За те три часа, пока Кира находилась в клубе, все успело измениться. «Похоже, и я успела», – подумала она. Но не это занимало ее сейчас. Кира смотрела на свою шикарную, достойную Голливуда шубу, на шелковую подкладку, переливающуюся от фиолетового к алому, и в ее голове прыгали, сменяя друг друга, страшные картинки. То те самые человеческие черепа – трофеи людоедов, то лица извергов-китайцев, обдирающих шкуры с живых кошек; потом образы стали еще ужаснее: в клетках вместо кошек сидели люди, от животного ужаса пожирающие сами себя – лишь бы умереть раньше, чем за ними придут. «Почему мы осудили и остановили тех, кто кичился людскими скальпами, а восхищаемся теми, кто носит на себе скальпы животных?» Она еще раз взглянула на свою шубу, швырнула ее в сторону и пошла дальше.

Таксист посмотрел на Киру с подозрением и на всякий случай спросил:

– А деньги есть?

– Есть, – успокоила Кира, и они покатили по тихой, как никогда, Москве.

За эти пятнадцать минут дороги Кира успела испытать настоящую боль. Она вообще глубже и острее ощущала боль, чем радость. Кира сидела на заднем сиденье и плакала. Все ее тело, всю кожу покалывало, она буквально пропиталась тем ужасом, который испытывает любое существо – неважно, животное или человек, когда знает, что сейчас придет тот, кто решил за него, что ему будет адски невыносимо, разрывающе больно и что просить о пощаде бесполезно, ведь вокруг тысячи таких же обреченных и никто не заметит отсутствия на этой земле еще одной души.

Да, подобные фатальные образы ей являлись значительно ярче, живее, реальнее. Она чувствовала чужую боль в полном объеме, а вот радость касалась ее лишь вскользь. Боль проникала внутрь как внутривенная инъекция, счастье было для нее только туманом, который быстро рассеивался.

Наутро, как ни странно, Кира встала во вполне хорошем настроении. С ощущением, будто нырнула в прорубь и очистилась. Жутко болело горло, шубу было жалко, даже хотела поехать поискать, но быстро оставила эту мысль. Она сидела в своей светлой кухне в бело-зеленых тонах, смотрела на чистое небо – после вчерашнего снегопада оно было очень высоким – и думала о своей вчерашней выходке. На лбу застыли складочки удивления. Кира взяла телефон, коротко написала в Notes «купить успокоительное» и набрала Женин телефон.

– Ты не представляешь, что я вытворила! – собиралась протараторить она, но вышло тихое, хриплое рычание.

– Я и так знаю, – сказала Женя. – Ты хотела погулять до трех, но пришла в восемь утра, познакомилась с парочкой фриковых мужиков или с принцем на белом коне.

– Хуже.

– Ты пришла в девять?

– Да ладно тебе язвить. Я сама, собственными руками, будучи почти в здравом уме, выкинула свою шубу… Похоже, меня нужно лечить. Не знаю, что на меня нашло.

По возникшей паузе стало понятно, что Женя растерялась.

– Короче, стою в баре, – продолжила Кира, – все отлично, и вдруг вижу, что идет эта… Ну, в общем, одна знакомая в шубе. Я представила себя норкой, которую обдирают живьем, и выбросила свою шубу прямо на улице.

– Ооо!.. – только и смогла выдохнуть Женя.

– А если не короче, то мне было ужасно хреново. Но сейчас все о'кей, пришла в себя.

– Ты много выпила?

– Вообще почти не пила.

– Да ты всегда была повернута на этой теме. Видать, повернутость прогрессирует. Не относись к мелочам так серьезно.

– Иногда мне кажется, что, кроме мелочей, у меня больше ничего нет. К чему же тогда относиться серьезно?

– Не знаю.

– И я не знаю.

– Слушай, ну от того, что ты лишилась своей шубы, ничего не изменится. Лучше бы мне отдала. Даже если закроется какая-нибудь фабрика, тоже ничего не изменится… Смотри не выкини все остальные свои шубы. И туфли. И то кожаное платье! Особенно кожаное платье!

– Хорошо. Целую, увидимся.

– Пока-пока. Давай выше нос! И в самом деле, без шуток – ничего не изменится. Даже Билл Гейтс с его миллиардами безуспешно бьется с нефтезависимой энергетикой, что уж говорить о таких микробах, как я или ты…

Подобные мысли в разных вариациях всегда кружились в Кириной голове, как снежинки вчерашнего снегопада. Кира вспомнила притчу о мальчике, который выбрасывал назад в море морские звезды, вынесенные волною на берег. И ответ мальчишки на вопрос случайного прохожего: его мир не изменится, но для одной из этих звезд мир изменится навсегда.

Кира понимала всю бессмысленность и глупую демонстративность своего жеста, и ей хотелось сделать что-то по-настоящему значимое. «Надо было хотя бы заснять это и выложить в „Ютуб“», – после двух чашек крепчайшего эспрессо в ней опять заговорил человек media, и она села дописывать незаконченную статью.

Писалось легко. Эмоциональный всплеск и статьи делал намного более сочными. В результате к вечеру было готово два варианта: для «Luxury Menu» и для «Business&Co». Она даже позавидовала самой себе, всегда бы так – чтобы четкие, лаконичные и глубокие мысли рождались легко и превратились в ежедневную рутину.

Кира перечитала статьи еще раз. Будь она сторонним читателем, могла бы подумать, что речь идет не о Давиде, а о двух разных людях: один из них – расчетливый инвестор, второй – вымирающего вида романтик-филантроп.

К вечеру позвонила Оксана и похвалила Киру, что делала крайне редко.

Глава III

Главный редактор «Business&Co» Константин Владимирович Чураков сам никому никогда не звонил, но, тем не менее, его почти всегда можно было найти с телефонной трубкой, прижатой плечом к уху. Подчиненные подшучивали над ним, что, если отобрать у него телефон, он все равно останется в этой позе: плечо поднято, голова наклонена вбок. Обе руки беспрерывно стучали по клавишам клавиатуры, рядом лежал еще один телефон – вторая линия. Как только он заканчивал разговор, обе трубки опять начинали нервно трезвонить наипротивнейшими мелодиями, ненавистными для всей огромной редакции журнала. По сравнению с уютным и почти домашним «Luxury Menu», это был гигантский медиамонстр, постоянно требующий молодой журналистской крови. Под управлением Константина Владимировича был еще и журнал «Коммерция» со всеми своими международными франшизами, а еще издательский дом «Noble» и куча мелких проектов-однодневок, поэтому немужественная бледность и сутулость Константина не удивляли: такой груз ответственности не мог не испортить осанку и жизнь в общем. Чураков вообще был похож на японскую нэцкэ – маленький, бледный, пухлый и, кажется, навечно застывший в одной позе на своем рабочем месте. Двигались только его пальцы, бесперебойно стучавшие по клавиатуре, и какие-то болезненно живые глаза, которые никогда не были в расслабленном состоянии и всегда с прищуром – не из-за плохого зрения, а из-за природной хитрости. Похожий прищур раньше рисовали в детских книжках у лис. И за спиной Константина как раз висел такой шарж – с прищуром и в рыжем лисьем костюме. А если Костенька (как называла его Кирина мама) слушал собеседника, его зрачки бегали по произвольной траектории, будто шестеренки, помогающие ему усвоить информацию.

Кира помнила его еще с детства. Он частенько приходил на мамины «приемы», которые она любила устраивать. Они вместе учились, и Константин в те времена был верным воздыхателем Оксаны. Вероятнее всего, между ними даже что-то было. Чураков был хорош собой, занимался греблей, носил редкие по тем временам кожаное пальто и джинсы, был наглым и амбициозным – этого оказалось достаточно, чтобы прослыть великим сердцеедом. Оксанины приемы продолжаются и сегодня, но Константин перестал на них появляться. По словам Оксаны, прирос к своему стулу и стал слишком унылым. Однако их отношения переросли во взрослую нежную дружбу, которой Оксана иногда пользовалась в своих интересах. Чураков, пожалуй, был единственным российским журналистом, которого знали и уважали за рубежом. Он умел балансировать между властью, деньгами и правдой, не играл в поддавки, но с уважением относился к любому мнению. Сдвинуть его с места было не под силу ни новому владельцу холдинга, ни, тем более, молодым и нахрапистым коллегам.

Кира никогда не пыталась заговорить с ним лично, хотя в детстве часто носилась между гостями, а в подростковом возрасте сидела вместе со всеми за общим столом. Для нее Константин был недосягаемой величиной – слишком взрослым тогда и даже сейчас. Рядом с ним Кира чувствовала себя неопытным желторотиком. Когда она отправляла ему свой нынешний опус, все ее восемь лет в журналистике словно испарились, ей казалось, что хуже может написать только деревенский абитуриент, возомнивший себя звездой. Кира даже стала казнить себя за то, что вообще за это взялась. Тем удивительнее для нее был звонок Чуракова, который, вопреки заведенному порядку, позвонил лично.

– Кирюша, здравствуй! Это Константин Владимирович.

В глубине души Кира всегда верила, что рано или поздно этот разговор состоится. И поэтому среагировала на уставший голос таким же спокойным и даже нарочито приглушенным тоном.

– Здравствуйте, Константин Владимирович! Очень рада вас слышать.

– Весьма недурной материал, Кира. Но немного занудный и чересчур пафосный. Зачем было нагонять столько жути? Хотя… жуть у нас пользуется особой популярностью. Скажи, пожалуйста, он согласован с Гринбергом? Ты там называешь такие фамилии… я не хочу брать на себя ответственность.

– Нет, Константин Владимирович, согласован только тот, что идет в мамин журнал. Я никогда не писала для политических и деловых изданий, поэтому…

– Ну и что, что не писала. Ты же знаешь, что, если даже про выставку болонок напишешь и не согласуешь, можешь стать врагом номер один.

– Я свяжусь с ним. Сколько у меня времени?

– В понедельник дедлайн, не успеешь – через месяц.

– Постараюсь.

– А вообще, я бы разбил материал на два. Один – о глобальных вызовах и последствиях. Другой – про энергетику, финансирование и фонды. Сделаешь грамотно – возьму и в «Bussiness&Co», и в «Commerce».

– В «Commerce»?! – радостно и громко воскликнула Кира.

– В «Commerce». – В голосе Константина слышалась улыбка.

– Спасибо, Константин Владимирович.