Дышать водой

Одна из ее стен была сплошь усыпана фотографиями счастливого семейства: вот Кристиан обнимает мою маму и маленькую Эмму с забавными косичками, здесь они с мамой вдвоем и еще какими-то темнокожими детьми, а здесь мама и Эмма кормят слона. Я смотрела на все это и мне казалось, будто я попала в параллельную вселенную. В этом уютном доме, в этой благополучной семье, где улыбки прожигали меня с каждой фотографии, я чувствовала себя лишней. А моей семьи будто никогда и не было.

От осознания всего этого меня начало потряхивать. Ник остановился рядом, но он и не замечал того, что со мной происходило. Гораздо больше его волновало отсутствие симметрии, ведь рамки висели не очень ровно. Ник отступил на шаг и прищурился, будто сдерживал себя, но в какой-то момент все-таки сорвался и начал маниакально их поправлять. Только когда общая картина стала идеальной, мой перфекционист, вполне довольный собой, буквально оттащил парализованную меня от этой стены пыток. Спасибо и за это.

– Чай, кофе? Эмма, поухаживаешь за гостями?

– Воды, если можно, – попросил Ник, и залившаяся румянцем девчушка тут же скрылась за дверью.

Вежливый хозяин дома жестом предложил нам присесть. Очутившись на диване перед небольшим журнальным столиком, я обхватила дрожащими ладонями предложенный стакан воды. Кристиан о чем-то спрашивал, но я была не в себе, все еще находясь в шоке, и беседу поддерживал Ник.

Я сделала всего пару глотков, когда услышала голос мамы в прихожей и радостный смех Эммы. В гостиную они вошли, держась за руки. Эти две блондинки с голубыми глазами были так похожи между собой, словно она действительно была ее мамой, а не моей. Вместо удлиненных волос, что прежде мягкими волнами опускались на мамины плечи, теперь ее загорелое лицо украшала модная короткая стрижка.

Мама изменилась, даже похорошела. Может, действительно стала счастливее, сбежав от нас с отцом?

Я и не заметила, как из моих рук с грохотом выпал стакан, и как вода растеклась по столику, пока та не начала капать прямиком на мои ноги. Кристиан принялся вытирать салфетками воду, а я все-таки поднялась из-за стола.

Мне хотелось подбежать к ней и крепко обнять, но за меня это уже сделала маленькая Эмма. А мама, поглаживая ее рукой по голове, только улыбнулась и вежливо сказала: «Здравствуйте. Как долетели? Арина, ты уже успела познакомиться со своей сестрой?»

Как долетели? Сестрой? Она серьезно?! Так просто, словно я уезжала на пару месяцев и вернулась, а не похоронила ее два года назад, так и не пережив до конца весь этот ужас.

– Здравствуй, мам…

– Арина, у нас еще будет возможность поговорить. А сейчас время обедать. Дайте нам десять минут, и мы с Эммой позовем вас к столу. Хорошо?

Ничего хорошего в этом не было, но никто и не ждал ответа. Они с девчушкой, непринужденно о чем-то болтая, скрылись в другом конце дома, а я села обратно на диван, не понимая, что вообще происходит. Рука Ника притянула меня к себе за талию, и я схватилась за нее, как за спасательный круг.

Мужчины продолжили свой диалог, стараясь не обращать внимания на мое состояние. Из рассказов Кристиана я поняла, что он врач. Мы с интересом слушали про то, как он приехал в Африку с благотворительной организацией четыре года назад, когда в Сьерра-Леоне была зафиксирована вспышка лихорадки Эбола. Позднее, когда ситуация улучшилась, Кристиан перевез сюда и свою дочь Эмму. Ее родная мама умерла еще при родах, поэтому, когда Кристиан и Анна стали жить вместе, Эмма привязалась к ней, как к матери, которой никогда не знала.

Только эта душещипательная история почему-то не тронула мое сердце. С моей стороны все выглядело так, будто меня и отца с легкостью променяли на новую семью.

За обедом я терпеливо выслушала рассказы счастливых родителей о том, какая же талантливая у них растет Эмма. А когда не выдержала и спросила у матери, знает ли она, что отец под следствием и скоро сядет в тюрьму, мама попросила не говорить на такие неприятные темы за столом. Будто мы с отцом прокаженные и она не хочет вспоминать о прошлой жизни. Эта женщина уже не была моей матерью, той, которую я знала и оплакивала все это время. Похоже, она, и правда, умерла в тот день.

После обеда, который так и остался на моей тарелке почти нетронутым, мама увела меня в свою мастерскую, которую они делили на двоих с малявкой. Волны того самого оттенка, что красовался на ее любопытном носу, дельфины, парусник – вот, что она рисовала, когда мы ворвались в их маленький счастливый мирок со своим грязным прошлым. Девочка, в самом деле, подавала большие надежды. Обидно признавать, но я в ее возрасте рисовала на порядок хуже.

– Эмма очень талантлива, – в сотый раз повторила мама, разглядывая ее работу.

– Да, вижу. Но я здесь не из-за Эммы! – я сорвалась, повысила голос, вырвала незаконченную работу из маминых рук и резко поставила на место. – Как ты могла так поступить со мной? Хоть представляешь, что я пережила, похоронив тебя?

– Ты многого не знаешь, Арина, не смей осуждать меня!

– Может, расскажешь, как дошла до этого? Чем тебя так не устраивала прежняя семья?

– А ты все больше становишься похожа на отца. Смелая, дерзкая, упрямая. Он должен тобой гордитья, – мама присела на высокий стул, сохранив гордую осанку, и устало потерла переносицу. – Что ж, слушай, раз готова услышать. Я знала Кристиана еще до рождения Эммы. Он необыкновенный человек. Мы познакомились случайно на выставке в Париже и никогда не теряли связь. Когда я попыталась уйти от твоего отца, он объявил, что не отпустит нас обеих, а оставить тебя с ним я не смогла. Последние десять лет я жила только притворяясь счастливой, поддерживая образ идеальной семьи. Одному Богу известно, чего мне это стоило! Твой отец страшный и жестокий человек, Арина, жаль, что я поняла это так поздно. А когда он ввязался в настоящую войну, я все-таки решилась. Его условия снова были чудовищными: ближайшие годы, пока сохраняется угроза его бизнесу, я не должна была контактировать с тобой. Поверь, на это непросто было решиться. В то же время у тебя появился Ваня, ты стала совсем взрослой и все меньше нуждалась во мне. Так тогда мне казалось… Можешь ненавидеть меня, обижаться, но я надеюсь, что со временем ты сумеешь понять меня и простить. Я расплатилась по счетам и тоже имею право на настоящее счастье.

– Я рада за тебя, – к горлу подступили слезы, но в глазах было сухо и жгло, словно туда засыпали песка.

– И я за тебя. Смотрю, у вас с Ником все хорошо. Повзрослела, прическу сменила.

Я не стала просвещать ее подробностями смены моей прически. Не таким я представляла наш разговор и эту долгожданную встречу. Не будет жарких объятий и слез, не будет посиделок до утра. Ей все это уже не интересно. Выговорилась, облегчила совесть и даже дочерью меня ни разу не назвала. Перешагнула, оставив все в прошлом, и пошла дальше.

Разом пропали все вопросы и желание поделиться тем, что меня так волновало. Например, каким чудесным образом в мои руки попала ее картина, как судьба свела меня с Ником и как, спасаясь от акулы, мы нашли сокровища. Или о том, как меня похитили и ранили, и я до сих пор не могу забыть того, с кем мне никогда не суждено быть вместе.

Передо мной стояла мама, которую я так искала, но теперь между нами была настоящая пропасть в лице отца, Кристиана, Эммы и многолетней лжи.

– Нам уже пора, мы здесь проездом, – соврала я, желая поскорее сбежать. Только зачем? Никто и не собирался задерживать меня в этом доме.

– Что ж, была рада повидаться, – вежливо улыбнулась мама, словно пыталась прикрыться от неудобного общения.

Уже у входной двери мы обменялись актуальными телефонными номерами, хотя, я с трудом представляла ситуацию, в которой захочу позвонить этой чужой женщине. Мужчины пожали друг другу руки, довольные знакомством. У них оказалось больше общего, чем у меня с обновленной версией моей мамы. Держа ее за руку, Эмма злорадно улыбнулась на прощание. На этом все и закончилось.

Ник сел за руль, машина отъехала от белокаменного дома вниз по улице, подняв за собой облако пыли, пересушенной жарким африканским солнцем. Я сжала в кулак отчего-то ледяные пальцы и меня начало трясти, как в лихорадке.

Эбола? В какой-то момент я надеялась на это, но нет. У моей болезни было другое название. Так рвались крепкие нити, что тянулись из самого сердца, и вопреки всему привели меня за собой в этот город, и в этот дом. В который раз во мне что-то мучительно умирало и от этого было невыносимо больно.

В постели гостиничного номера я провалялась два дня. Потела, бредила, но просила не сообщать об этом никому из моих никчемных родственников. Ник все время был рядом, поил с ложки, обтирал мое тело влажным полотенцем. Врач и прописал постельный режим, заверив, что это нервное и организм сам восстановиться, если дать ему время и покой.

Ник не понимал, что со мной происходит. Уверяя и себя, и меня, что я все-таки подхватила какой-то вирус.

– Она жива и даже счастлива. Разве не этого ты хотела? – повторял он на любую мою попытку поговорить по душам об этой встрече с матерью. – Если б я вот так мог увидеть свою маму, то прыгал бы сейчас от радости. Но ее уже ничто не вернет.

Мы больше не общались на эту тему. Может, он действительно был прав? Чего я в самом деле от нее хотела? Откуда взялись эти ожидания? Никто никому ничего не должен, а все остальное – лишь глупые детские фантазии в моей голове.

С этими мыслями на третий день я и пришла в норму. Первой же моей просьбой было увезти меня отсюда. Неважно куда, главное, подальше от этого города одиноких зеленых холмов.

Мы вернулись на Сейшельские острова, на Маэ, откуда все и началось. Там нас ждала прекрасная, начищенная до блеска «Miss Print» и округлившийся обжора Скай, за которыми все это время тщательно следил персонал.

Странно было снова оказаться на яхте. Вроде, все было как прежде, и уже нет. Спустилась на нижнюю палубу, придерживаясь теплого полированного дерева перил, прикоснулась к картинам на стене, зашла в свою каюту. Платье, футболки, шорты, купальники – все лежало там же, где я их и оставила в тот день. В верхнем ящике вместе с расческой я нашла рисунок Сергея. Я смотрела на него и удивлялась, как же давно все это было.

* * *

Со временем жизнь вошла в привычное русло. Я переехала в каюту Ника. После бурных ночей по утрам он занимался боксом, а я йогой. Днем, когда мы не путешествовали по новым местам и не погружались, делая бесконечные снимки, он работал в своем кабинете, а я рисовала, писала пейзажи маслом, читала, играла со Скаем.

Вроде, все было прекрасно. Кто не мечтает о такой жизни? Каждый день проводить вдвоем с желанным мужчиной, засыпать и просыпаться в его объятьях, изучить каждую деталь его тела, понимать без слов каждый его взгляд, вздох, жест. Игриво уворачиваться от поцелуев, словно их становится слишком много, а уже через час самой отвлекать его ими от работы.

Только мне очень не хватало некоторых важных моментов. Например, ворчания Джема из камбуза, нескончаемых шуток и розыгрышей Артема, заливистого смеха Вики за столом.

Глупо было себя обманывать, но ничто уже не будет, как прежде. Даже океан был уже не тем, что три месяца назад. Безмятежную гладь сменили волны, а неторопливых дайверов с громоздким снаряжением легкие на подъем загорелые серферы с разноцветными досками. Все течет, все меняется. Я и сама все чаще замечала, что уже не та. И с новой собой мне еще предстояло познакомиться.

Отца приговорили к трем годам заключения, но по заверениям адвокатов, и это было достижением. Большую часть имущества конфисковали. Сергей не звонил мне, но на почту регулярно приходили отчеты о состоянии дел на фирме отца, которая его усилиями все еще была на плаву. Родительский дом он выкупил, как и обещал, видимо, все еще ожидая моего возвращения. Но я ничего ему не обещала, кроме как вернуть долги. И вскоре у меня появилась такая возможность.

Нас с Ником ждал очередной ужин на двоих в этот раз у берегов Маврикий. Я уже профессионально накручивала на вилку столь любимые Ником спагетти. Новый итальянский повар Луиджи от души закормил нас макаронами с различными соусами, не забывая цитировать Федерико Феллини о том, что жизнь – это сочетание пасты и магии. Наша жизнь с небольшими поправками все больше состояла из статей, над которыми трудился Ник, секса и спагетти, в порядке убывания значимости для моего мужчины.

Вот Ник ровной шеренгой выстроил маслины по левому флангу, по правому – спаржу. Затем методично отправил их в рот, непременно тщательно пережевывая. Раньше мне нравилось за этим наблюдать, но со временем все эти военные действия с расположением войск на тарелке отчего-то стали раздражать. Сидит передо мной красивый взрослый мужчина, у которого рукава на футболке едва не трескаются от прокаченных бицепсов, а сам словно мальчишка, что в солдатики не наигрался. Смешно и только.

А еще меня жутко стала раздражать его манера все делать четко, правильно, по предписанию. Вещи, которые должны быть идеально разложены на полках, футболки и носки, отсортированные по цветам в выдвижных ящиках, расставленные по линейке детали интерьера, которые он постоянно ровнял. Все эти немые упреки за оставленную не на своем месте зубную пасту или забытое мокрое полотенце на спинке стула. И постоянные фразы, типа: «лучше так», «давай помогу», «посмотри, как правильно», «у тебя не получится, сделаю сам».

Как этот притязательный мужчина вообще остановил на мне свой выбор, если я так далека от его стандартов?

Вроде, мелочи, но с каждым днем я все больше чувствовала себя какой-то неправильной и никчемной, словно я и есть один большой изъян. Я много раз пыталась поговорить с ним об этом, но Ник меня даже не слушал. Игриво прищуривал золотисто-карие глаза, делая вид, что серьезен, а его руки уже плавно скользили от моих коленей к бедрам. Я возмущалась, недовольно пыхтела, как паровоз, а он так искренне улыбался. Его мягкие приоткрытые губы касались шеи в самых чувствительных местах, зубы слегка прикусывали мочку уха и с меня волшебным образом пропадал купальник. Пальцы, затерявшиеся в волосах, спускались с затылка, рисуя невидимые линии на шее и моих плечах.