Погружение в темную воду. Мистические истории: реальные и выдуманные

Церковь – одно упоение для меня. Только соседство с храмом удерживало меня здесь, я был счастлив, когда слышал колокольный перезвон. Для меня это концерт симфонической музыки, елей на душу. Я счастлив в эти редкие минуты. Колокольный звон так умиротворяет. Знаешь, друг мой, можно я буду так тебя называть?

Я кивнул головой.

– Я встретил здесь любовь, ее зовут Марья Никитична, на три года младше меня умерла. Чудесных костей женщина. Я как только встретил ее, то сразу влюбился. Она прекрасна, в подземном мире я уже забыл, что такое чувство прекрасного. Она истинная красавица, вытек только один глаз, другой светит как морской маяк, в верхней челюсти осталось три зуба, я называю это голливудская улыбка. И гроб у нее внутри обшит красной тканью, от нее тепло и создается иллюзия уюта. Марью Никитичну я беру с собой на другое кладбище.

Мне захотелось переубедить Никанора Никифоровича покидать место своего упокоения. В тоже время, мне хотелось, чтобы он был счастлив в своем загробном житие.

– Никанор Никифорович, скажите, пожалуйста, чего вам не хватает в своем загробном мире?

– Покоя, – ответил мертвец и тяжело вдохнул. И я увидел, как от вздоха вздыбилась его грудная клетка, будто внутри у него были легкие.

– Кто именно вас беспокоит?

– Все. Позвольте мне перечислить все по порядку.

Никанор Никифорович начал свою речь, и я понял, что его разговор продлиться до рассвета.

– Первым номером идут бомжи и алкоголики. Спасу от них нет. После Пасхи их активность особенно возрастает. Отбирают у нас яйца и куличики, с мешками ходят и собирают все. Алкоголики и наркоманы есть и среди моих соседей, весьма неприятные субъекты, скажу я вам. Они мечтают найти свое зелье даже в загробном мире, они нас очень беспокоят. Наркоманы воруют наши вещи и хотят продать за дозу, только дозы добыть здесь невозможно. Однажды я повесил свой саван сушиться, отвлекся и, нет его. Потом я нашел и саван, и того, кто его украл. Надавал я воришке тумаков, кости рассыпались раньше времени, так ему и надо, нисколечко не жалко, подлеца безродного.

Вторым номером идут кладбищенские ворюги и вандалы. Эти люди грабят то, что нам дорого после жизни. Стоит только поселиться кому-нибудь у нас, так сразу украдут все благородные цветы и понесут продавать на рынок. Поэтому родственники всегда надламывают розы, георгины, гвоздики, чтобы им не повадно было. Некоторые умудряются выкапывать многолетние цветы и кусты и сажать у себя на даче или продавать на станции.

Или взять вандалов, но что им дома не сидится. Нет, они приходят и разрушают наши кладбища. Это же наши дома – все, что у нас есть в загробном мире. Вандалы – эта стихия пострашнее урагана «Катрина». Надеюсь, Бог их накажет, и их загробные плиты будет ждать такая же участь. Ни стыда, ни совести у людей нет! – сказал Никанор Никифорович и ударил костяшками пальцев по земле, потом опомнился и воскликнул. – Ой, больно, совсем старый стал, скоро рассыплюсь в прах! Кого я еще забыл, ах, да, безмозглая моя голова, есть одно сословие людей, которых мы всем кладбищем ненавидим – это бизнесмены. Эти существа совсем стыд потеряли: скупают земли около кладбища и строят там дома, подпирают нас со всех сторон, хотят выжить, вот почему нам приходится бежать. Нигде покоя нет, даже в гробу! Раньше, бывало, выйдешь в поле, прогуляешься, а сейчас на полях стройка и дома. Ничего, скоро и они будут нашими соседями, тогда испытают на себе наше горе.

Поначалу они проложили дорогу, аккурат перед кладбищем – рев моторов мешал нам спокойно спать. Мы были в бешенстве и начали вредить: они нам гадость, мы им – все по-честному. Они еще жалуются, мол, почему на дорогах, которые проходят мимо кладбищ часто случаются аварии? Ответ прост: не надо беспокоить мертвых, лишний раз бы в церковь заглянули, молитву прочли, нет, они нам козни строят. Спасу нет мертвому человеку! Потом получается, что обочины дорог напоминают филиалы кладбищ. Мертвые тоже кое на что способны. – Он поднял указательный палец вверх. Я вздохнул, а Никанор хитро улыбнулся.

– Два дня назад недалеко от кладбища была дискотека, так называемый «опенэйр». Представляешь, после двенадцати уже спать хочется, а у них музыка на всю катушку. И пожаловаться некому, полицию же не вызовешь. Хотя есть у нас тут и представители правопорядка, но они без формы и удостоверения, поэтому мало на что способны, приходится нам, честным мертвецам, защищаться своими силами. Живой милиционер и мертвый практически ничем не различаются.

Есть еще одна категория людей, которая нас беспокоит – это готы, но они ребята безобидные. Собираются на кладбище, песни поют, сочиняют про нас стихи и песни, приятно, что хоть они как – то нас уважают и почитают, делают героями своего творчества и досуга. Они думают о загробном мире и уже сейчас начинают готовиться к загробной жизни, репетируют – ложатся в гробы. Мне хочется сказать им: «Ребята, не спешите к нам, здесь не легко, пребывайте пока на земле, если здоровье позволяет».

Сегодняшняя ночь выдалась на удивление теплая и тихая, светила полная луна. Никанор Никифорович вытирал свою могильную плиту, очищал ее от мха. Его фотография на памятнике выгорела на солнце и была совсем не различима, так что я не мог увидеть, каким был Никанор Никифорович Пантелеев при жизни. Я увидел на ней эпитафию, которая гласила: «Мы тебя любили при жизни, мы тебя не забудем после смерти».

Никанор Никифорович сказал мне: «Видишь эту надпись, что это?»

– Эпитафия, – ответил я.

– Нет – это вранье, чистой воды лицемерие. Они же меня забыли, потому что после смерти от меня проку нет. Я просто скелет, который носил их фамилию.

Никанор Никифорович встал и натянул дырявый саван на себя так, чтобы через дырки одежды не так дуло.

– Знаешь, я при жизни был уважаемым человеком, научным сотрудником, а после смерти меня никто не уважает. И поэтому я здесь зачерствел и опосконился. Стоит ли при жизни чего-то достигать, если жизнь коротка? – Задался труп риторическим вопросом.

После долгого молчания Никанор Никифорович разбил тишину.

…. Мы уходим, видишь вот ту рать костлявых воинов, я их предводитель, бунтарь, они меня ищут. Эге-гей, я здесь, – Никанор Никифорович помахал костлявой дланью собратьям по несчастью.

Потом он обратился ко мне.

– Покойники дорожат своими памятниками, не зря они так называются, ведь в них живет память и сила. Вон, смотри, Ветровы несут свой богатый фамильный монумент, вон Ольга Ивановна и ее деревянный крест. Смотри, какие нахалы, – указал мертвец на компанию из троих людей, – мерзавцы, их никто не приглашал в наш поход. Вон идет мой друг, Вячеслав Игнатьевич и его жена Антонина Венедиктовна, и даже человек с редким именем Автондил наградил нас своим вниманием. Оля, Юленька и Миша – утонувшие детки, тоже присоединились к старикам. А вон чета Свириденко – мерзопакостные мертвецы, жадные как сто покойников вместе взятые, никогда не сдавали деньги на благоустройство территории, надо их прогнать, уж слишком бессовестные они. Вон идет моя принцесса, – указал Никанор на скелет в женском платье, – Марьюшка, я здесь, прелесть, – он помахал ей костлявой клешней и изобразил воздушный поцелуй. – Ивановы, Петровы, Сидоровы идут строем как на партсобрание и Смирнов за ними вдогонку бежит. А вон Тимофей Власович Бузько, его саван шили у одного известного модельера, кучу денег отдали, а как только полежал несколько месяцев в воде, его одежонка-то, пф, и расползлась. Вот смеху-то было, мы всем кладбищем над ним потешались. За Тимофеем Власовичем следует мерзкий тип, его зовут Вован, просто Вован без фамилии и отчества, видно плебейского рода бандит был, из пришельцев, инопланетянин можно сказать, его подселили к моей знакомой Елене Сергеевне Выбейзуб; представляете, как она возмущалась, когда однажды ночью к ней в постель положили Вована. Она так возмущалась, кудахтала как курица-наседка, мол, со времен Петра Первого в моей кровати не было постороннего мужчины, а тут на тебе – Вован собственной персоной и без цветов. Вообще весело тут было, жалко и покидать свое пристанище.

В процессии было много народу. Никанор Никифорович не стал представлять всех поименно, он был уже утомлен долгим разговором со мной. Потом он обратился ко мне с таким видом, будто забыл сказать что-то важное.

– Дорогой друг, Сережа, чуть не забыл, хочешь, я тебе забронирую место на нашем кладбище, а то со временем свободных мест совсем не останется.

Я начал решительным образом отказываться от такого заманчивого предложения.

– Ну, ты глупец, живой человек, разве ты не видишь тенденцию по завоеванию кладбищ, многие люди еще при жизни покупают себе место, делают могильную плиту, сажают любимые цветы и ухаживают за могилкой. Я их понимаю, если бы я знал, что будет такая петрушка, я бы сам позаботился о своей могиле заранее.

Мимо меня часа два проходила стройная процессия из костлявых уродцев и их останков. Все волокли за собой могильные плиты и гробы. Мне стало сердечно жалко мертвецов, ведь они не должны быть вовлечены в наши житейские несчастья. Человек так устроен, что в свои проблемы привлекает даже потусторонние существа. Никанор Никифорович примкнул к процессии, на прощание бросив мне:

– Ну, бывай, дорогой друг. Спасибо тебе, что выслушал бредни старого мертвеца. Мне уже много лет не кому пожаловаться на свои стенания. А насчет местечка ты зря, я бы по дружбе за тебя похлопотал: бесплатно выпросил бы могилку.

Я помог покойнику взять в руки могильную плиту и засунуть подмышку дырявый гроб. Мертвец присоединился к своей подружке и отправился на другое кладбище, в лучший мир.

На рассвете пропел петух и вся процессия растворилась как морок. Не оставив после себя ни косточки, ни лоскутка савана – ничего, будто и не было совсем этого двусмысленного хаджа.

Я проснулся, разбуженный криком деревенского петуха и обнаружил, что в моей палатке много бутылок из-под пива и водки и я понял, что после такого могут присниться не только покойники, но и сам черт с рогами.

Часть вторая: Выдуманные истории

Красная грязь

«Привидения являются только тем,

кто должен их видеть»…

(А. Дюма-отец).

1

– Заткнись, ничтожество, такие как ты не должны коптить небо, – мужчина туже затянул веревки дождевика, чтобы капюшон не спадал с головы, щедро набриолиненной совсем для другого случая. Он не хотел, чтобы холодные капли дождя попали на его голову, он не очень любил это, даже когда мылся душ всегда снимал с крючка.

А дождь тем временем лил стеной уже второй час, поэтому ориентироваться в ночном лесу было еще сложнее. От еще не везде стаявшего снега исходил пар, дышать было тяжело, поэтому его вздохи с каждым шагом напоминали рычание зверя, блукавшего в лесу в поисках добычи.

Маршрут до этого лобного места уже отложился в голове, всякий раз на подступе в голове включался навигатор. Желание поскорее закончить с этим делом заставило его зайти в самую гущу леса.

Зайти слишком далеко, чтобы это было просто игрой.

Девушка стояла рядом и даже не собиралась бежать, она понимала, что сил не хватит даже сделать несколько шагов. Она молча приняла свою участь, губы только дрожали от страха и холода. В животе пищало, она не ела три дня, он даже воды не давал, из-за чего в горле стало туго и слюна куда-то ушла.

Мужик взял лопату и ударил девушку по ногам, как будто вырубал надоевший сорняк, она свалилась, руками как граблями, зачерпнув немного земли, и он был уверен, что ближайшие минут десять она точно никуда не денется. А пока можно перекурить и отдышаться. Он полез в карман за сигаретами, но проливной дождь не давал зажигалке подать огонька, он выругался, и бросил разломанную сигарету. Надо добить ее быстрее, а в машине сухо и тепло, и там есть прикуриватель, – пронеслось в его голове.

– Не рыпайся, – процедил он сквозь зубы и сплюнул.

Знал бы он, что она этого делать не собирается, то не причинил бы девушке лишние страдания. Хотя вряд ли он думал о своей жертве и о том, что кто-то на небе сидит и заполняет в блокноте две графы: плохое и хорошее. Маньяк не верил ни в бога, ни в черта и совсем не заботился об этом, какое ему дело до бога, когда и так все сходит с рук. Сейчас он и сам бог.

Мокрая земля хорошо поддавалась напору острия лопаты, и уютная могилка была уже готова, когда яркий взрыв молнии озарил лес, он в последний раз посмотрел в лицо своей жертвы: девушка была просто бледна, испугана, с ее длинных волос вода стекала струйками грязи. Последнее омовение.

Комки склизкой грязи попали ей в рот, она захлебнулась последними словом: «Неет!».