Молчание Вселенной

Мне звонят с незнакомого номера, я немного помедлив все же беру трубку, мне так хочется услышать на том конце провода чей-то простой человеческий голос. Звонящая представляется личным помощником Александра Викторовича, отца Антона. Он передает пожелание увидится со мной, я отвечаю, что буду у него в офисе через полчаса. Я совершенно не представляю, зачем понадобилась отцу Антона. Пожалуй, это единственный человек, которого я абсолютно не понимаю, обычно я всегда чувствую, когда на меня злится Антон и обижаются родители. Этот человек всегда абсолютно бесстрастен, на его словно окаменевшем лице нельзя прочитать ни единой эмоции. У него скверная репутация в городе, очень многие его боятся и не любят, Антон же его просто ненавидит. Я без труда нахожу этот офисный центр, нарядно блестящий панорамными окнами, он также принадлежит отцу Антона как и многая другая недвижимость в нашем городе.

Секретарь сразу провожает меня в кабинет, отец Антона сидит в огромном кожаном кресле и негромко разговаривает по телефону, я удостаиваюсь его мимолетного взгляда, он едва кивает мне в ответ на мое неловкое приветствие и глазами указывает на стул. Пока он разговаривает, я украдкой рассматриваю его профиль, я видела его буквально несколько раз вживую и огромное количество раз в местных газетах. Кажется, он занимается строительством и укладкой дорог, наверно, поэтому у нас в городе такие хреновые дороги. У него близко посаженные маленькие бесцветные глазки, мощный квадратный подбородок и крупный нос, чем-то похожий на клюв хищной птицы. От отца в Антоне нет абсолютно ничего, словно бы он не его сын, это было бы единственным разумным объяснением их странных, наполненных взаимной ненавистью отношений. Наконец он заканчивает разговаривать по телефону и оборачивается на меня, в его глазах такое равнодушие, что я на мгновение думаю, что он вовсе не звал меня и я попала сюда по какой-то глупой ошибке.

– Ты уже знаешь, что Антон уезжает в Москву, – говорит он. Его голос тихий и при этом властный. Я робко киваю и он продолжает: – я согласен оплатить тебе перевод в тот же университет и съем квартиры на два месяца вперед. За это время ты сможешь подыскать себе работу. Если ты согласна, отдай документы моему секретарю, она все сделает.

Он замолкает и молча смотрит на меня, я уже знаю, что в этой жизни ничего не бывает просто так и жду продолжения, возможно, он потребует стать его любовницей, Антон часто говорил о его многочисленных любовницах, которых он даже особо не скрывает. Согласна ли я на это чтобы иметь возможность быть рядом с Антоном? Я не успеваю ответить себе на этот вопрос, как он продолжает:

– Я не потребую с тебя за это ни денег ни чего-либо еще. Ступай…

Я остаюсь на месте и робко посматриваю на него:

– Я давно хотела спросить вас, зачем вы это делаете? Зачем помогаете мне? Вы оплачивали мою музыкальную школу, репетиров, мое поступление и учебу в университете. Теперь вы предлагаете оплатить мой перевод в Москву. Антон попросил вас об этом?

Он смотрит на меня в упор своими выцветшими глазками, я чувствую, что он не привык, когда ему задают вопросы.

– Антон меня ни о чем не просил, – наконец разлепляет он свои мясистые губы, – и я не думаю, что он был бы сильно рад. Он хочет покорить столицу один, и, конечно же, без тебя…

Я в замешательстве смотрю на него:

– Тогда, возможно, мне и не стоит ехать. Все бесполезно…

Он снова рассматривает меня в упор:

– Знаешь, чем отличается человек, который многого достигнет в жизни от человека, который не достигнет ничего, – негромко говорит он, – в разной постановке вопросов и целей. Тебя в последнюю очередь должно беспокоить то, чего хочет он, на первом месте всегда должно стоять то, чего хочешь ты. В этой жизни возможно все. Весь вопрос в том, как далеко ты готова ради этого зайти… Подумай над этим. А теперь иди…

Он небрежно указывает мне рукой на дверь, я прижимаю ладони к горящим щекам и неловко благодарю его. В приемной секретарь перечисляет мне список документов, которые нужно предоставить. Со следующего понедельника я могу уже учиться в Москве. Вечером мне на карту падает сумма, на которую я вполне могу прожить месяца три-четыре.

В выходные я собираюсь, мама не верит в мой отъезд, они с отцом негромко ругаются на кухне, вдруг мне становится невыносимо жаль их оставлять, оба они выглядят такими постаревшими, растерянными и бесконечно одинокими. На мгновение я задумываюсь о том, чтобы остаться здесь и эта мысль кажется мне невыносимой, мне кажется, стоит мне разорвать эту тоненькую связь, что связывает меня с Антоном и через него со всем остальным миром, как я немедленно умру. Этот серый город на берегах большой реки, где само время течет неспешно, как ее медленные сонные воды, закрытая Костина комната – все это похоже на склеп.

Я уезжаю в субботу вечером, мне странно, что до такой далекой и недавно совершенно недосягаемой для меня Москвы всего семь часов в плацкартном вагоне. Антон уехал два дня назад, мы с ним не созванивались, но, несомненно, он уже все знает. Хотя бы потому, что его мать названивает мне каждый день, а у них нет друг от друга секретов. Видимо, она решила, что я еду приглядывать за ее ненаглядным сыночком. На вокзале суетливо, пассажиры и провожающие снуют туда-сюда, всюду сутолока и беспокойное оживление. Свисток поезда протяжно звенит и эхом отражается от бетонных стен, мама плачет и вытирает глаза ладонью. Мне жаль ее, но я не хочу остаться с ней и быть ей опорой в ее старости, я хочу идти вперед, там, в сияющей Москве меня ждет Антон.

Глава 2

Всю дорогу до Москвы я могу сомкнуть глаз, я до сих пор не верю, что еду куда-то, в плацкартном вагоне стоит мертвая тишина, пассажиры легли и свет погашен, на потолке тускло светится лишь полоска ночника. Последний раз я ездила в поезде, когда мы с родителями и Костей ездили на море, мне тогда было лет тринадцать. Та поездка была совершенно другой, я плохо ее помню, я запомнила только духоту, веселый гомон и разлившееся по вагону состояние счастья. Наверно, это и есть самая квинтэссенция счастья – ехать к морю со своей семьей. Сейчас в вагоне темно и тихо, я смотрю на пробегающие за окном огоньки городов, они завораживают, сливаются в длинные разноцветные полосы и потом обрываются, когда поезд ныряет в темный сумрак леса.

К утру я совершенно разбита, я бреду куда-то вместе с гудящей толпой и она выносит меня из огромного здания вокзала в шумный город, вокруг меня целый океан людей, он несет меня вперед и я, не имея сил противостоять потоку послушно следую ему. Я беру такси, хотя цена, конечно, заоблачная, сейчас у меня нет сил разбираться с путанными ветками метро.

Такси долго петляет по огромному городу, но я даже не смотрю в окно, Москва совершенно не интересует меня, меня интересует только Антон. Я сама не понимаю, как стала настолько одержима им. Я уже не разбираю, любовь это или странная зависимость, но мне это совершенно не важно. Я поднимаюсь на шестой этаж, механически звоню в звонок. Мне никто не открывает, я сетую на себя, что не позвонила своей соседке заранее, у которой я буду снимать комнату. Наконец я слышу за дверью топот ног, дверь мне открывает полуодетая растрепанная девица, она подслеповато щюрится:

– А, это ты, что ли? – восклицает она и кивает: – заходи…

Я вхожу, и она показывает мне на дверь:

– Вот твоя комната, заходи… приходи на кухню пить чай…

Я осторожно вхожу в маленькую комнатку, моя прежняя была не в пример больше, здесь же комнатка совсем клетушка, в углу стоит древний шкаф, одной ножки у него нет и вместо нее подставлена стопка книг, я приглядываюсь – трудам В.И. Ленина, кажется, нашли новый способ применения. Обои совсем обшарпаны, они настолько старые, что местами на них нельзя разглядеть рисунка, вверху они частично отстали и пожелтели. Комната, как и ее хозяйка, оставляют у меня самое гнетущее впечатление.

Я вхожу в кухню, у раковины стоит здоровенный бугай в одних трусах и жадно пьет воду, я чуть морщусь, терпеть не могу таких. Он выглядит как типичный гопник, черты его лица грубые, словно мать-природа вытесывала их топором. Он крепко сложен, к тому же еще и накачан сверх меры, все его тело покрыто наколками, в нем явно угадывается восточная кровь, он мерзко ухмыляется, глядя на меня. От него жутко таращит перегаром.

Моя соседка, кажется, ее зовут Вика, толкает его с кухни, я слышу, как он одевается в комнате, далее слышатся звуки тисканий и звонкий поцелуй в щеку, наконец, я слышу, как захлопывается входная дверь.

Вика возвращается на кухню, она ужасно худая, даже худее меня, со смешным веснушчатым носом и растрепанными волосами, она молча ставит чайник на плиту, я мельком вижу, что на плите практически намертво застыли капли жира, видимо, ее не мыли пару лет, сама кухня тоже невероятно замызганная. Наверно, с моей мамой случился бы удар, если бы она увидела, где мне придется жить. Но ничего не поделаешь, эта комната стоит совсем недорого, к тому же она совсем рядом с университетом, где теперь я буду учиться.

– Это твой парень? – невпопад спрашиваю я и холодею от мысли, что он иногда будет оставаться здесь ночевать и потом расхаживать по квартире в одних трусах.

Она кивает головой:

– Типа да. Приходит иногда. Ты деньги принесла?

Я киваю, иду в свою комнату и отдаю ей три пятитысячные купюры, она их торопливо сует в карман:

– Давай еще за три месяца вперед, это резерв....

Я задыхаюсь от возмущения:

– Ты не писала ни о каком резерве, я буду платить за месяц вперед, как и договаривались!

Она нагло смотрит мне в глаза:

– Правила изменились, поняла? Плати. Или катись отсюда…

Я молча иду в комнату, первым желанием было взять свои вещи и уйти, но немного подумав, я все же беру еще сорок пять тысяч, возвращаюсь на кухню и молча кидаю на стол.

– Напиши мне расписку, что я оплатила тебе квартиру на три месяца вперед!

Она берет деньги и сует их в карман:

– Вот еще, ничего я писать не буду! Если что-то не нравится, проваливай. Только учти, что денег я не возвращаю. Сейчас я позвоню Богдану, он живо вышвырнет тебя отсюда!! Или ментов, я тебя не знаю!

Я понимаю, что она говорит о том уроде в трусах. Что ж, учитывая, что он весит как минимум в два раза больше меня, шансов у меня никаких. Я возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и начинаю реветь. Все это очень смахивает на разводку, о которых я читала в интернете. Скорее всего, никаких денег я не увижу, а от денег, которые дал мне отец Антона, осталось меньше половины. Звонит мама, я сбрасываю и пишу смс, что тут все просто чудесно.

Я никак не могу успокоится, слезы просто ручьями льются из глаз, наверно, последний раз я так плакала в день, когда пропал Костя. Постепенно слезы кончаются, я в оцепенении сижу на кровати, Вика шарится за дверью, наконец, она заходит и робко мнется у порога:

– Теперь ты скажешь, чтобы я убиралась отсюда? Иначе ты позовешь ментов или своего парня-гопника? – в эту минуту я ненавижу ее больше всего на свете. Она отрицательно качает головой.

– Да нет, живи, что ж на мне, совсем креста что ли нет, – бормочет она и садится ко мне на кровать. – Понимаешь, это Богдан придумал, ему деньги нужны, вот он и сказал мне, пустить кого-нибудь ко мне, взять деньги и прессануть. У него сейчас проблемы, понимаешь?

Я с ненавистью смотрю на нее, меня в эту минуту меньше всего интересуют проблемы Богдана, у меня своих по горло.

– Богдан – это то самое быдло с наколками? А кто он? – спрашиваю я.

– Он бандит, на районе его все боятся – говорит Вика с такой гордостью, с какой говорят, что ее парень известный поэт или космонавт.

По-моему, он просто самое настоящее быдло. Она берет меня за руку:

– Пошли посидим где-нибудь, отпразднуем твой приезд в столицу!

Я не хочу никуда идти, но она буквально силой тащит меня, я беру куртку, определенно, хуже уже просто быть не может, мы заходим в бар неподалеку, судя по всему, Вику тут хорошо знают, несколько человек начинают хлопать ее по плечам. Мы садимся за дальний столик, нам притаскивают воняющее кислым пиво, я осторожно делаю глоток и искоса разглядываю Вику, полностью поглощенную употреблением пенного напитка, она пьет его с такой жадностью, как умирающий в пустыне воду. Она совершенно не соответствует моим представлениям о столичных штучках.