– Предлагаю пить прямо здесь, – сказал Андрей. – Стол и стулья сейчас принесу. А?
– Пожалуй, – согласилась Ильма, – Первый раз буду пить чай из самовара. Только в кино видела да читала; ой, что ж это я? У меня же варенье есть! Сейчас принесу…
Втроём они сидели за столом, и пили чай с вареньем. Ветви старой яблони, покачивая листвой, шатром укрывали их, и вечернее солнце не слепило глаза прощальным ярким свечением. Самовар ещё дымил, распугивая стаи назойливых комаров. Роса падала на траву, а кузнечики, радуясь свежести, от души заливались мелодичным стрёкотом.
Оля, ухватив кружку двумя руками, шумно прихлёбывала ароматный чай, ела булку с вареньем, болтала ногами и, не умолкая, тараторила, задавая между тирадами вопросы, поражающие своей объёмностью. Ей хотелось знать, отчего у Арбуза короткий хвост; и что было бы, если бы хвост остался длинным; зачем уши подрезаны; а ещё, ест ли Арбуз арбузы.
Андрей обстоятельно давал ответы, и Оля, внимательно слушая, понимающе качала головой. А узнав, что собака есть суп, несказанно удивилась. Да и как же было не удивляться, ведь девочка принадлежала к тому типу малышей, для которых само слово «суп» уже несло с собой страдания и все мировые катастрофы.
– А я хочу ещё спросить, – сказала она, – вот зимой, когда все катаются на санках, Арбуз тоже катается?
– Доченька, – сказала Ильма, – он же собака, он не может кататься на санках.
– Кататься сам не может, – согласился Андрей, – а вот кого-нибудь катать может. У него и специальная шлейка есть. Надеваешь её, садишься, и поехал.
– Правда? – Оля недоверчиво поглядела на Андрея, – Как в кино?
– Как в кино, – кивнул Андрей, – зима придёт, он обязательно тебя покатает. У тебя санки есть?
– Есть, – ответила Оля, – даже со спинкой.
– Вот и хорошо, – сказал Андрей, – сядешь и поедешь.
– Правда-правда? Честно-честно?
– Обещаю.
– Скорей бы зима, – мечтательно произнесла девочка.
– Зима зимой, – сказала Ильма, – а тебе, подруга, спать пора. Допивай, и пойдём.
Девочка тяжело вздохнула и принялась допивать чай. Но делала она это так медленно, что Ильма, тут же, разоблачила хитрость. Оля хотела было поныть для приличия и заявить, что не такая уж она и маленькая; но поняв, что нытьё ни к чему хорошему не приведёт, сдалась. Она допила чай, слезла сл стула, сказала «спасибо» и уставилась на мать.
– Прекрасный был чай, – сказала Ильма, вытирая дочери платком губы, – Спасибо. Но нам пора укладываться.
– Да, – вздохнул Андрей, – уже поздно.
Ильма улыбнулась:
– Я поняла этот вздох. Но не нужно так тяжко, завтра мы увидимся.
– Обязательно!
– Ну, – Ильма взяла дочь за руку, – попрощайся, и пойдём.
– До свиданья, – сказала Оля, – и Арбузу скажи до свиданья. Он уже спит?
– А ты сама сходи да попрощайся, – ответил Андрей, – думаю, мама разрешит.
– Так уж и быть, сходи, – улыбнулась Ильма, – только не задерживайся.
Девочка улыбнулась и побежала к будке.
– Честное слово, – сказала Ильма, – скажи ей сейчас: оставайся, и она точно в конуре заночует. И что с ней делать?..
– Да пусть попрощается, – ответил Андрей, – ей же интересно. Ни у кого из её знакомых нет собак?
– Только коты.
– Вот. А у неё теперь есть. Зачем лишать человека радости?
– Да, – согласилась Ильма, – Лишь бы не хвасталась потом в садике. Хотя это не страшно. Как бы ей не взбрело в голову обзавестись собственным псом.
– Это очень тяжело, – ответил Андрей, – если бы я заранее знал, насколько это трудно – иметь собаку – не взял бы. А она пусть уж лучше к Арбузу приходит.
– Завтра вечером мы уже уезжаем, – сказала Ильма.
– Но это отсюда. А в городе?
– Ах, вот в чём дело, – Ильма улыбнулась, – Тебе хочется продолжить знакомство.
– Да.
– Даже не знаю, – Ильма подошла к калитке и позвала дочь.
Оля промчалась мимо Андрея, на ходу помахав ему рукой…
Сгустились сумерки, и вскоре густая ночь укрыла сады и домики. Притихли кузнечики, попряталась в свои домики светлячки. Андрей убрал со стола чашки и сел покурить на крыльцо. Странная вещь, он почти не курил целый день. Когда же такое случалось? Никогда.
Андрей улыбнулся. Славно, что он приехал сюда; славно, что повстречался с Ильмой и Олей; славно, что есть Арбуз. Если бы не собака, познакомился бы он с ними? Увиделся бы через забор, не более того. Проходили бы они мимо, здоровались, а теперь… А что теперь? Уж не думает ли он, что Ильма унесла в себе хоть какую-то горсточку тепла?
С другой стороны ничего особенного не произошло. Дочке понравилась соседская собака. Сосед не прогнал, разрешил поиграть, поплавать. И что, разве из этого можно строить какие-то догадки? Размечтался…
Андрей поглядел на звёзды. Холодные, молчаливые и далёкие, они блестели рассыпавшимися стекляшками и таили в себе одно безразличие.
Вспомнился Фома. Андрей так и не сходил к нему на могилу. И дело было не в лени, нет. Что-то удерживало его, словно камни были привязаны к ногам. Фома всё ещё оставался в памяти живым, весёлым и бесшабашным парнем, тем, которого он знал в самом начале их знакомства. Тогда Фома учился в институте, готовился стать авиаинженером. Приезжал на каникулы и, сходя с поезда, вытаскивал следом рюкзак таких невероятных размеров, что брало изумление, как удавалось провозить столь громоздкую поклажу в набитом трамвае, а потом умудриться запихать его в плацкарту. А ему удавалось, и лежали в том брезентовом монстре одни книги, на которые Фома тратил почти все свои деньги. Книги и гитара были единственными увлечениями Фомы. Пить он тогда ещё не начал, к противоположному полу относился с опаской, стеснением, а иногда с пренебрежением. Поэтому ставил заплаты на джинсы и сочинял музыку. Иногда получалось мелодично и красиво, иногда талантливо. Но всё выглядело аккуратным лишь на нотной бумаге, до тех пор, пока в руки не бралась гитара. Ощущение лёгкости мелодичного потока исчезало в один миг.
Он терзал инструмент, словно водил напильником по старой водопроводной трубе. А уж если ему приходило в голову дополнять тактильные пассы вербальными, то в этом случае звук заходящего на посадку лайнера казался ангельским пением. Однако Фому это не смущало, он продолжал творить блюзы, поражая работоспособностью.
Потом у него была группа, потом другая. Потом он запил, ушёл в себя, сел в стакан на самое дно и, наконец, умер. Что осталось после него у Андрея? Три компакт диска да с десяток фотографий.
Что было бы, если бы Андрей остался с ним в той распроклятой группе? Превратился бы в такого же парию? Носился бы с идеей, что он есть самый, что ни есть – настоящий – гений и поэт? Колотил бы по барабанам до тех пор, пока не свалился бы? А потом?..
Иллюзорная жажда славы. Лучше кусок сухаря и с ним мир, нежели дом, полный яств, но с раздором. С раздором с самим собой.
Андрей затушил окурок и вошёл в дом. Арбуз, обойдя дозором сад, прибежал следом. Андрей постелил собаке старое покрывало, а сам улёгся на скрипучий диван. Спать не хотелось. Полежав в темноте, Андрей включил свет, вытащил из тумбочки ворох старых журналов и принялся лениво их перелистывать. Все эти рассказы и новеллы были перечитаны бессчётное количество раз, однако являлись отличным снотворным…
За окнами проехал автомобиль. Арбуз буркнул и повёл ушами.