Інтэрвенцыя «Адраджэнне». Некоторые особенности противоборства власти и оппозиции в Беларуси

Я читать не умел, а вот примеры и задачи меня научила решать мама. Так с тех пор с математикой по жизни.

Вся родня со стороны моей мамы – белорусы-католики. И имена у них польские. Бабушку звали Леокадия. В детстве она читала мне книги на польском. Библейские книги. С тех пор немного понимаю польский язык.

Я был старшим из пяти детей мамы, и мне ещё повезло побывать в деревне у бабушки. А когда стали появляться мои братья и сестры, да и у братьев мамы и её сестры свои дети, то мои дяди и тётя вместе с мамой решили забрать бабушку в Минск. Это город менее чем в ста километрах от деревни Сосновое Болото, где была хата бабушки.

Забрали взрослые бабушку в Минск для того, чтобы она по очереди смотрела за своими внуками то у одного её сына, то у другой её дочери, пока родители на работе.

Бабушка рано вставала – вся в меня. Шутка, конечно. Это я в нее. Сейчас, 70 лет от роду, тоже рано встаю. Даже, можно сказать, ночь не сплю. Вечером сплю, а ночью бодрствую. А бабушка Лёдзя / Леокадия вставала рано и готовила нам на завтрак смачные драники.

Бабушка была знахарь. Что-то могла лечить, и у неё это хорошо получалось. За помощь людям ей дарили подарки. Когда стал взрослым, попросил её научить меня её ремеслу. Она всё откладывала, оставляя на потом, но потом случился с ней несчастный случай, когда она уехала в очередной раз в костёл. Она переходила на другую сторону улицы спереди автобуса, а молодой стажёр водитель другого автобуса сбил её насмерть. Так я не научился ремеслу знахаря, и так не стало моей бабушки.

Но зато помню такой случай. Мы жили на Автозаводе – это часть Заводского района Минска. Пятидесятые годы XX века. Тогда по дворам и квартирам ходили цыганки, предлагая купить, продать что-либо или обменять. Взрослые настраивали нас, детей, против них, мол, осторожно, не впускайте в дом, чтобы не украли что-нибудь.

И вот как-то в нашу квартиру постучали. Бабушка, приоткрыв дверь, нехотя впустила немолодую цыганку. Та что-то начала говорить, но бабушка её не слушала и выпроваживала вон из квартиры. Я был на кухне и всё это видел. Мне было, может, лет семь. Цыганка всё же направилась к двери, на выход, а я взял в руки маленькую табуретку и замахнулся ею вслед цыганке. Она не видела мой замах, но повернулась и, помахав пальцем в мой адрес, сказала: «Нехорошо, мальчик!» И ушла.

В эту ночь, почти как обычно, я лёг спать с бабушкой. Но, вне обыкновения, не мог уснуть – не мог закрыть глаза для сна. Стал ворочаться, не засыпая, и бабушка меня спросила: «Ты чего не спишь?» – «Не могу уснуть. Не могу закрыть глаза – в них стоит та цыганка». Тогда бабушка сказала мне: «Повторяй за мной», – и стала произносить молитву на польском языке. Я повторил молитву за бабушкой, перекрестился и вскоре уснул.

Бабушка дождалась рождения правнучки – моей дочери. И где-то в семейном альбоме есть фотография, которую сделал я. На фото на стуле вне дома сидит моя бабушка Лёдзя / Леокадия, а на её коленях моя дочь Наташа.

У меня остались только тёплые воспоминания о Леокадии Игнатьевне – моей бабушке.

Её муж Пётр, папа моей мамы и мой дед по маминой линии, умер ещё во время Отечественной войны, и я его не знал. Даже не знаю его отчества, а значит, не знаю имени своего прадеда по маминой линии. Может, кто-нибудь из родственников и называл имя прадеда. Я не помню.

Дедушка. Папин папа. Григорий Кузьмич

Откуда родом мой дед Григорий, не знаю. Но мой отец, его сын, родился в деревне Озерцы Климовичского района Могилёвской области. Правда, в памяти осталось название деревни Озеро, вроде так мне говорили мама или отец. Но сейчас, когда писал эти строки, решил глянуть в белорусскую энциклопедию «Города и деревни Беларуси» и в ней нашёл лишь деревню Озерцы. Пусть будут Озерцы.

Так вот, дед после Великой Отечественной войны уехал в Россию. После августа 1944 года, когда наша армия освободила Беларусь от немецко-фашистских захватчиков. И тогда же моего семнадцатилетнего отца призвали в Красную армию.

Дед поселился в Сибири, в Новосибирской области. Несколько раз приезжал к нам в Минск. Я был у него в сибирском селе два раза. Первый раз смутно помню – мне было, наверное, года два-три. Да и не деда в селе я помню смутно, а лошадь, которую мне показали и пытались на неё посадить. Наверное, я испугался, и потому этот момент остался в памяти.

Второй раз я приехал сам из Минска к деду за Новосибирск. Мне было восемнадцать с половиной лет.

Какие воспоминания? Собрались в хате деда, или по-русски, в его сельском доме, все его знакомые земляки из Беларуси. А село было большое. Там много народу жило со всех краёв СССР.

И вот сибирские земляки-белорусы за рюмкой и за столом встречали меня, земляка-белоруса. Один из земляков играл и пел на гармошке. Вместе с женой. Она хорошо пела, а он не попадал в такт музыке, которую исполнял. Не помню точно, но, возможно, это была какая-то белорусская песня.

Ещё один земляк-белорус вывел меня на улицу, повёл к своему дому и показал своё хозяйство. Зерно показал в амбаре. Много зерна у него было.

Ну и там же в селе, в хате деда, я познакомился с его женой – бабой Варей. Первая жена деда – мама моего папы, моя бабушка – умерла от тифа в Беларуси в 1930 году, когда отцу было годика три. Так что ни он не помнил свою маму, ни я не знал свою бабушку.

А баба Варя родила деду Григорию двух сыновей, Василия и Михаила – они мои дядьки.

С младшим дядькой Михаилом я встречался в Минске. Его в 1968 году призвали в Советскую армию, он служил в Беларуси и затем был направлен в Чехословакию, где тогда начались известные события Пражской весны. Солдата отпустили на побывку к нам в семью. Так я встретил своего дядьку – брата папы.

А к Василию – старшему сыну бабы Вари и деда Григория – я приехал в 1970 году, погостив у деда. Василий и его жена Реня вместе с сыном Юрой жили в городе Междуреченске Кемеровской области.

Реня – двоюродная сестра моей мамы, так что их сын Юра – мой младший родственник и по линии дядьки Василия, и по линии его мамы Рени. Тогда Юра был маленький, и когда родители, уходя на работу, отводили его в детский сад, я оставался один и гулял по Междуреченску.

Один раз забрёл за город. Как по мне, там были горы. Увидел неизвестное мне животное, похожее на белку, и пытался его поймать. Хорошо, что не поймал. Это был бурундук. Так, оказывается, он называется. Покусал бы меня сибирский бурундук.

А ещё в том 1970 году в Междуреченске мне запомнилась окрошка. Вкуснятина, которую готовили Василий и Реня: квас, зелень, лук зелёный – всё это холодное и горячая бульба.

Откушав вдоволь сибирской окрошки, я вернулся на поезде в Минск.

Чуть позже семья Василия и Рени перебралась жить в Минск. Ой, не помню точно имя их девочки, но у них тогда родилась дочь.

Спустя много лет, в 2020 году, сын старшей сестры Рени Эвелины по имени Виктор Бабарико – мой родственник по маминой линии – не станет кандидатом в президенты Беларуси несмотря на то, что за него было собрано достаточное количество подписей и он был популярен в среде оппозиционных власти граждан Беларуси. Но это другая история.

Мама. Ядвига Петровна

Мама старше моего отца на восемь месяцев. Они с 1927 года. Мама родилась в январе. Ей было четырнадцать, когда началась Великая Отечественная война 1941—1945 годов. «Пять классов и коридор закончила», – говорила мама о своём школьном образовании, которое закончилось с началом войны. Также рассказывала, что помогала партизанам – еду доставляла, например, но, когда после освобождения Беларуси в 1944 году советская власть спрашивала об этом, мама о помощи партизанам не упоминала. Поэтому она не участник войны.

После освобождения Беларуси маме было семнадцать лет. Она стала строить дорогу Могилёв – Минск, проходившую неподалёку от деревни Сосновое Болото, и так, с бригадой строителей, дошла до столицы Беларуси. Наверное, это 1949 год.

Как мать-героиня – у неё было пятеро детей, – мама пошла на пенсию в 50 лет. Получала сначала 120 рублей пенсии, а потом ей правительство добавило, и она стала получать 132 рубля в месяц.

Дзве савецкiя кветачкi

Напiсаy 13 лютага 2013 года.

1. Неяк раз летам у 80-я гады мiнулага, XX стагоддзя вяртаyся дадому з Херсона, дзе быy у камандзiроyцы. Як было прынята y савецкiя часы, квiткоy летам у касе чыгуначнага вакзала не было. А калi прыйшоy цягнiк на Мiнск, то бегаy па пероне ад праваднiка да праваднiка ды прасiy падвезцi. Так было заведзена y тыя часы. Разам са мной бегала нейкая бабулька з унучкай гадоy сямi. Нарэшце нас пусцiлi y вагон, i мы yтраiх паехалi y купэ, заплацiyшы грошы праваднiку. Разгаварылiся.

Перабудовачныя часы падштурхнулi размову да палiтычнай тэмы, i жанчына распавяла, што y савецкiя дваццатыя – трыццатыя гады была камсамолкай, дый успомнiла, як аднойчы разам з iншымi раскулачвала ворага народа y нейкай украiнскай вёсцы: «Мы пасадзiлi на калёсы сем дзетак кулака i адправiлi сям'ю y Сiбiр». У адказ я непалiткарэктна заyважыy, што y ссылку яна адправiла сем патэнцыяльных ворагаy Савецкай улады. Пасля чаго y бабулькi на некаторы час адняло мову, i, мабыць, упершыню y жыццi яна задумалася аб наступствах сваёй бурлiвай камсамольскай маладосцi або наступствах удзелу y палiтыцы.

Некаторы час мы ехалi моyчкi…

2. Было два разы, калi я размаyляy са сваёй мацi аб палiтыцы. Бо гэта была не яе тэма. Яна i камсамолкай у савецкiя часы не была.

У 1994-м я пацiкавiyся y мацi, за каго галасавалi бацькi. Бо для мяне тады было вiдавочна, што першым прэзiдэнтам Беларусi стане той, за каго прагаласаваy мой тата, бо часам ён выйграваy у латарэю. «За Аляксандра Лукашэнку галасавала. За земляка. Як бацька», – пачуy адказ мацi. Дарэчы, мае бацькi, як i Лукашэнка, родам з Магiлёyшчыны.

Другi раз у 2006-м задаy тое ж пытанне, калi yжо не стала таты, а я быy у Злучаных Штатах, i мацi сказала па тэлефоне, што зноyку галасавала за земляка Лукашэнку. Пасля чаго я нетактоyна прамовiy: «Вось бачыш, я не магу з-за гэтага чалавека прыехаць да цябе y госцi, а ты yсё роyна за яго галасуеш».

Дзесяць гадоy таму y студзенi 2003 года, ад'язджаючы да дачкi y Нью-Ёрк, я развiтаyся з мацi i сказаy: «Я надоyга, мама!»

Яна памерла тры днi таму. Ёй было 86 гадоy. І я – адзiн з пяцi яе дзяцей, старэйшы, – не буду на пахаваннi. Бо наyрад цi вярнуyся б з сённяшняй лукашэнкаyскай Беларусi назад у Штаты да дачкi i yнукаy. Бо я адзiны з нашае сям'i, хто yсунуy нос у палiтыку. Астатнiя дзецi y маёй мамы – нармальныя беларусы i беларускi.

І так, на наступных прэзiдэнцкiх выбарах сярод тых, хто галасуе за Лукашэнку, на адзiн голас стала меней. Бо маёй мацi не стала.

Цi хопiць гэтага для таго, каб ён прайграy, а я вярнуyся y Беларусь, убачыy магiлы сваiх бацькоy, паклаy дзве кветачкi мацi i затым спакойна вярнуyся y Амерыку? Туды, дзе сёння, у гэтыя хвiлiны развiтання, мне неспакойна, але дзе мая сям'я – дачка ды yнукi, дзе завяшчала мне застацца мая мацi Ядвiга, калi перад смерцю казала, каб я не ехаy да яе хворай i заставаyся з сям'ёй у Амерыцы.

Папа. Пётр Григорьевич

Родился папа в августе 1927 года, и когда Красная армия в 1944 году освободила Беларусь от немецко-фашистских захватчиков, ему как раз исполнилось семнадцать лет. Призвали в армию. Но он не воевал, а шёл в обозе. Дошёл до Берлина и там служил до 1949 года. На службе в армии был пять лет. Там же, в Берлине, в армии он закончил семь классов средней школы. В 1949 году вернулся из Берлина в Минск. Устроился работать на Минский автомобильный завод – на МАЗ.

Затем мама и папа встретились в Минске, и в ноябре 1951 года родили меня. По этому случаю им от работы дали комнату в деревянном бараке, неподалёку МАЗ, на небольшой улице, соединяющей в Минске микрорайон Чижовка и тогдашнее Могилёвское шоссе, ставшее затем Партизанским проспектом. В этом бараке я прожил первые лета жизни. Затем родились брат Геннадий и сестра Людмила, и мы в том же районе Минска переехали в коммунальную двухкомнатную квартиру в двухэтажном доме на Могилёвском шоссе, где нашей семье досталась одна комната. Нормально было. Не в деревянном бараке же жили, а в кирпичном доме, который построили пленные немцы. А когда семья наших соседей по коммуналке переехала в отдельную квартиру, вся двухкомнатная досталась нашей семье.

Вскоре родился ещё один мой брат, Вячеслав. Нас стало четверо детей. Но это не предел. Младшая сестра Татьяна родилась, когда мы жили в новой трёхкомнатной квартире на Партизанском проспекте того же Заводского района Минска, куда переехали в октябре 1963 года.