Москва – Гребешки

Хоть куда… Лишь бы не видеть всего этого пустопорожнего…

Не жизнь, а сплошное безобразие!

Врагу такого не пожелаешь!

Да! Сдохнуть лучше! Умереть! В гроб! В землю!

Да! Под землю! На небо! На небеса далёкие!

Туда! К Богу поближе! От людей подальше…

И такая «каторга», опять же по её жёстким, но жизнью вымученным словам, продолжается уже без малого десять лет, или пятнадцать… а то и все двадцать – двадцать пять. Вечность целую это всё тянется… тянется… и тянется…

Да! Долго эти мытарства жизненные длятся.

Надоело! Обрыдло! Глаза бы на всё на это не смотрели…

«И когда же это всё кончится… Когда??? А?? Кто скажет?? Кто мне подскажет?? Кто заступится за меня?? За такую уставшую и измученную женщину… Кто поможет?? Кто? Кто? Кто? Заколебало оно уже меня всё в карамельку…» – завершила она выплеск своих острых и гневных чувств и эмоций, накопившихся за эти долгие мученические и страдальческие годы.

Ни в чём неповинные «пассажиры-охламоны» молча, вместе с набежавшей вдруг слюной, проглотили это импровизированное, жёсткое по своей сути и ругательное по словам, эссе в их адрес от глубоко истерзанной непутёвой жизнью и надоевшей хуже горькой редьки этой «чёртовой работой» обезумевшей от всего этого «скотского и даже какого-то звериного безобразия в стране» уставшей от сказанного и другого всего прочего простой русской женщины.

Перепуганный насмерть водитель тоже это слушал, и тоже молча, отвернувшись от разошедшейся коллеги и спутницы, вобрав в себя плечи так, что они с ушами срослись, и нервно колупаясь гаечным ключом, шилом и отвёрткой в заглохшем моторе.

Так долго продолжалось. Кому-то вечность целая показалась.

Шофёр всё колдовал и колдовал над молчавшим и почившим в бозе двигателем.

Он что-то шептал… просил… умолял… что-то обещал… клялся… крестился…

Наконец мотор смилостивился и завёлся.

О, чудо! Слава Богу!

Автобус с места сдвинулся.

Путешествие продолжилось.

Явление десятое

Прямые участки пути снова сменялись виражами, зигзагами и разворотами то в одну, то в другую сторону.

Казалось, конца и края нет этому затянувшемуся по времени и километражу и надоевшему всем «сумасбродному круизу».

«Вы что, господа хорошие??! Не хорошие, а эти… Как назвать-то вас… Слов даже подобрать не могу. Нет таких слов в русском языке. Да-с! Нет-с! Да и не господа вы. Ещё чего? Суслики! Вот самое подходящее слово. Вы что, суслики!!? Совсем одурели??! За быдло нас держите?!! За скотов!?? – не выдержала миловидная дама в сером в тёмную полоску строгом английском костюме. – В аэропорту нас мариновали-мариновали, в накопителе своём дурацком держали! И надо же придумать такое слово – накопитель!!! Это ещё надо постараться… Лев Толстой отдыхает… вместе с Чеховым и Некрасовым. Булгаков тоже молчит… изумляется… Про Достоевского я уже ничего не говорю. Он бы про вас столько «Идиотов» написал, что вам и не снилось. Да-да! Именно так бы и было. Не спорьте со мной! Теперь качели-карусели в автобусе этом раскуроченном устроили!!! Голова уже кругом идёт. А вокруг что? Грязь сплошная и убожество! Срамота! Позор полный! Ни кондиционера, ни сидений путных… ни вообще ничего. Стой – не хочу… Падаешь? Ну и падай. Чёрт с тобой! Духота! Грязь! Пыль до потолка… Дышать нечем! Как в газовой камере! Как в первую мировую… Хоть помри! Хоть сдохни! Хоть концы отдай! Хоть в ящик деревянный сыграй! И куда вы нас везёте? На Северный полюс? На Аляску? На Алеутские острова? Может, на Фолклендские острова? На Мальдивские? Или на Мадагаскар? Или в Антарктиду? К пингвинам в гости?? Ага! До Пекина на карачках быстрее можно доползти… А вы устроили тут… турне по аэродромному полю. Креста на вас нет! Я жаловаться буду! До премьера! Нет! До самого президента дойду! Или… Или мы все напишем коллективную жалобу! Да! Так и сделаем! Обязательно! Не сойти мне с этого места. Напишем! Жалобу! Завтра же! Или послезавтра… Телевидение подключим! Журналистов. Киношников. Экспертов. Прокуратуру даже. Общественность тоже. Пусть все знают, как вы нас тут мурыжите. Как издеваетесь над людьми. Смотри-ка! Моду они взяли! Катать нас по полю до изнеможения, до морковкина заговенья. Что за безобразие такое… Ещё чего ни хватало… И, главное, никому никакого дела до нас нет! До лампочки всем. Да-да! До лампады! До одного костлявого заднего места. До… До… Ладно, потом скажу… Не всё сразу. Я вам покажу, где кошки зимуют! Ой! Не кошки, а эти… как их… Вообще-то это уже неважно. Не в кошках дело. А в людях. В нас, то есть. Сколько эта белиберда будет продолжаться?? А?? Ну! Отвечайте! И в самолёте вашем зачуханном, наверное, такая же стыдоба!! Такая же духота и грязь. Да?? Я вас спрашиваю!! Что?? Так?? Или не так… Что молчите? Что глаза свои бесстыжие вылупили? Сказать нечего? Тогда мы сами разберёмся! Посмотрим сейчас… Проверим… Поглядим… Пощупаем… Понюхаем… Оценим…»

На её заунывный крик души никто не отозвался.

И никто не поддержал. Вообще никто. Ноль.

Всем уже обрыдло такое отношение к пассажирам. Да и вообще – к людям.

Каждый мечтал побыстрее добраться до своего места, плюхнуться на него, скинуть ботинки, вытянуть ноги, расслабиться, отведать бортового питания и забыться…

Явление одиннадцатое

Надолго затянувшееся навязанное автопутешествие по гигантскому аэродромному полю продолжалось. Автобус двигался, вилял, петлял и круги выписывал. Люди ехали… охали и ахали… ныли и выли… стонали и вопили… Голова уже у них у всех закружилась и вспухла. Тошнота к горлу подступала. Тоскливо было и муторно.

Жара неимоверная… к тому же… палила нещадно. Жгло со всех сторон.

Народ молчал.

Народ терпел.

Народ терпеливый у нас. Жизнью и временем сие проверено.

Но кто-то из пассажиров, по всей видимости, не вытерпел. Ему надоела такая безумная катавасия. Ему приелась такая сумасшедшая чехарда. Ему наскучила такая полоумная и умалишённая езда. В салоне раздался душераздирающий крик. Вроде как кто-то кого-то ножиком режет, копьём острым тычет… либо топором здоровым башку отрубает. Вроде как кто-то кого-то жизни лишает…

Кто он? Где он? Что за палач такой кровавый тут появился…

Вот он… этот фрукт несогласный…

Вот он… этот перец фаршированный…

Вот он… этот гражданин хороший…

Вот он… этот товарищ дюже справедливый…

Что ему надо? Этому несогласному, правильному и принципиальному…

Этот человек, весьма приятной наружности седовласый мужчина в шикарной синей бостоновой тройке с дорогим перстнем на среднем пальце правой руки, терпел, терпел, но не выдержал эдакого сущего безобразия со стороны ответственных работников аэропорта.

Он стал орать что-то нечленораздельное… Он стал криком кричать нечто умное и поучительное. Он вопил и пузыри ртом пускал. Он был зол! Он был гневен!

Затем этот гражданин хороший и товарищ справедливый громогласно поддержал высказывания той миловидной дамы в сером в тёмную полоску строгом английском костюме.

«Прошу внимания! – громким уверенным голосом начал он свою обличительную речь. – Я тоже хочу высказать решительный протест. Я согласен с той женщиной, которая призывала нас к реальным действиям. Я помогу написать письмо во властные органы по поводу скотского отношения к нам в этом чёртовом аэропорту. Пусть их, этих нерадивых, недобросовестных технических работников, накажут по полной программе. Пусть они, вахлаки, прощение у нас попросят. Пусть отольются им наши горькие слёзы.

Я сейчас к вам обращаюсь, господа авиаработники! Стоп! Никакие вы не господа! И не! хорошие! И вообще вы никто. Ноль вы! И тот без палочки. Как назвать-то вас… Слов даже подобрать не могу. Нет таких слов в нашем славном русском языке. Да-с! Нет-с! Да и не господа вы никакие. Суслики вы! Вот самое подходящее слово. Правильно та женщина вас таким словом назвала. Вы что, суслики? Совсем одурели? За быдло нас всех держите? За скотов. За животных. В аэропорту нас мариновали-мариновали, в накопителе своём дурацком держали! И надо же придумать такое слово – накопитель! Это ещё надо постараться… Я повторяю слова той женщины. Она права в этом вопросе. И Лев Толстой прав… вместе с Чеховым и Некрасовым. Булгаков тоже прав… Про Достоевского я уже ничего не говорю. Он бы про вас столько «Идиотов» написал, что вам и не снилось. Да-да! Именно так бы и было. Не спорьте со мной! Мы тоже про вас, про идиотов, напишем куда следует. Пусть все знают, как вы тут гонки по вертикали устраиваете. Ни гонки, а эти… тараканьи бега… Червяки ползут быстрее, чем автобус ваш едет. Голова уже кругом идёт. Печень болит. В животе всё перевернулось вверх ногами. А вокруг что? Грязь у вас сплошная. Убожество! Срамота! Позор полный! Жаловаться на вас надо!

И куда вы нас везёте? В Африку? Или в Австралию? На кенгуру там посмотреть?

Всё! Я не желаю с вами общаться. Хватит и того, что я сказал.

Но мы этого так не оставим. Мы бороться будем. Сражаться!

Мы сегодня же напишем коллективную жалобу на вас! Я не я буду!»

Пассажиры внимательно выслушали седовласого мужчину, одобрительно кивнув уставшими головами. Немного побалагурили меж собой и успокоились.