Действующее лицо и исполнители

– Для села завсегда горазд!

Потом Серега улыбнулся и пожаловался Алдакушеву:

– Пронырливый капиташка положил меня на обе лопатки в интеллектуальном споре. Кстати, Иваныч, проверим твою эрудиция – ты знаешь, когда стрелялся Алексей Максимович Горький? Вот-вот…

Бывший цыганский барон:

– Тогда он еще не был Максимом Горьким.

Нарышкину сделалось совсем весело. Он бросил взгляд на сцену, на которой возникла неловкая пауза, покосился на туфли Алдакушева – а вот что сказать, не знал.

Сидит рядом с ним умудренный опытом и обремененный годами старший товарищ, чуждый сопливой сентиментальности (стихи читает от настроения), строгий, но справедливый, учит его уму-разуму. Насмешливые глаза его полны отцовской нежности…

– Участковый, в принципе, неплохой человек, – произнес Алдакушев. – Хотя я однажды сказал ему, что не уважаю таких, как он.

– Почему же?

– Подраться не дал с одним негодяем.

– Так он же был прав! Драться нельзя в общественном месте. Аморалочка.

Илья разозлился, вспомнив минувшее:

– Некоторых только так и учат. Сейчас бы боялся, а не хамил из подворотни, как пес шелудивый.

– Ого, Иваныч! Так у тебя есть враги?

– Скорее – мне неприятные люди.

Нарышкин посмотрел на него насмешливо.

Да и Илья Иванович после минутной вспышки уже находился в хорошем настроении.

Серега подумал – в селе хорошо, спокойно и просто дышится; мир кажется понятным и приятным; можно думать и не думать, вспоминать и не вспоминать… И интернет есть. Может, действительно переехать сюда и не боятся гастрита, жениться на первой красавице, детей завести да жить–поживать. Денег у него полные закрома…

Нарышкин краешком уха услышал легкие шаги на проходе. Скосив глаза, увидел белую фигуру девушки, двигающуюся в сторону сцены. Узнал в ней ведущую.

Белый цвет концертного платья был ярок, насыщен, подчеркивал подробности идеальной фигуры. И общее впечатление было такое, что мимо проходит жданная неожиданность.

Действительно, в полумраке передвигалось летучей походкой нечто легкое, прозрачное, даже зыбкое.

Ещё Серега разглядеть сумел нежно-матовое лицо и тут же понял, что девушка по-настоящему красива. На сцене она казалась неприступной королевой, а сейчас близкой, простой и понятной…

– Женя, – окликнул Алдакушев, – куда торопишься? Посиди с нами.

И произошло странное – девушка решительно повернула к ним. И поскольку на крайнем кресле к проходу сидел Илья, а рядом Сергей, она протиснулась мимо них и присела слева от столичного гостя.

– Позволь представить тебе, Сергей, первая красавица села, Евгения – правда, в своем возрасте.

Пожимая руку московскому гостю (он, кстати, привстал и склонил голову), девушка славно сказала:

– Ах, какие пустяки, Илья Иванович.

И Нарышкин поцеловал ей руку.

Ни тени смущения на лице девичьем.

Было что-то артистичное в её движениях. Ей было все равно – где сидеть, с кем. То, что Серега – московский гость, не добавило к нему интереса в её глазах. Она, немного прогнувшись вперед, общалась с Ильей Ивановичем.

Нарышкин решил напомнить о себе.

Суждены нам благие порывы…

– Это кто написал – Пушкин или Лермонтов? Я, знаете ли, всегда их путаю. Меня только что пытал ваш участковый инспектор на предмет – интеллигентный я человек или нет?

Ведущая сцены и цыганский барон прервали беседу и посмотрели на Сергея.

В этот момент он уже набело, окончательно рассмотрел девушку и пришел к выводу – да, удивительно хороша!

От неё благоухало духами приятными.

– Я все-таки больше люблю Пушкина, – без улыбки сказала Евгения. – Нет, серьезно!

Девушка произнесла всего несколько незначительных слов, но они были сказаны с такой простотой и непосредственностью, с такой интимной интонацией, что Серега почувствовал, как девушка начинает занимать в нем, Нарышкине, такое же удобное место, какое занимает в клубном кресле.

Тут Алдакушев его представил. Причем, полушутя, и так, что девушка Женя негромко засмеялась.

А Нарышкин с новой силой почувствовал, что к нему вернулось хорошее настроение. И девушка была хороша! Ему так легко и весело говорится – так много слов висит на кончике языка. Евгения, кажется, слушает с удовольствием.

Серега так заболтался, что неожиданно для самого себя предложил девушке встречаться.

Евгения слегка нахмурила брови, покусала ровными зубами нижнюю губу.

– Мне не до встреч ныне будет. У меня выпускные экзамены.

Школьница! А смотрится невестой – вполне сложившейся для серьезных отношений.

– Вы не хотите со мной встречаться только по этой причине?

– Да, – подумав, сказала она.

Потом покачала головой и замолчала так естественно, как перестают шуметь деревья, когда затихает ветер. Лицо у неё погрустнело.

Может, она не верит в серьезность происходящего – москвич и щеголь (звучит будто в рифму, а полутьма скрадывает его спортивный наряд) приглашает её на свидание, а она – не могу, мол, у меня госэкзамены.

– Вы любите кого-то? – вдруг тихо спросил Нарышкин.

– Я не знаю, люблю или нет, – медленно сказала девушка. – Только я замуж ещё не собираюсь. А вы взрослый человек – вам жена нужна, а не девушка.