Легенды нашего края. Сейфула

– У нас сейчас никого нет. Жаргон лагерный откуда?

– Да шучу я. А про мужа образно – я не замужем. Иду из деревни в городскую общагу. Я на химкомбинате теперь работаю – там все так базарят, не удивляйтесь. Деньги до копеечки маме отдала: ей нужнее, а мне с попуткой не повезло – все двадцать верст пехом.

– Так никто и не подобрал?

– Сволочи – люди. Чашечкой горячего кофе не угостите? Я продрогла.

– Заходите.

– Но денег нет…

– Я понял.

Сейфула включил в обеденном зале свет, кивнул гостье: «Присаживайтесь» и прошел на кухню. Через несколько минут вынес на подносе две дымящиеся паром чашечки, и к ним – открытую баночку растворимого кофе, две ложечки, сахар в сахарнице и печенье.

– Вы знаете, который час?

– Половина первого. Общага в час закрывается в выходной, когда танцы в ДК. Ну ничего, девчонкам в окно покричу и что-нибудь придумаем, – она засмеялась.

Ему понравился ее смех – чистый, задорный. Сердце его сильно стучало, мысли путались – незнакомка была будто из сна. И у него возникло желание.

Она что-то говорила ему, прихлебывая кофе. Но он молча смотрел на нее – сердце его переполнилось похотью и заныло от боли. Он почувствовал такой позыв плоти, с которым, пожалуй, ему и не справиться.

– Ты можешь переночевать у меня – что толку идти туда, где ждет неизвестно что. Здесь тепло. Утром я тебе денег дам… на автобус.

– А приставать не будешь?

– Обязательно буду, но не долго – мне служить надо…

– Понятно, – она с усмешкой и искоса поглядывала на него. – А ты ничего, симпатичный… Тебя как зовут?

– Александр. А тебя?

– Нина.

– Как из «Кавказской пленницы»… Только ты еще красивее.

– Спасибо.

Знала бы она какие мысли сейчас вихрятся в короткостриженной голове Сейфулы. Впрочем, компетентные люди утверждают – любая женщина мечтает хоть единожды в жизни быть изнасилованной. То есть взятой мужиком – грубо, сильно, нахраписто. Чтобы визжать и царапаться, испытывая наслаждение. А еще лучше, если мужиков будет три или четыре штуки. Чтоб один раз… и память на все жизнь. Чтобы потом сказать себе самой – в этот миг я была женщиной!

Но Сейфула был один. И он знал номер статьи, по которой его осудят, если гостье что-нибудь не понравится. На зоне с такой статьей и его характером со свету сживут. Нет, теперь он был слишком умным, чтоб на такое решиться. Как же быть? Проводить Нину и разбудить Вику? Она-то точно не откажет. И в мусарню не заявит. И денег не потребует… Так Ираклий обещал.

Тьфу, черт! Вот привязалась бабская тема! Хоть кастрируйся прямо…

– Ты знаешь, – Нина сказала, допив кофе. – Черты лица твоего слишком честные для крайне низкого дела.

– В чем же низость его? У меня не сломается, у тебя не износится… Доставим друг другу удовольствие и по углам – ты поспишь, я побдю…

– А если понравишься? Буду я к тебе сюда таскаться ночами… надоем.

– Надоешь, прогоню.

– А если ребенок случится?

– Предохранятся будем.

– Я подумаю. Ты ведь здесь частенько бываешь?

– Я здесь живу.

– Ну так, я скоро тебя найду. За кофе заплачу и вообще… Природа любит и ласкает таких людей как ты – я в этом смыслю. А на сегодня довольно! Ты меня понял, и я спокойна, – заключила она, вдруг вставая. – Такое сердце, как у тебя, не может не понять страждущего. Саня, спасибо, ты благороден как идеал. Все остальные мужики до тебя не дотягивают. Но кроме секса я ищу еще дружбы – таково требование моего сердца.

– Мы можем дружить. Я готов…

– Нет, Саня, не сейчас! Сейчас есть мечта. И это слишком важно для меня. Быть может, вторая встреча станет нашей судьбой. Ты должен это понять. Ведь у тебя сердце есть. Сердце, способное любить – я это чувствую…

Она вышла из харчевни в прискорбной задумчивости. Сейфула следом с горько-насмешливым выражением лица – эх, не умеет он баб влет снимать: не дано. А может и не везет – все попадаются какие-то заумные, увлеченные чем-то…

– Что ж, стало быть, расстаемся, – сказал, вздохнув, он. – А ты мне понравилась, и кажется, будто Бог, а не случай нас на дороге свел.

Нина улыбнулась:

– Сдается мне, что не надолго – такого симпатичного философа ни за что не захочется упустить.

– Гляди, опоздаешь.

– Буду плакать.

– До общаги-то далеко? Не достучишься к девчонкам, возвращайся.

– Может и вернусь, – лукаво сказала она – Искренность стоит жеста.

Включила приемник и пошлепала кроссовками по асфальту.

Сейфула смотрел ей вслед от поворота на стоянку харчевни. Смотрел и размышлял: эх, бабы-бабы, как вас на удочку-то ловить – какие слова надо говорить? какие жесты показывать? Как знать? – на каждую ведь не угодишь. Издали б закон – всем бабам давать и не вякать! Уж я бы тогда…

Два чувства в Сейфуле боролись теперь – похоть и нежность. Одна понуждала к действию силой, другая – лаской. Все до известной черты. Истина, он понимал, где-то посередине.

Кашапов мог бы сейчас справедливо пожаловаться на судьбу – Нина ему понравилась, но отказала. Хотя… Он не мог ее проводить – у него таки служба. И еще есть Вика – как решение всех проблем. Нет, жизнь, в принципе, хороша, когда ты здоров и на свободе. Вот Гаврик-«ацуха» зону покинул с туберкулезом – не долго протянет: приговорен…

Обида на ушедшую Нину как бы прищемило желание. А еще Сейфуле захотелось в эту минуту пофанфаронить – ну а как не поторжествовать, когда все ладом: он на свободе, сыт, к делу пристроен, женщины ему улыбаются… Почувствовав себя ночным хозяином харчевни и прилегающих к ней окрестностям, он приосанился – самодовольная улыбка откровенно засияла на его лице. Пересек стоянку, остановился напротив плаката с Мэрилин Монро – критически осмотрел красотку, языком прищелкнул и послал ей воздушный поцелуй.

Потом сидел в темном обеденном зале, через окно смотрел на освещенную стоянку перед харчевней и поворот к ней с трассы. Думал о Нине. Случай необыкновенный – возьмись за дело романист, таких бы наплел невероятностей и небылиц. Может даже детектив сочинил – ночь, трасса, девушка одинокая, и зек, голодный на секс, в кустах. Изнасилование, убийство… мусора, газетчики… кошмар в маленьком городе. Будь Сейфула писателем, так бы и назвал произведение – «Кошмар в маленьком городе». М-да, сам совершил, сам написал – никто не раскрыл… Все просто и натурально.

Кашапов размечтался по теме – что было, если бы…

К двум часам ночи дошел до того, что название последнего романа серии у него прозвучало – «Исповедь насильника и убийцы». После публикации к нему в квартиру не мусора ломились, а журналисты. «Невероятно!», «Жизненно!», «Потрясающе!» – пестрели бы заголовками газеты. А все потому, что сам изнасиловал, сам убил, сам закопал и сам написал.