– Ты спать собрался? Чтобы луна глаза не слепила?
– Тю на тебя, внучек. Это – погляделка. Штуковина такая колдовская, чтобы ночью как днем светло было.
– Очки ночного зрения, – перевел я. – Класс! А дай поглядеть, а?
Ну не как днем, конечно, но видно было хорошо. Изображение было монохромное только белый и черный цвет и даже серых тонов не было. Резкие и очень яркие контуры, даже глаза защипало. Но я отчетливо увидел несколько мужских фигур, прячущихся вдоль забора слободы и, даже здоровенного котяру, нагло разгуливающего по соседской крыше, разглядел.
– На, дед, – вернул я повязку. – Бди.
И мы затихли в ожидании. Время тянулось медленно, ничего не происходило и я даже засомневался, а угадали ли мы с этой мессой? Может еще и завтра придется тут куковать.
– Ага, – вдруг зашептал Михалыч. – Идуть.
– Кто? Где? Ничего не видно.
– Бабка шкандыляет, – начал перечислять дед, – участкового, дружка твоего вижу, стрельцов шестеро, Митька громила ихний. О, Горох, кажись.
– И царь туда же? Вот делать ему нечего…
– Смотри-смотри, внучек, бабка на забор руками машет, небось колдует, старая.
Я вгляделся во тьму. О, точно. На заборе возник светящийся прямоугольник размером с дверь, а из кирхи выбежали какие-то силуэты и шмыгнули в этот магический пролом.
– Странно, – протянул дед. – Мужики какие-то с кистями малярными да ведрами. Ремонт там, на ночь глядя делали?
– Участковый, наверное, какую-нибудь каверзу демонам придумал, – догадался я. – Ну, чего там дальше происходит? Ничего не видно…
– Маляры те убежали, а в забор вся милиция полезла.
– Ага, вижу.
Несколько фигур двигались теперь в другую сторону, от забора, к кирхе. Дверь церкви закрылась и… всё. Снова тишина и ничего не видно.
– В засаду залегли, небось, – предположил Михалыч.
И снова тягостное ожидание.
– Машку нашу вижу, – вдруг пробормотал дед. – С послом из-за угла дома выглядывают.
– Не попались бы…
Дед вдруг толкнул меня в плечо:
– Идут, внучек! Началось!
– Где?
– Да вон же! Десяток целый шагает. И пастор, кажется, впереди. Ага, точно он злыдень.
Верно. Шесть фигур в монашеских одеждах с капюшонами на головах шли за низенькой фигурой, пастор, надо полагать. А сзади них еще три фигуры, как мне показалось, обнаженные по пояс, тащили… ну не видно и всё тут! Что-то тащили, короче.
Все они зашли в кирху, закрыли за собой дверь и опять тишина. Но ненадолго. Сначала тихо, а потом, по нарастающей всё громче и громче, раздалось заунывное пение на неизвестном мне языке.
– Готовь костыль, – тихо сказал дед.
– О, Вельзевул! – донеслось из кирхи. – Явись нам!
Громадная тень возникла в кирхе, загораживая и так едва светящиеся окошки.
– Тудыть твою, – вскликнул дед. – Машка! Посол! Ох, ща бабабхнет…
Бабахнуло так, что у меня заложило уши, а колокола над головой встревоженно загудели. Ослепительная вспышка снесла двери кирхи и в проеме показалась высокая фигура посла, державшая в одной руке пистолет, а в другой фамильный рыцарский меч.
Прокричав что-то явно немецко-матерное, посол пульнул вглубь церкви из пистолета и ринулся внутрь, занеся меч над головой. Зазвенело железо, послышались крики, звуки борьбы и вдруг немецкая церковь осветилась изнутри ярким чистым светом, освещая всё и снаружи.
Дед сорвал повязку и наскоро протирал глаза:
– Смотри, внучек, смотри!
Из дверей кирхи, с трудом протискиваясь, лезла наружу огромная муха, размером с быка!
– Он это! – заорал дед. – Вельзевул!
«Ни хрена себе, насекомая», – мелькнуло в голове и я, приподняв костыль, прицелился в муху, которая вдруг, будто от хорошего пинка вылетела на волю.
А только ничего не произошло. Ну, у меня не произошло. Костыль обычной палкой мирно лежал в моих руках. Я подергал за перекладину, потряс им, ничего!
А вот перед церковью события разворачивались с непостижимой быстротой.
Муха, басовито жужжа, замахала крыльями и только начала подыматься вверх, как с крыши кирхи в неё врезалась какая-то темная фигура. Муха покачнулась, от удара её откинуло к земле, но она быстро оправилась и, махнув огромным крылом, задела тоненькую фигурку рассекающую воздух рядом. Фигурка от удара безвольно отлетела куда-то в сторону и исчезла во мгле.
– Машка! – захрипел дед. – Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!
– Да не стреляет костыль, скотина!
Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.
– Уйдет же! – заорал я. – Михалыч, уходит, гад!
– А ну-ка целься, – раздался рядом со мной спокойный голос деда.
Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.
– Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. – Раздался над головой торжественный голос моего деда. – Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.
Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.
– Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.