Жизнь прожить – не поле перейти. Книга первая. Земля

главная фигура, взошёл на тарантас и, не испрашивая

разрешения схода, отрыл собрание зычным голосом, никак не подходящим его тщедушной фигуре:

– Мужики, тут такое дело, – начал он без всякого

вступления. В ответ из толпы, кто – то из молодух, звонко прервал его заготовленную речь :

– А, бабы, как же, и нас уважь!

Жандарм не растерялся, видно не – впервой было общаться с народом и более языкастым, и быстро и успешно поправился:

– И вас, красавицы, уважу и детишек ваших тоже, а так же прошу больше не перебивать. Вы, наверное, слыхали, что творится в Малороссии и на Полтавщине. Так вот, власти заявляют вам, что пока все будет решаться миром и власти придут к вам с миром, а погромов и бесчинств – власть не простит и смутьянов накажет. Будьте благоразумны!

Мужики, конечно, слышали о том, что не так уж и далеко

от них крестьяне жгли помещичьи усадьбы, отказывались платить выкупные платежи и налоги, что против них были посланы войска. Чей- то голос из толпы пробасил:

– А чего же у вас против мужиков ни солдат, ни казаков не нашлось! Аль, не доверяете им, что матросиков с кораблей на расправу пригнали в чёрных бушлатах. Жандарм опешил и не сразу нашёлся что сказать. Сначала зычно крикнул:

– Кто это, там шумит!?

В ответ-тишина… Жандарм, потухшим голосом произнёс:

– Вот, сейчас, член земельного комитета, хорошо вам знакомый Тимофей Силыч, сообщит о мерах по

обустройству вашей жизни, чтобы избежать всяческих

эксцессов. Это мудрёное слово мужики не знали, но своим умом поняли, что за ними маячат пули и нагайки. Одна из бабёнок не выдержала:

– Это что же за фига такая!

Жандарм погрозил в толпу кулаком – и всем стало ясно. Наступила тишина. Майдан дожидался – какое ещё счастье им явит Тимофей Силыч, который при всех переделах земли ходил вечно навеселе по домам крепких, хозяев, которые его от пуза поили и кормили в расчёте на выгодные наделы и расчёты, как правило, оправдывались. Сняв картуз, и, в очередной раз, потерев платком облысевшую голову (видно понимал, что нелегка задача стоит перед ним), вскарабкался на тарантас, наклонив голову,

поприветствовал мирской сход и испросил сказать слово для пользы селян. Начал витиевато, издалека, обращаясь и к старикам, стоящим рядышком, и всему обществу, в

тишине внимающему ему:

– Вы, все давно тут обжились и обустроились. Многих я знаю; бабы рожают без отдыху, семьи большие,

всех прокормить, чтоб складно жилось, не у всякого сил хватает. А землицы то не прибывает, родит она не каждый год, да не у всех она хороша, потому и переделы многих замучили. Только в порядок надел свой привёл, а его в передел пускать надобно. Выкупить землю и стать хозяином не каждый может и хочет, надеясь на помощь общества при неуплате недоимок, которые на весь мир раскладываются. Отсюда споры и раздоры в обществе. Власти уже десяток лет переселением на новые свободные земли занимается. Земли в России много и народу на них не везде густо. Сибирь большая и там, даже, арбузы растят, ещё далее до океана на восток один зверь бродит, а там всё есть: и вода, и лес и землица не меряна. Инородцы к ней руки не прикладывают и ждёт она – милостивица,

настоящих хозяев. Бери – сколько сможешь обработать,

только не надорвись от жадности, а власть поможет и ссуду даст и перевезёт со всем скарбом. Знаю что скажите; и там, на первых порах будет несладко.

– Какая сладость, – раздался голос приземистого, ещё

крепкого, старика, – Обещают много, а как до дела доходит

денежки чиновники разбазарят; до властей тысяча вёрст, а ты в лесу спину гнёшь один-одинёшенек – скорей не землицу поднимешь, а могилу себе выроешь. Вот многие и ворочаются назад и просят общество вновь принять и хоть малый кусок землицы выделить.

– Никак это, ты дед Евсей, народ смущаешь.

– Не смущаю я его, а глаза раскрыть хочу. Слову то, веры мало нынче стало. А, ты, никак думал, что уже богу душу

отдал я. Нет, жив ещё, пока, курилка. Деда Евсея все знали как трудолюбивого, честного мужика и уважали его

мнение. Книги умные и газетки редкие любил читать.

– Знаю о ваших бедах и сомнениях, и не решился бы вам предлагать ехать к чёрту на куличи, если бы не новые расклады, – продолжил Тимофей Силыч. – Промашки и у власти бывают и их исправлять надобно. И государь-батюшка и министр главный предлагают из нашей губернии переселенцам, а так же и иным, пожелавшим покинуть общину, землицу не за Уралом-горою, а у башкирцев, что между Волгой и Уралом издавна живут, а к хлебопашеству недавно переходить стали и земли там вдоволь – сколько помещик не осваивал – ей конца и края не видать. Да и не на пустое место едите. Переселенцы там из Прибалтики и Малороссии уже освоились. Земля там у многих помещиков выкуплена и, всем пожелавшим, казна её представит почти задарма по нормам вас устраивающих. Мужики слушали, открыв рты; старики навострили уши и глаза в сторону Тимофея Силыча, который отметил это, приободрился ещё больше и стал расписывать красоты будущего

крестьянского рая. И реки там рядом, и лесу навалом, и

лугов хватает, и башкирцы спокойные, и дождички вовремя идут. Силыч всё больше распалялся рисуя прелести

будущего тех – кто решится расстаться с обжитым местом, оставить родные погосты с предками.

– Ну, решайтесь мужики! По рукам! Документы

выправим, в дорогу снарядим.

Однако дед Евсей с сомнением покачал головой:

– Слыхивал я и не такие сказки. Надобно мужики

проверить – не брехня ли это. Кликните всех, кто еще по

домам сидит, да баб побольше – они дотошные, ничего не упустят, а нам надобно покурить, покумекать, а потом, сообща, всё решить, как быть. А ты, Тимофей Силыч, с господином офицером малость подождите, чайку попейте, на наших баб поглядите, пока общество подумает и определится. Правильно говорю, мужики?

– Правильно, правильно, дед!

Тимофей Силыч и жандармский офицер зашли в правление, где с секретарем стали разливать чай по стаканам, услужливо приготовленный секретарём, и дожидаться, беседуя о своих делах. Жандарм обратил свое внимание на двух розовощёких молодиц и поинтересовался – кто они такие и чем занимаются. Видно, донжуан, был ещё – тот.

Так же своим зорким, колючим взглядом отметил трёх

угрюмых мужиков среднего возраста, которые стояли

особняком и о чём-то переговаривались. У секретаря поинтересовался- как настроение в селе, не объявились ли смутьяны и что говорят о аграрных беспорядках. Между тем молодухи с мальчишками помчались по улицам трезвоня и перевирая то, что происходило на майдане. Через полчаса на площади уже не было места – где встать. Даже, обезноженная восьмидесятилетняя бабка Степанида, прикатила на тачке запряжённой двумя здоровенными внуками. Внуки докатили её до тарантаса, раздвигая широкими плечами толпу. Старушка всё прикладывала руку к уху и наклоняла голову, чтобы услышать о чём судачат мужики. Жёны прилепились к мужьям и, вместе со

взрослыми детьми, образовали семейные кружки.

Галдящих ребятишек старики повелели прогнать, чтобы те не мешали. Напившись чаю, отфыркиваясь и отирая пот, Тимофей Силыч, понял по шуму, что народ прибыл в избытке и ждут выхода. Глянув в окно, убедился, что давно не видел такой активности на сходе. Земля тянула по весне к себе всех, а земля, почти дармовая, как заявил сам

землеустроитель, сдвинула в толпу почти всё село. Шум стоял, как на цирковом представлении. Выйдя на крыльцо, жандармский чин поднял руку и зычно крикнул:

– Ну, что делать будем – кричать или дело решать?!

Бойкий мужичок, в треухе и залатанном полушубке, прокричал: