России ивовая ржавь

– Поверьте, – продолжал он страстно, – мне нелегко говорить об этом. Скорые неприятности со здоровьем обязывают меня к авантюре.

«Он не будет меня корить, даже за обстоятельства повышенного внимания к Ассоль. Что же тогда?!»

– Вы очень порядочный молодой человек, но дайте мне время. Давайте встретимся на том же месте, в беседке, на восходе солнца?..

Страх, нет, он не вызвал во мне этого чувства. Я кивнул головой.

– Как прикажете…

– Христофор Иванович, – подсказал он.

– Я обязательно приду, Христофор Иванович, – поклонился я, поддерживая его учтивый тон.

На отдыхе мы стараемся отрешиться от негатива прошлого, и оттого, насколько полнее удается приглушить действие активных клеток мозга, будет зависеть продуктивность его. В продолжении напрашивается объяснение повсеместно бытующих курортных романов. Далеко не все из них имеют достойное продолжение – зачастую в их смысле инерция слухов. Рождение в таком варианте случайной встречи несет в себе прогрессирующую деградацию личности. Часто это поиск новых красок в плеяде неудовлетворенностей. Но ни одно, ни другое не смогут дать вам сколько-нибудь существенного толчка для продолжительного импульса, который можно сформулировать, как новую эпоху личного качества. Свалившаяся с неба встреча-откровение выпадала из канонов классики.

Уютный до сей поры номер перестал быть связующей ячейкой в череде ощущений. Сборник стихов хокку, наполнявший вчера голову восточной мудростью, сегодня только раздражал. Строгие изваяния начавших было одухотворяться туй виделись печальными обелисками прошлого. Бесконечная ночь превратила осмысленный шедевром дизайнера номер в одиночную тюремную камеру перед неизбежной казнью.

Едва дождавшись рассвета, мимо убитого дремой охранника, неслышно прошмыгнул во двор. Под оголтелое признание горлинки в кроне поникшего к земле старого ясеня двинулся к подошве склона, откуда стартовала спираль лестницы в просыпающуюся тайну южного небосвода. Роса обильно окропила металл поручня – гирлянды ее жемчуга бесполезно терялись в замшелости бесконечных ступенек.

С последними физическими усилиями пришло разочарование скорым разрешением волнительного начала. Свет полностью покорил тьму: в ночной испарине внизу просыпалась безбрежная гладь моря. Мысли метались в крайностях ожидания, и все же кольцевались последними фразами признания, хотелось сказать – Христофора Ивановича, а вертелось на языке – Старика.

Он застыл близкой копией, выстроившихся далеко внизу печальных туй. Мне показалась трагичность сравнения уместной к его остановившейся скорбной маске. Я был дружен когда-то с почти обездвиженным стариком – он признался в убивающих его снах: в них он гнался за призраком на прытких молодых ногах и никогда не настигал.

– Скоро – солнце, – выдавил он через силу. – Я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности, – интриговал он. – Какая прелесть рассвет. Во мне он рождает иллюзию бессмертия. Не волнуйтесь! А вы обязаны волноваться… Я не прав?!

Много позже, спустя годы, я понял, насколько плохо тогда владел эмоциями. Желание разгадки, как желание тайно влюбленного, маскировалось сосредоточенным вдаль взглядом.

– Волнуйтесь! Волнение, мой юный друг, включает свежие клетки. Ждите и дождетесь, ищите и обрящете.

Он замолчал, и я перестал для него существовать. Отнюдь, наступившая тишина не превратилась в тягучую составляющую встречи. Вслед за ним и я глубоко вздохнул. С молчанием пришло блаженство. Я был молод и не был отягощен печальными откровениями.

Вам приходилось слышать неслышную поступь просыпающейся земли? Я вдруг физически ощутил ее движение, осмыслил обновление всех клеток, всех застаревших пагубным влиянием цивилизации импульсов мозга.

Его тихий голос донесся издалека:

– Впервые я встретил Ассоль среди детей нашей ученой братии на отдыхе. Особняком от шумных отпрысков – она еще тогда поразила меня содержанием взгляда и ума, настолько же неказистой угловатостью. Я стал наблюдать за ней со стороны: за годы безмолвного общения она превратилась на моих глазах из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Если бы она только красотой становилась его очеловеченным образом – это случается часто. Чудовищная сила духа, приверженность своей цели, скрытая мощная страсть, достоинство и многое другое из области фантастики сознания рождалось в ее открытом для меня содержании. Окружение по этому поводу меня откровенно подначивало. Меж тем, безжалостная старость настойчиво стучалась в мою дверь. Я не мог заставить себя получить благо в обмен на молодость, даже в случае ее упорной воли. Со мной она лишалась буйных прелестей своей весны.

Мои ученые разработки в лабораторных потугах, и ее учеба в МГУ отдалили нас на некоторое время. Скажу откровенно: успехи, которых я добился в исследованиях, были исключительно благодаря Ассоль – она оставалась и на расстоянии моей путеводной звездочкой. Я обязан был расти, создавать, и расти, и быть лучшим, вызывать в ней следующее восхищение. Я был уже не так молод, но я молодел ее восхищением – оно питало мою идущую на убыль жизненную активность.

В начале монолога-отчаяния я напрягся предвкушением благоприятного для меня взлета – в конце его мои крылья обмякли. Мне хотелось остановить его, не зная конца.

– Надо, мой соперник, – читал он мои мысли, – стой и слушай: ты победил. Бери свое, но помни: ничто не вечно.

Сквозь скалы брызнуло расплавленным металлом. Ослепленный, я зажмурил глаза, а когда их открыл – он, жалко ссутулившись, двинулся вниз, обрамленный искрящимся нимбом восходящего солнца. Я проводил его безмолвным взглядом, не имея морального права задать застрявший в голове вопрос.

Далеко внизу, на неухоженный сиротливый пятачок пляжа набегали беспечные волны. Скованный неизбежным, под размеренный камертон тяжелой поступи, остался в одиночестве, философски размышляя о свалившейся на меня загадке.

Часть 2

Ассоль

Вероятность продолжения повести, в худшем варианте, домыслом очевидца событий от разгулявшейся фантазии, могла свестись к мыльным пузырям, в лучшем – приписана к реальной истории с комбинацией других персонажей. В случае с Ассоль она имела полное право на продолжение нон-фикшн. И счастье, что нам повезло иметь оригинал, под легкой художественной ретушью.

Ассоль исчезла на второй день спустя, после пресловутого откровения «на верхах». Христофора Ивановича еще видели некоторое время, но и он пропал вскоре – так же загадочно, вне традиционного времени массового отъезда.

В нашей жизни немало загадочного, все зависит от степени нашей чувствительности. Однако этот случай имел продолжение, благодаря именно усилиям не состоявшегося по-настоящему сыскаря. Вы правы, если подумали о высоком личностном интересе.

Зная определенное качество своего характера, все же тянул с окончательным решением. Адресок, выцарапанный у администратора, прожигал видное место на рабочем столе, превратившись через два месяца в замусоленный клочок бумаги. Нерешительность всегда считал недостатком большим, чем настойчивость – оно и сыграло ту самую решающую роль. «Есть ли у меня право внедряться в чужую жизнь?»

Я стал бояться свободных минут – тогда мысли обязательным наваждением нарушали размеренную программу дня. Теперь я точно знал: покой сможет вернуться в сердце при одном исходе – с последней точкой в затянувшейся пытке.

…Цветущие ветви сирени ломились сквозь звенья чугунной ограды, напоенные обильной влагой. Шпиль аэровокзала преломлялся в зеркале мокрого асфальта. За ним на пологом холме возлежал город-богатырь, отсвечивая бликами сусального золота. После надрывного рева моторов утренняя тишина, сама отмытая благодатным майским дождем, пробудилась чистой песнью невидимого пернатого. Облик далекого города, и перелесок, залегший по границам обширного луга, и чистой бирюзы небо, принесшее меня сюда, дышали неповторимой родной русской сутью. Решившись на рискованный вояж, я, как всегда, пытался глубже связать засевший в груди образ с окружающей природой, сумевшей так филигранно выпестовать само совершенство.

Умышленно выбранная окраинная гостиничка, спрятавшаяся вдали от суеты дорог, давала возможность полнее изучить нетрадиционные подходы к центру города. Искомый адрес находился в черте шумного культурного центра. Я не готовил речей – я лишь хотел взглянуть на нее, а уж потом – я знал: сердце подскажет нужные слова.

В старом дворе, не слишком обласканном вниманием городских служб, отыскал нужную дверь.

– Нет нашей Сольки, – не сразу узнал производную от сказочной Ассоль из уст древнючей недовольной старушенции.

Она, похоже, не собиралась со мной общаться, пробурчала откровенное недовольство и суетливо притворила за собой дверь. Из соседней двери буквально выпрыгнула напористая рыхлая тетка.

– Вы ее, того, не слушайте, всех одинаково отхвутболивает Хвилиповна: боится после смерти сына совсем остаться без родственного внимания, в богадельню-то после красивой жизни не тянет.

Внезапно озадаченный, я рад был любой возможности узнать хотя бы какую-то информацию.

– Ходют сюда ахверисты всяческие, спасу нет: и стары и млады, вороньем слетаются к поживе. А мне, так лучше Хвилиповна, чем каких алкашей подселят.

Я уверил ее, что мне нет никакого дела до жилья, а ищу я Ассоль – давнюю свою знакомую.

– Асю-то?! Мы по-простому к ней. Как жа, бывает, почитай кажин день. Вы же знаете, – просвистела она шепотом, – бывшая-то свекруха Хвилиповна ей. Тута история-я-а, знаете ли…

Мне не хотелось грязи в этом старом свежеотмытом русском городе – я прервал ее.

– Мне бы, стараясь попасть тетушке в такт, – мне бы, того-этого, Асю увидеть сейчас.

– Асю? Эта можна. Давала мне тута телехвон, еж-ли что. И ешо, ежли что, место работы – вот, пользовайтесь, мил человек.

Она зыркнула с рисованным презрением на закрывшуюся передо мной дверь.

– Тожа мне, прогнившая антиллигенция, – тряхнула тетка налитыми под глазами мешками.

Я ее поблагодарил не без внутреннего сарказма, на всякий случай спросил: не мог бы как-то существенно отблагодарить ее.

– Что вы, не турка жа я какая, Бог с вами.

Не ожидая подобного финала, я уже без всякого напряжения откланялся.

Старый центр давно просил большого вмешательства солидного капитала. Общий тон со стороны создал ощущение современного центра, а здесь, внедрившись в старенькие дворики, воочию увидел унылую предысторию города. С не меньшим удивлением подумалось о цветке, взросшем в этой самой предыстории. Ассоль мне виделась прекрасным творением, выпроставшимся среди хлама окружения, в галерею нашей красивой личностями истории.