В твоих стенах наш дух ещё витает.
…И полусумасшедший Исаянц
ещё взахлёб свои стихи читает.
«Декабрь лютует!»
Декабрь лютует!
Лютует!
И снег под ногами хрустит —
как будто зима салютует,
как будто бы осень грустит.
И в этих морозах суровых
понять и увидеть должны:
глаза – неизбежность сугробов,
душа – неизбежность весны.
Белый танец
Белый танец, танец белый,
парень с девушкой кружит.
И стою я оробело,
и никто не пригласит.
Некрасивый и ушастый,
я один стою в толпе.
Танцевать хочу ужасно,
и мне так не по себе.
Белый танец, танец белый…
Это, кажется всерьёз.
Потому и оробел я,
и обидно мне до слёз,
что никто не приглашает,
я растерянный такой…
Рядом счастье проплывает,
насмехаясь надо мной.
Снегом времени заносит
жизнь, те юные года.
Но сидит во мне занозой
белый танец навсегда.
Лошади
…Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,
Рыжих, не увидевших земли.
Борис Слуцкий
А всё же лошади те выжили…
Когда тонули корабли,
до берега добрались рыжие,
стряхнули воду – и пошли!
Они пошли бродить по свету,
пошли разгуливать печаль.
Мне кажется, свистит не ветер, —
а лошади – галопом – по ночам.
Они бегут от глупой смерти,
от океанской злой воды,
как убегает грусть от смеха,
как всё живое от беды.
Я их за городом встречаю,
пасутся мирно на лугу,
и, грустно головы склоняя,
о прошлом память берегут.
И поднимают к небу морды,
ведь небо – океан – родня…
Я лошадей не видел мёртвых,
они бессмертны для меня.
«Года, минутами шурша…»
Года, минутами шурша,
блуждают где-то в мирозданье,
где бродят первые свиданья
и в сны приходят не спеша.
И в этой лунной тишине
звезда щеки моей касалась.
А мне, наивному, казалось:
ты возвращаешься ко мне.
«Я постарел на три разлуки…»
Я постарел на три разлуки,
я опоздал на сотню встреч.
Как новой избежать разрухи?
Как мне прошедшим пренебречь?
Оно – мой камень преткновенья,
не обойти, как ни крутись.
И будущее – не спасенье!
От прошлого в нём не спастись.