Немой набат. 2018-2020

Но тогда придётся выложить ему всё начистоту.

А следует ли быть полностью откровенным? Отступать поздно, надо идти до конца, но последний шаг всегда самый трудный. У Аркадия даже начали покалывать кончики пальцев. Он колебался, а сомневансы обычно склоняли его к осторожности. Раскрыться при первой встрече? Да, залогом служит Боб! Но Винтропу он изложил совсем другую версию, и в случае нестыковки… Нет, надо повременить, сойтись с Суховеем ближе. Понять, кто он – расФасовщик или расПасовщик? Исполнитель конкретных дел или мастер широких договорённостей? Но, так или иначе, к нему с обнимашками не полезешь.

– Чего я от вас жду? – задумчиво повторил вопрос Аркадий. – Ну, прежде всего, доброго совета. Боб рекомендовал вас как весьма опытного чиновника, знающего все ходы-выходы. Кроме того, речь может идти о содействии в решении какой-то части моих устроительных задач, этой утомительной мозгомойки, миль пардон. – Не выдержал и как бы мимоходом заметил: – Ну, скажем, взаимодействие с полицейскими чинами, обожающими совать нос в имущественные сделки.

– Аркадий Михайлович, я начинаю проникаться и даже – не удивляйтесь – увлекаться вашей проблемой. – Суховей по-прежнему был полон доброжелательности. – Но пока мне трудно прикинуть свою роль в её решении. Знаете, чиновное племя – особый подвид людей, мы не вправе совершать действия до уяснения сути дела. Нельзя! Как нельзя пить пиво после водки. Может быть, мы с вами возьмём тайм-аут на обдумывание? Как говорится, расчехлим мозги. Но затягивать повторную встречу не будем, как только вы созреете, сразу найду время, не такой уж я раб календаря, сиесту всегда устроим. Кстати, о полиции. Это ближе к моим профинтересам.

Подлевский внутренне вспыхнул и был готов продолжить разговор на важнейшую для него тему. Однако Суховей явно настроился на завершение встречи, и Аркадию оставалось лишь согласиться. Впрочем, по пути в Москву он пришёл к выводу, что Суховей, пожалуй, человек действительно весьма опытный. Он почувствовал в рассказе Аркадия криминальный привкус и не хотел говорить начистоту при первой встрече. Вдруг Подлевского осенило: он не хотел идти на глубину в служебном кабинете! Интересно, где он назначит второй раунд? Если не в кабинете, значит, всё о’кей! Он снова с теплотой подумал о Винтропе.

Выехав на своей «весте» из Красногорска в субботу утром, к полудню Валентин и Глаша свернули с трассы и припарковались у спрятанной в лесной чащобе гостиницы – четырёхэтажной, вполне современной. Номер заказали заранее, а потому в спешке побросав стрень-брень – скудные дорожные пожитки, наскоро перекусив в местном ресторанчике, снова заторопились к машине и минут через десять были у Ясной Поляны.

В музей, в домашние покои заходить не стали, бывали здесь так много раз, что наизусть знали проповеди местных экскурсоводов. Купив цветы, двинулись по главной аллее в глубину усадьбы к могиле Льва Николаевича, долго, молча стояли около пышного, словно огромная клумба, захоронения.

Для них это был давний ритуал. В переломные дни жизни, в минуты колебаний они ехали именно в Ясную Поляну, много часов гуляли по аллеям толстовского парка, обсуждая жгучие в тот период головоломки. Наверное, у каждого есть на земле особое место притяжения, реальных сновидений, где ему лучше думается, где ум просветляется, где отлетают сиюминутные частности и на передний план выходят глубины бытия. Для Суховеев – а Глаша уже двенадцать лет носила эту фамилию, ещё со времён минской разведшколы, – таким местом притяжения стала Ясная Поляна. Дух великого провидца, витавший над усадьбой, над вековой лесной чащей, как бы осенял их, рождая смелые думы, позволяя находить ответы на самые тонкие деликатные вопросы. Но что ещё важнее, – угадывать нераспознанные при обычном анализе опасности, а они, по образному мнению Валентина, могут таиться в самой обычной с виду придорожной пыли, которая, по народному присловью, небо не коптит.

В Ясной Поляне у них, словно в стране чудес, проявлялись особые способности по части смысловых исканий. Валентин в шутку называл себя тренированным охотничьим псом, чей незаурядный нюх помогал устойчиво идти по следу зверя. А Глаша отличалась верхним чутьём, которое среди охотничьей братии ценится выше низового нюха, позволяя издали «видеть» дичь. «Да-а, желтизна в хрустале породистее синевы», – говорил по этому поводу Валентин, искренне признавая Глашино превосходство в глубокомыслии.

Для него главным смыслом жизни были бесконечные и, увы, абстрактные поиски эльдорадо, где нужды государства можно было бы согласовать с народной психологией.

Она неуклонно держалась основного посыла философии – соизмеряй и сравнивай.

Эти различия позволяли им идеально дополнять друг друга. Особенно в Ясной Поляне, которая давала полный простор самовыражению. Святое русское место, космодром мысли, творчества и великого самостояния, открывал их души, как штопором, – говоря словами яснополянского гения муфусаиловых сроков жизни.

– Валя, сперва я тебя хочу выслушать, – сказала Глаша, когда улеглись привычные восторги от очередного общения с яснополянской духовной аурой. – Клара слишком быстро вызвала меня на очередной сеанс маникюрной магии: какие-то жутко модные наклейки появились. Я отказалась, и без того меняю ногти, как перчатки.

Но флакон с высохшим лаком она вернула. Что там?

– Видимо, этот Подлевский, считая, что у него непроницаемое прошлое, задумал серьёзную аферу. Бывший владелец квартиры Богодухов не умер, а выкинулся из окна. За какой-то долг его поставили на бабки – мы с тобой девяностые изучали, – и требовали расплатиться квартирой. Происхождение долга неизвестно. Дело закрыли за отсутствием улик, хотя были указания на попытки насильственного захвата квартиры. Подлевский, не подозревая о моих возможностях поднять старые дела, по сути, открытым текстом признал, что кашу четвертьвековой давности заварил его отец. Формально этот «достойный» в кавычках отпрыск качает гражданские права, но я убеждён, что сын вознамерился пойти отцовским путём.

Нехорошая квартира! Булгаков.

– И на кого наезд?

– Там живут вдова и незамужняя дочь в возрасте, как говорится, «божья невеста», умученная жизнью. Он угрозами намерен требовать у них одну комнату, чтобы зацепиться и потом вышвырнуть бедолаг на улицу. Дятлы с ТВ каждый вечер бубнят о таких историях.

– Отцовский промысел! – с негодованием фыркнула Глаша. – Мы обязаны сорвать аферу, предупредить.

Валентин нахмурился.

– Ты с ума сошла! Это совсем не в кассу. Войти в дело не на стороне Подлевского – на сто процентов раскрыться. Пойми, Глашка, я не знаком с богодуховским кругом, малейшее движение – и меня засекут. Винтропу плевать на Подлевского, ему надо, чтобы в любой ситуации я его прикрыл. Говорил же тебе: он обязательно расставит ловушки.

– Проклятье! Опять клинч между совестью и служебными надобностями! – Глаша остановилась, долго разглядывала гигантские ели, словно ища ответ среди их разлапистых крыльев.

Валентин попытался разрядить обстановку:

– У тебя такой вид, будто ты мучительно вспоминаешь, выключила утюг перед отъездом из дома или позабыла.

Но Глаша не желала отвлекаться от темы.

– Картина ясна: некий Богодухов принял мученическую смерть, чтобы сохранить родовое гнездо от посягательств Подлевского. И вот второй наезд. От кого? От сына всё того же Подлевского! Кто он такой?

– Через Клару я этот вопрос задал. Ничего интересного, фрилансер, трётся в деловых и биржевых кругах, подрабатывает решалой. Из протечек – грехи по неуплате налогов. Проходная фигура. Для Винтропа – служебная. Грохочет, как пустое ведро, брошенное на лестницу.

– И отдать приличных людей на растерзание этому аллигатору? Обречь на нецензурные мытарства? – Глаша не могла успокоиться. – Неужели нельзя сделать косвенное предупреждение?

– Нельзя, Глаша, нельзя. Мы с тобой отрабатываем важную задачу, очень близко подошли к Винтропу. Чувствую: у него на меня виды. Побочные манёвры у нас даже не будут рассматривать, я не вправе ставить такие вопросы, мы с тобой люди опогоненные. Моя задача – так отлайкать Подлевского, чтобы он пришёл в восторг.

– Ты вторично говоришь о прикрытии Подлевского.

– Похоже, этот наглец склоняется к авантюрному варианту. Но Богодуховы не в вакууме, у них друзья, близкие. Они будут защищаться. Вот Подлевскому и нужна моя помощь – выйти сухим из воды. Хочет ремнём безопасности пристегнуться, как в самолёте. А главное – ни в коем случае не публичить дело, не вляпаться в информационный навоз.

– Валя, ты же понимаешь, что лично он в афере участвовать не будет. Формально комнату запишут не на него.

– В этом сложность. Мне надо узнавать о развитии ситуации раньше самого Подлевского, чтобы сразу включиться в игру. На его стороне. Но как туда влезть?

– Я тебя слишком хорошо знаю. Ты на сто процентов уверен, что замысел Подлевского лопнет.

– Не будем об этом; чего загадывать? Па-асмотрим! Важнее вопрос, который меня тревожит. Видеокамеру установить, что ли? Шутка! Он сам обозначил, что ему понадобится полицейское прикрытие. Но, пожалуй, его прикрытие, – сделал акцент на слове «его», словно компьютерную клавишу капслок нажал, – мне нужнее, чем ему.

Суховей мысленно продолжал обдумывать узловой вопрос операции, и постепенно в голове сложился вывод, которым можно было поделиться с Глашей. Разъяснил:

– В общем, так. В любом варианте мне надо выходить на полицейское начальство районного звена. Самому, без нашей помощи.

Всё должно быть предельно чисто.

Но Глашу продолжало волновать чужое, дальнее горе, и она зашла на проблему с другого боку:

– Как ты думаешь, почему Подлевский, если ты его верно раскусил, так осмелел именно сейчас? Интуиция подсказывает, что на эту квартиру он запал давно. А к решительным действиям приступает только сейчас. С чего бы это?

– Вот оно, твоё верховое чутьё! Я пашу носом на земле, меня не интересует ничего, кроме конкретной проблемы. И, кажется, удалось нащупать след – через подполковника полиции. А ты вопрос ставишь по-крупному. Действительно, почему Подлевский именно сейчас и почему так явно, безбоязненно готовится к повторению криминального отцовского манёвра? Я над этим вопросом не задумывался, а ответ на него – ключ не только к делу Богодуховых, но и к отношениям с Винтропом, которые, могут увести нас с тобой далеко, в том числе территориально.

– Об этом и не думай! – резко повернулась Глаша. – На следующий год буду рожать. Исходите из этой данности. Возраст у предела.

Валентин нежно обнял её, но Глаша отстранилась.

– Нахал! Здесь же люди ходят, а мы не малолетки.

Впереди как раз обозначился переполненный тестостероном пунцоворожий качок, истый бодипозитив, горой нависавший над идущей рядом худенькой девушкой модельной внешности.

– «Нахал!» не значит «Прекратите!», – отшутился Валентин. – Дорогая, ты же знаешь, я об этом тоже мечтаю. Кстати, с Константин Васильевичем была договорённость: таллинская инсценировка, которую заранее ограничили по срокам, считалась в некоем смысле последней. После неё нас с тобой ждала пауза для решения семейных проблем. – Успокоил ещё крепче. – Да ведь так и получается: если с Подлевским разберусь удачно, Винтроп переведёт меня в Москву. А на новом месте минимум года три пахать. Вот тебе и пауза. Что завещал архимандрит Иоанн Крестьянкин?

У Бога всё бывает вовремя для тех, кто умеет ждать.

Глаша глубоко вздохнула.

– Вот жизнь! За решение своих проблем приходится расплачиваться чужой трагедией. Так под Луной устроено.

– Почему под Луной, а не под Солнцем?