Веревка из песка

– Ментура меня всюду достанет.

– Достанут, конечно, но со временем. Но со временем и поостынут. А сейчас по горячке могут тебя в камеру хранения определить.

– Сейчас, завтра, через неделю – какая для них разница?

– Против тебя – ничего, кроме шатких косвенных.

– А мэнша в лифте?

– Она видела, как ты убивал?

– Она не могла видеть, потому что я не убивал.

– Об этом я и говорю. Твои родители где живут?

– У меня одна мама. Она у брата живет в Ярославле.

– Вот в Ярославль тебе и не надо ехать. Какое-нибудь место вне Москвы есть, где тебе голову можно преклонить?

– В родном Зажопинске кое-какие корефаны остались.

– Тогда завтра с утра и отправишься.

– Так ведь этот полкаш предупреждал…

– Они у тебя подписку о невыезде взяли? – перебила Оля.

– Он мне на слово поверил.

– Ты вольный российский гражданин, Дима, и по закону можешь уехать куда захочешь.

– Как я уеду? Мало ли что…

– Да уж не на поезде или автобусе. Ты прав: мало ли что, – она оценивающе осмотрела его. – На байке коптить можешь?

– Я все могу.

– Тогда все в порядке. Пора в люлян, Дима. Завтра трудный день.

…Он лежал на спине и смотрел на свет уличного фонаря, который мелкой-мелкой клеткой пробивался сквозь занавески. Тихие слезы текли из глаз по вискам. Не ощущая, что плачет, он плакал. От жалости к себе? От безнадеги? От света фонаря?

Она обнаружилась в кабинете внезапно, как привидение. Она и была похожа на привидение, в своей белой рубашке. Привидение бесшумно присело на край кожаного дивана и осторожно провело ладонью по его лбу, глазам.

– Ты плачешь? – спросила Оля.

– Просто глаза слезятся от света фонаря.

Он поймал ее руку и поцеловал ласковую ладонь.

– Пировали – веселились, подсчитали – прослезились, – ни к селу ни к городу вспомнила она.

– Все шутишь…

– Какие уж тут шутки. Вату катаю от нечего сказать.

– Скверно мне, Оля…

Она поцеловала его в мокрый глаз и решительно предложила:

– Пойдем ко мне, несчастненький ты мой.

…Они занимались любовью отчаянно и безоглядно. Чтобы забыться. Чтобы ненадолго забыть.

* * *

Она потрепала его за плечо – разбудила. Он туповато лупал припухшими глазками, мало что понимая. Потом увидел ее, затянутую в халатик, тоненькую, – расплылся в улыбке.

– Иди, душ прими, – приказала Ольга и, вглядевшись, добавила: – И побрейся. Только папин бритвенный прибор не трогай, он страсть как этого не любит. – Она открыла прикроватную тумбочку, пошарила там и протянула ему одноразовую бритву. – Держи.

– Ты ею подмышки бреешь? – спросил он и сел в кровати, прикрываясь одеялом.

– Не боись, она свеженькая. Давай, пошевеливайся.

…Бритый, в маечке, обтягивающей мощный торс, он посмотрел в зеркало и сам себе понравился.

– Можно к тебе? – крикнула за дверью Ольга.

– Антре! – красивым баритоном разрешил он.

Нет, про нее ничего нельзя угадать: в короткой кожаной куртке на молниях, в кожаных же узких штанах, в высоких шнурованных башмаках она смотрелась молоденьким рокером.

– Как мимолетное виденье… – делано изумился Дима.

Она не реагировала на пустяки, она распоряжалась. Отвела его на кухню, указала на нечто, укрытое салфеткой.

– Тут я тебе зажевать оставила. Если мало – бомби холодильник. Вернусь часа через два-три. Можешь не беспокоиться: родители будут только завтра. На телефонные звонки и звонки в дверь не реагируй. Смотри телевизор и жди меня. Вроде все.

– Нет, не все, – залихватски возразил он и, уверенный в своей неотразимости, привлек ее к себе, крепко обнял. Она двумя руками уперлась ему в грудь, жестко оттолкнула и сказала просто, как нечто разумеющееся:

– Ничего не было и не будет, Дима. Я просто пожалела тебя сегодня ночью. Не хотела, чтобы ты плакал.

* * *

…Форсистый «пежо» подкатил к входу в Управление милиции ЦАО и остановился. Солидный бизнес-водитель, увидев приветливо улыбавшегося молодого человека на ступенях, спросил у своей миловидной спутницы:

– Это тебя встречают?

– Откуда я знаю? – нервным вопросом ответила она.