Остап Бендер в Крыму

Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:

– Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…

– Вадим! – вскричала Любка ревниво.

– Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… – продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. – Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.

Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:

– Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.

Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:

– Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!

Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:

– Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:

– Іде он?

– Под акацией дожидается, аист.

– Яшка, кончай гулять… – он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: – Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.

Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.

– Ну, вот, а говорили… – обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:

– До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:

– Любка, смотри мне!..

– Да, уж смотрю… – усмехнулась она.

– Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, – встала Коростылева. – Загулялась я тут сегодня… – сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.

– Ну, и я пойду, на работу завтра рано… – встала и Кира.

– Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… – налила вина в стаканы Любка. – Эх, жизнь наша сучья… – Выпила свой стакан залпом.

Сделав глоток, Кира спросила:

– Ты что же, нигде не работаешь?

– А зачем? – хохотнула та. – У меня Вадим есть, девушка. – И добавила: – Пока есть…

– Почему «пока»?

– Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.

– Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…

– Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… – усмехнулась Любка и замолчала.

– Что «все же»? – немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:

– Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…

– А кто он, Вадим этот?

– Он? – взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: – Он большой и страшный человек. Очень… Эх…

– А с ним тот, тоже такой?

– Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:

– В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…

– Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…

– Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, – мечтательно проговорила Богданова.

– Фамилия как раз у него не знатная… – усмехнулась та, – Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:

– Барсуков?!

– Стой! Куда ты?! – бросилась Любка за ней: – Стой, дуреха! Стой!..

Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:

– Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!

– Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…

– Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?

– Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…

– Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?

– У меня браунинг… – тихо ответила девушка.

– Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?

– Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… – подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. – Финкой приколото было…

Железнов прочел и произнес негодуя: