Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу. Книга третья

Неожиданно Мирошник исчез, а у нас тут же появился новый начальник штаба группы – интеллигентного вида капитан. Все терялись в догадках, куда же подевался майор Мирошник. Но месяца через два он возник в качестве заместителя командира части по технике. А вскоре майоры Мирошник и Черныш стали подполковниками, а новенький капитан – майором…

Еле удалось отстоять Юру Павутницкого. Снова начались переводы офицеров в другие части. Первыми кандидатами оказались Юра Павутницкий и Леша Талалаев. Командование припомнило, как вопреки его воле, вынуждено было переназначить их к нам. Очередное вмешательство управления не помогло.

И тогда я посоветовал Суворову применить безотказный метод Липинского…

Сработало. За канистру спирта простой прапорщик, готовивший документы для приказа о переводе, убрал личное дело Юры, заменив его чьим-то другим.

К сожалению, этим другим, случайным образом выбранным офицером, оказался Хахин. Его, даже не подозревавшего ни о чем, и Лешу, за которого его командиры пожалели канистру спирта, приказом перевели в другую часть, что располагалась километров на двадцать дальше от Ленинска, чем мы.

Вскоре по полигону поползли слухи о результатах работы комиссии. Главным героем этих слухов был полковник Львов. Комиссия выявила беспрецедентные злоупотребления служебным положением, как в его службах, так и лично этим типом. Самые крупные касались распределения личных автомобилей. Оказалось, для офицеров полигона было выделено столько автомобилей, что хватило бы на все взрослое население Ленинска. А на полигоне по-прежнему громадные очереди военнослужащих, желающих приобрести личный автотранспорт.

Полковник, как установила комиссия, успешно торговал выделяемыми для полигона автомобилями, которые распределялись его «агентами» прямо в Европе.

Выявили и злоупотребления в распределении жилья, выделяемого увольняемым в запас военнослужащим полигона. Им тоже торговали. А у самого полковника оказалось целых три квартиры в крупных городах страны.

Обнаружили и незаконное использование военных вертолетов. Клуб водников был закрыт, а его имущество арестовано. Именно в тот период временно исчез член этого клуба майор Мирошник.

Насколько мне известно, полковника Львова уволили из армии. Отдали ли его под суд, не знаю. Не исключено, что он смог выйти сухим из воды, как и его друг – новоиспеченный подполковник Мирошник.

Меня же вдруг настолько загрузили заурядными армейскими нарядами, что такой нагрузки у меня не было даже в первый год офицерской службы. Через месяц беспросветной жизни я снова впал в состояние депрессии, совсем как после нелепых поздравлений сослуживцев с гибелью полковника Прохорова. Пусть тот угрожал мне тюрьмой, но не стал врагом настолько, чтобы я воспринимал трагедию как праздник.

Глава 29. Ночные кошмары

Я снова погрузился в состояние глубокой депрессии. И чем глубже тонул, раздавленный ощущением полной безнадежности, тем ярче и страшней становились мои ночные кошмары.

В своих снах я заново переживал не только реальные события моей жизни, но и совсем фантастические. Страшные сны повторялись и повторялись. Они буквально изматывали, причем, гораздо сильнее, чем бессонные ночи на службе. Но очень скоро, опасаясь повторения очередного кошмара, разбудившего среди ночи, перестал спать даже в выходные.

Когда мне было около пяти, в мои сны впервые прорвался и ужаснул фрагмент чьей-то жизни. С той поры и лет до семи тот страшный сон повторялся довольно регулярно, пока ни выучил его наизусть, до мельчайших подробностей. Но самое удивительное, в том сне ощущал именно себя, а ни постороннюю личность. Окружавшие говорили на незнакомом языке, но я их понимал. То был не немецкий язык, потому что в свои пять лет нисколько бы не удивился – тогда я свободно общался на этом языке. Позже понял – то был то ли польский, то ли чешский.

Казнили какого-то человека. Я видел все до мелочей и мог бы подробно описать любую деталь трагической сцены. Меня окружали люди в удивительно красивой одежде, украшенной мехами, птичьими перьями и еще чем-то ослепительно сверкающим на свету. Стройными колоннами стояли солдаты в невиданной до того железной одежде. Очень много солдат. Вот только в руках у них были не автоматы, как у охранников лагеря военнопленных, а очень длинные палки или громадные, как у нашего повара, ножи. Не могу сказать, какого возраста был во сне, но думаю, далеко ни пятилетний ребенок.

Помню тот ужас, который охватил, когда бедняге отсекли голову и подняли ее за волосы. Я видел искаженное страхом смерти лицо казненного, его обезглавленное тело и вздувающийся кровавый пузырь на месте головы. В пять лет я не мог знать подобных подробностей. Такого не показывали даже в фильмах, тем более, свой первый фильм увидел лишь в семилетнем возрасте.

Откуда, от какого предка досталась эта генетическая память о пережитом когда-то ужасе? Не знаю. Но я болел той чужой болью много лет подряд – всякий раз, когда неконтролируемая во сне память подбрасывала мне, малолетнему ребенку, те жестокие события далекого средневековья. И вот теперь, через много лет, вновь и вновь переживал ужас кровавого зрелища.

Иногда мне снился и тот большой пожар в деревне, когда уже сам испытал страх смерти. Тогда сгорели двенадцать домов вместе с хозяйственными постройками. Мне было лет десять, но я наравне со всеми боролся с огнем. Когда мы с деревенскими ребятами прибежали с речки, где купались, горели только два дома. Но был сильный ветер, и огонь легко перебрасывался от одной деревянной хатки к другой. Их соломенные крыши вспыхивали, как факелы, а потом разгорался и сруб, обмазанный саманом.

Взрослых было мало – они работали в полях и на фермах. И с огнем, до прибытия мужчин, боролись только женщины и дети. Было ясно, что горящие дома не спасти. И мы спасали те, к которым уже подступал огонь. Я стоял на коньке соломенной крыши, мне передавали воду в ведрах, и я проливал опасные участки.

И вот мне долго не давали воду – пытались спасти другой дом. Я ощущал, как от горящего соседнего дома раскаляется воздух вокруг, слышал, как шипит испаряющаяся в гуще соломы вода, и буквально кожей чувствовал, что крыша вот-вот вспыхнет.

– Воду!!! – кричал подающим, но меня никто не слышал. Оглянулся и не увидел лестницу – ее уже переставили к другой хате. Меня охватил панический ужас оттого, что загорись эта хата, мне уже не спуститься, и я заживо сгорю вместе с ней. И тут сторона крыши, обращенная к горящему сооружению, вспыхнула. Жаром обожгло лицо. Я упал на живот и стал медленно сползать, хватаясь за пучки соломы. И вот я на краю крыши. До земли метра три-четыре, но я не вижу, что подо мной, а держаться уже не за что.

– Прыгай! – крикнул вдруг кто-то снизу, и я, не раздумывая, прыгнул, как оказалось, прямо на нашего соседа – дядю Захара, который подоспел очень вовремя.

А вот еще сон про наводнение, которое когда-то показалось даже страшнее пожара. Мне лет двенадцать. Прямо с утра бабушка отправила за хлебом в райцентр. Не помню, почему, но хлеба в деревне тогда долго не было. Я купил двадцать буханок и вернулся вечерним рабочим поездом. Меня не встретили, а потому мой ценный груз пришлось нести со станции одному. А это три километра по глубокому песку. Но когда подошел к нашему мосту через Гнилую речушку, оказалось, она разлилась, совсем как весной, и невысокий мост полностью скрылся под водой.

На том берегу меня ждал десятилетний брат Сашка. Он крикнул, чтобы я шел в обход – на большой мост, что в километре выше по течению. Он там встретит, и мы разделим груз, чтобы легче нести.

По дороге брат рассказал, что как только я пошел на станцию, начался проливной дождь, который лил несколько часов подряд. Обе наши речушки – Гнилая и Мечетная – вздулись и почти вышли из берегов, но это не удивляло. А потом прошла волна с метр высотой и хлынула большая вода, затопившие сады и огороды. Похоже, прорвало плотину одного из прудов, что были устроены выше по течению Гнилой речки.

Мы с братом успели дойти до дома, когда подошла вторая волна. Бабушка тут же схватила на руки нашего младшего Володю и бросилась через огороды по дорожке, по которой мы только что пришли, но там, где мы шли посуху, ей пришлось брести по пояс в воде. Мы же чуть замешкались в доме, и когда хотели, было, броситься в воду вслед за ней, почувствовали, что опоздали. Мы видели, что бабушка уже вышла на сухое возвышенное место. Между нами было метров пятьдесят, но теперь не просто разливающейся воды, а стремительно несущегося потока с массой каких-то бревен, клоков соломы и вообще непонятно чего.

Теперь мы были на острове, площадь которого быстро убывала. Бабушка крикнула, чтобы мы прикопали вход в погреб и лезли на крышу дома.

Мы быстро прикопали погреб, установили лестницу, и вдруг увидели, что по ней на крышу веранды быстро взобрался наш кот. Тут же отправили к нему собаку. Это оказалось не так уж легко, но вдвоем справились. После этого догадались открыть курятник. Выскочившие куры в панике заметались по двору. И тут увидели третью волну. Вода начала быстро заливать двор. Бегая по колено в воде, мы с братом хватали обезумевших кур и подбрасывали вверх. В воздухе те, похоже, приходили в себя, взлетали и садились, куда надо.

Вскоре и мы поднялись на крышу. Оставалось только наблюдать. А картина вокруг становилась все страшней и страшней. Мимо нас проплывали трупы свиней, коров и прочей живности. Плыли вырванные с корнем деревья. Неожиданно всплыл наш мост, и стремительный поток понес его, разбивая на бревна.

Дома на другом берегу уже были залиты по окна, а вскоре бурлящий поток выдавил стекла углового дома. Через минуту дом медленно осел на одну сторону, потом как бы опрокинулся набок и развалился. Его останки, ускоряясь, понеслись вслед за бревнами моста.

А поток навалился на следующий дом. Минут через пятнадцать и с ним было покончено. Еще через полчаса развалился третий. А на крыше четвертого дома, что прямо против нашего, сидели соседи и кричали от страха. Мы с ужасом ждали, что произойдет.

Но было заметно, что поток потерял силу. И хотя вода проникла внутрь помещений, хата все еще стояла. Быстро темнело. Из низких туч снова хлынул дождь.

Вскоре промокли до нитки. Наступила ночь. Все заслонила кромешная тьма. Только со всех сторон все еще шумел водный поток.

Часа через два дождь, наконец, кончился. Мы дрожали крупной дрожью. Хотелось есть. Поскуливала собака. Тихо сидели только куры и кот.

Поток постепенно затих. Возможно, спала вода. Наш дом стоял на самом возвышенном месте. Как потом оказалось, только он и остался сухим.

Я решил спуститься с крыши, но брат боялся остаться в одиночестве в абсолютной темноте. Тогда предложил попробовать ему. И это не подходило.

Нащупав лестницу, стал осторожно спускаться. Неожиданно лестница поехала, и я вместе с ней с размаху шлепнулся в жидкую кашу. Сверху закричал испуганный брат. Поднявшись, успокоил брата. Жижи было по колено.

Нащупал входную дверь, открыл ее и осторожно пробрался на кухню, где лежали спички. Зажег керосиновую лампу. Благо, она всегда была наготове. Посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. С лампой вышел на двор и поставил ее на лавочку. В грязной жиже с трудом отыскал лестницу. Вскоре мы с братом оказались в хате. Переоделись в сухую одежду и, наконец, согрелись.

Вышли на двор и попытались спустить собаку. Это оказалось не по силам. Вернулись, немного поели и уснули, даже не погасив лампу. Утром нас разбудила бабушка, добравшаяся на какой-то лодчонке.

Реже снился аварийный пуск боевой ракеты. Это случилось то ли весной, то ли осенью. Помню только, что было прохладно. Я спешил на мотовоз, чтобы добраться на стартовую площадку. Со мной были несколько бойцов из моего расчета. У всех были изолирующие противогазы.

С некоторых пор о пусках ракет шахтного базирования стали предупреждать заранее и требовали, чтобы на весь период пусков военнослужащие имели с собой противогазы. За этим строго следили патрульные, но как всегда нарушителей хватало. Приказ о постоянном ношении противогазов не воспринимался всерьез и многими считался дополнительным поводом для придирок.

Мотовоз уже подходил к станции «Песчаная», а мы прошли лишь треть пути. Пришлось ускориться, чтобы не опоздать. В это время раздался рокот двигателей стартующей ракеты. Бойцы, было, остановились, чтобы посмотреть, но я поторопил их, потому что мотовоз уже встал у платформы.

Неожиданно гул двигателей как обрезало. Выходившие из мотовоза люди остановились, и уже все без исключения смотрели в небо. Я оглянулся и увидел знакомую картину аварийного пуска. На землю падали две ступени развалившейся ракеты. Но смотреть было некогда, и мы рысью понеслись к мотовозу.

А народ уже смотрел на зрелище не с интересом, а с возрастающей тревогой. Мы же, наконец, забрались в мотовоз и тоже посмотрели в сторону, куда упали обломки ракеты.

То, что увидели, было необыкновенно зрелищно, но одновременно пугающе. Два огромных оранжевых облака ядовитых компонентов ракетного топлива, образовавшихся на небольшой высоте в районе разрушения ступеней, стремительно перемещались в сторону железнодорожного полотна между станцией и стартовой площадкой, куда мы должны ехать.

Неожиданно мотовоз дал гудок и тронулся в опасный путь. Прыгать было поздно. Оставалось ждать и надеяться. В нашем кубрике противогазы оказались только у нас. Остальная публика уже бросала на нас недобрые взгляды. И все мы с ужасом наблюдали за приближающимся облаком от разрушившейся первой ступени ракеты.

И вот часть его уже прошла прямо над поездом, но было видно, что из облака прямо на землю выпадает нечто вроде дождя. И этот «дождь» высокотоксичных компонентов топлива уже «прибивал пыль» метрах в ста от нас. Все, как завороженные, смотрели на гибельный туман, который грозил вот-вот поглотить наш поезд…

И я понял, что медлить нельзя:

– Плотно закрыть окна и двери! – скомандовал бойцам, – Вынуть носовые платки, свернуть вчетверо, намочить водой из фляжек. Дышать через платки! – выдал им в принципе бесполезные инструкции. Но они заставили людей хоть что-то делать. Все, включая офицеров и штатских, дружно принялись исполнять мои команды.