Над Землей

– Куда мы идем?

– Вон около зеленой лужайки для гольфа таксомоторная стоянка «Pony Express», нам туда.

– До космического центра нас повезет лошадка?

– Именно так.

– В Калининграде нас подвозило летающее такси, а сюда мы попали на настоящей машине будущего!

– Алабама тебе не Калининград. Да и какие мы гангстеры Дикого Запада, если ты не можешь справиться с лошадью, Клайд? – Широко улыбаясь ответила Ева.

– Последний раз я сидел на лошадях в парке развлечений, когда мне было восемь лет!

Ева ближе подошла к стоянке напоминающую обыкновенную конюшню без потолка. Она открыла дверь, где, действительно, находились лошади. Из ближайшего стойла вышла взрослая кобыла, тихо фыркнула и присела. Глеб с легким раздражением оседлал ее первым, потом села Ева.

– Что нам делать дальше?

– Ничего, просто наслаждаться поездкой, – пони не стала подниматься на копыта, она опустилась еще ниже, коснувшись животом земли. Глебу показалось, что началось землетрясение. Участок земли примерно в десять квадратных метров оторвался, они поднялись вверх как на воздушном шаре. Кобыла медленной присядкой вставала и опускалась на корточки.

– Мы долго будем лететь? Нам обязательно сидеть на лошади?

– Около пятнадцати минут. С пони лучше вид. Если хочешь давай слезем, полежим на траве, посмотрим в облака, – Ева быстро слезла с лошади и присела на траву в двух метрах от обрыва. Глеб с небольшой опаской приблизился к ней, сел рядом, приобняв за талию. Когда она легла, Глеб с облегчением лег рядом. Горизонтальное положение отдаляло их от обрыва, а вид облаков притуплял ощущение полета.

– Слушай, если честно, я немного не так представлял Алабаму. Понятно, что провинциальный штат, как раз это меня привлекало, просто у меня есть подозрение, что после России здесь слишком скучно.

– У тебя отличная интуиция, но сегодня она не работает. Промежуточный мир не так примитивен, как твой. Здесь мало разочарованных эмигрантов, и даже наш новый знакомый Гарольд далеко не единственный умник штата. Кстати, он почти угадал с той старушкой. На самом деле ее хотел убить другой студент. Из-за поступка Раскольникова второго убийцу поймали с запозданием после убийства еще трех человек.

– Насколько я понимаю сюжет со вторым убийцей реальность Сагуны, с ее бесконечными чертежами невоплощенных тел и сюжетов. Но что в Романе Достоевского делала ты?

– Хм, роман не Достоевского, он коллективно создан для определенной части человечества. Я пахала на самых ужасных работах, например, присматривала за больными стариками, иногда воровала. Часто без сна и отдыха. Короче избавляла Соню от проституции, чтобы на компромиссе между реальностью Сагуны, замыслом автора и пониманием читателя, ее воспринимали адекватно без осуждения. Несмотря на трудности, было весело, верхняя пирамида 19 века очень содержательна.

– Прямо-таки содержательна? А как же преступность? Петербург всегда ей славился.

– Ага, преступности хватало, зато какие встречались открытые разговорчивые люди. Спонтанный непринужденный разговор о внутренних переживаниях души в те времена был в порядке вещей. Подсесть в пивнушке к первому встречному и рассказать о себе буквально всё считалось нормой.

– Да ладно тебе, как бы Достоевский описал Мармеладова, если бы не вложил в его уста всю автобиографию? Это обычный литературный приемчик или ты хочешь сказать, что посетила много питейных старого Петербурга?

– Дело не только в питейных заведениях, по законам песочным часов общая атмосфера была другой. Ты когда-нибудь задумывался, почему в твоем измерении Петербург в отличие от других городов России отличается культурой? Почему, пусть не всегда, но чаще всего именно там, когда ты спрашиваешь у прохожего дорогу, тебя провожают чуть ли не за руку?

– Видимо влияние старой интеллигенции. Привычка. А что?

– Нет. Петербург всегда был городом страданий: пневмонии, крыс, туберкулеза, чахотки, холода, голода и особенно невыносимой погоды. По тем временам нельзя было забыться перед телевизором, в Интернете или с музыкой в ушах. Тепло в доме считалось привилегией. Климат серьезно мучал людей. Добавь к этому блокаду Ленинграда, вычти все преступные элементы и получишь типаж отзывчивых людей, которые не могут выжить без взаимовыручки. Общительность и помощь ближнему – вот суть Петербурга.

– Аж некуда! Деньги – вот вся его суть. Сколько я там бывал, че-то не заметил никаких существенных отличий от Москвы. Разве, что поменьше суеты и, как правильно ты сказала, иногда могут заботливо показать дорогу. Еще, наверное, меньше вероятности, что на тебя без причины наорут. На этом вся культура заканчивается. Убежден, что чем меньше ты доверяешь двум российским столицам, тем быстрее их можно покорить.

– Не буду спорить. Вопрос не в этом, а в том, почему в Питере сохраняется инерция взаимовыручки? Всё упирается в историю. Минимум в эпоху Достоевского и в блокадный Ленинград. Интеллигенция без Интернета, телевидения и доступного образования никогда не оказывала влияния на основную массу населения. Людей воспитывали сложные жизненные обстоятельства.

– Вот именно что всего лишь инерция взаимовыручки. Современные петербуржцы в каком-то смысле ее заложники. Как по мне так любая культура составная часть духовности. Духовность – это самоотдача. Если хочешь – жертвенность. Культура без духовности – лицедейство.

– К сожалению, ты прав. Тут нечему удивляться, зеленые рептилии искажают суть вещей. Сегодня культура заканчивается там, где она противоречит личной выгоде. Раскольников провожал Мармеладова с полной самоотдачей, всё закончилось тем, что он пожертвовал незнакомцу деньги, которые нужны ему самому.

– Если уж на то пошло, ты поняла, почему американцы все время улыбаются как Гарольд? Что за культура?

– Хмм, ты видел знаменитую фотографию «Поцелуй на Таймс-сквер»?

– Конечно, видел. Веселенькое фото. Надеюсь там не ты?

– Хи-хи, нет, я только в спутниках. Фото вдвойне веселенькое. На втором плане слева улыбается другой моряк. Он улыбается искренне, потому что ему весело, как и всем вокруг. В твоем измерении были времена, когда американцы не пили антидепрессантов, им просто было весело от жизни. Они радовались не только по случаю, их радовали перспективы. Страна делала индустриальный рывок, там даже не менялся политический строй. Рыночные отношения и законы повсеместных запретов еще не успели установить свои порядки. Америка улыбалась. Искренне улыбалась. Как Гарольд.

– Удивительно, я, конечно, не сексист, но таких рассудительных, при этом красивых девушек еще не встречал. Ух ты! Кажется, мы уже приземляемся в ту самую настоящую Америку неизведанного для меня измерения. На космической станции Маршалла нас кто-нибудь ждет?

– Нас ждет сам губернатор штата. Насчет рассудительности, всё это ерунда, она у меня не столько от ума, сколько от жизненного опыта.

– Ась? Губернатор? С ним тоже связались синие?

– Он особый человек, они с ним связались во время его знаменитой пробежки. Ты сам всё узнаешь, сейчас давай просто споем, нам лететь около пяти минут, ты же хорошо знаешь первые куплеты. Подпевай:

Big wheels keep on turnin'Carry me home to see my kin

Singin' songs about the Southland

I miss Alabamy once again, and I think it's a sin, I said…

– Постой, постой! Ты вроде сказала Гарольду, что я задействован в каком-то секретном проекте…

– Да, девчонки с губернатором тебе всё объяснят.

– Девчонки?

– Они самые. Заяц, поддержи меня хотя бы припевом:

Sweet home, AlabamaWhere the skies are so blue

Sweet home, Alabama

Lord, I'm comin' home to you…

Глава VI Великий инквизитор

– Фиксируем время и место нашей встречи. 20 декабря 2012 года, три часа дня. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Йорквилл, особняк Грейси. Отдельно отметим, что претендент явился на собеседование по доброй воле. Давлат Сергеевич, у вас нет никаких возражений?

– Нет, абсолютно никаких возражений.

– Можете начинать. Расскажите подробнее, почему вы решили сотрудничать с нами?

– Вам кратко или пояснить суть?

– Пожалуйста, суть. Только суть. Мы никуда не торопимся.