Воспоминания эти проносились в моей голове и я, кажется, свернул в другой переулок, ведущий мимо школы.
– Алан, ты теперь будешь спать не только во время уроков? – засмеялась она.
– Что? А-а-а, извини, я просто задумался по дороге, ха-ха! Всё нормально, правда! Пойдём, вернёмся назад, а то нас математичка сожрёт с потрохами. Слушай, Ян, скажи, а о чём ты мечтаешь?
– Ты точно хочешь это знать? Ладно, не напрягайся ты так. Я бы хотела встретить начало нового года вместе с вашей семьёй. Ой, извини…
– Ничего… брат он… давно уехал, мама потихоньку смирилась уже. Я уверен, она будет рада тебе, ну и я конечно же. Я зайду за тобой. Жаль, что праздник ещё не скоро.
– Зайдёшь и притащишь, как в школу? Почему ты возишься со мной ежедневно, как с маленькой?
– Ну, во-первых, я обещал… извини… твоей маме. И потом, я не хочу, чтобы кто-нибудь тебя обидел, ведь ты с самого детства мой самый лучший друг… подружка…
– Вот в этом то и есть вся загвоздка, Алан! – сказала Янка с горечью, вырвала руку из моей и быстро убежала вперёд.
– Постой, Яна! – но она уже вбегала по школьным ступеням. – Я не хотел обидеть тебя!
Весь день Яна дулась на меня и совсем не разговаривала, затем в первый раз убежала до «Солнышка» назад без меня. Но я всё равно шёл следом за ней и только убедившись, что она благополучно вернулась назад, направился в сторону дома. Оглянувшись, я успел заметить Яну у окна её комнаты, но при этом она сразу же отошла назад.
Что-то незримо изменилось в наших с ней отношениях, я всё также ежедневно ходил встречать и провожать её, но часто мы шли порознь или она убегала вперёд одна. На все мои вопросы Яна или отвечала невпопад, или отворачивалась, смахивая слёзы.
Однажды ранним утром, ожидая, пока Яна спуститься с комнаты, я спросил бабу Веру, воспитательницу «Солнышка», не знает ли она, о чём мечтает Янка и что бы ей подарить. Баба Вера с улыбкой ответила, что лучший подарок для Яны – мои ежедневные встречи с ней.
Но я вдруг вспомнил, как когда-то давно, ещё в первом классе, Яна сказала, что всегда хотела научиться кататься на коньках, побывать в Первом городе, на ледяном катке. Поначалу я понятия не имел, что это такое. Я провёл в тайне от Янки много часов в городской библиотеке, пытаясь найти эскизы коньков. Вскоре я обнаружил в одном старом мятом журнале фотографии людей, скользящих по льду на металлических лезвиях, и статью о фигурном катании. Текст статьи я переписал в тетрадь и зарисовал рисунки фигур, исполняемых при танце на льду.
Сперва я наивно пытался вырезать коньки из кусков древесины, а они сломались в процессе, но к счастью мне повезло, и я нашел древние, ржавые, но прочные стальные коньки у старьёвщика. Потом я несколько месяцев копил, чтобы выкупить их у него, работал на Станции как проклятый, и Янка даже начала незаметно, как она думала, следить за мной, где я стал пропадать. Затем две долгие недели механик со Станции помогал мне починить эти коньки. Мы отчистили их от ржавчины струёй песка и заточили на шлифовальном камне, а после долго ломали с ним голову, как и к какой обуви их прикрепить. Я выбрал и приобрёл ботинки из толстой прочной кожи на завязках, нашёл мастеров, перекрасивших обувь почти в белый цвет, и мы прибили лезвия коньков к деревянным вкладышам и приладили их к подошве этой обувки. Коньки получились не столь симпатичными, по сравнению с увиденными мной на картинках, но очень прочными и легкими.
Тем временем новый год был уже на носу, а на его празднование Яна убежала к подругам в общагу, что в центре города. Я с трудом и по наводке бабы Веры нашёл это здание и даже номер, где они уже начали отмечать. Открыв дверь, я едва не задохнулся от запахов, наполняющих комнату. В углу я заметил кучу пустых бутылок и грязи. С десяток девчонок, намного старше Яны, сидели за большим грязным столом, также я заметил незнакомых парней, один из которых вальяжно обнимал пьяную Янку за голые плечи, сидевшую грустно с отсутствующим потухшим видом на лице. Одна из девиц поманила меня, когда я подходил к Яне, чтобы забрать её.
– Малец, шёл бы ты, пока цел, – процедил сидевший рядом с Яной паренёк.
– Я сам решу, что мне делать, так что – отвали!
Тогда Янкин ухажер встал, сжимая кулаки.
– Алан, не надо, он побьёт тебя… Иди… прости меня, – пролепетала заплетающимся языком Янка.
– Это мы сейчас посмотрим, – отвечаю я, и хватаю бутылку со стола.
Незнакомец взревел и схватил стул. Он разламывает его руками и бросает в меня отломанной половиной. Я уклоняюсь, вспоминая наши тренировки на деревянных мечах. В какой-то момент мне кажется, что я начинаю наблюдать как будто со стороны за нашей яростной схваткой… Перехватываю летящий в меня кусок стула…
«Зря ты бросил его в меня, весьма удобная деревянная ножка…» – проскакивает мысль, и я хватаю обломок и отрываю сиденье, беру его в левую руку вместо щита. Подхожу ближе, чтобы вытащить Янку, но получаю увесистый удар кулаком по щеке, откидывающий меня в сторону…
«Зуб кажется выбил, зараза!» – огорчаюсь я, затем поднимаюсь и ударяю своим импровизированным щитом нападающего в живот. Вокруг начинается визг, я с трудом отбиваю ножкою стула бутылку вина, брошенную в меня… Опрокидываю стол, уставленный полными и пустыми бутылями и грязными стаканами, тараня им ещё двоих нападающих и хватаю Яну за руку, вытаскивая её, совершенно пьяную, из-за стола, а после – из комнаты, отбиваясь на ходу от яростных атак. Вываливаюсь в коридор и вытаскиваю свою дурёху, потом я запираю дверь ножкой стула, вставив её в скобы замка.
Пока я выводил и тащил Яну до «Солнышка», она висла на мне, что-то бормотала бессвязное и вообще вела себя безобразно, потом в своей уже комнате отключилась на пару часов и засопела во сне, изредка всхлипывая.
Я был поражён, впервые в жизни увидев Яну в подобном состоянии. Как-то так вышло, что мы ни разу в жизни до этого не употребляли спиртного. Но хуже всего было то, что Янке стало совсем плохо, похоже, что она отравилась какой-то дрянью.
В итоге новый год мы всё же встретили вместе, в уборной. Янка – в обнимку с горшком, а я – с графином воды и стаканом рассола. Часа через три я отнёс Яну в комнату, уложил на кровать и попросил бабу Веру проследить за её самочувствием, на что она лишь покачала головой и сказала, что выдерет Янку на утро как сидорову козу.
Это меня чуть успокоило, даже мелькнула шаловливая мысль: «Может, розги принести?» – но я лишь грустно усмехнулся и ушёл домой досыпать.
В обед я проснулся от громкого и настойчивого стука в окно. С трудом продрав глаза я увидел, что мать снова ушла на работу, после выглянул за окно и едва разглядел сквозь грязное стекло Яну, немного помятую, чему я совсем не удивился, после всего происшедшего, но к тому же ещё и заплаканную, насколько я мог рассмотреть в свете газовых фонарей. С этим я уже не мог ничего поделать, моё сердце сжалилось, и я направился в коридор, не спеша. Встал у двери, содрогающейся от сильного стука, прислонившись к ней спиной.
– Алан… открой…
– И? – спросил я её через дверь.
– И… я была дурой, прости…
– А зачем тогда так…
– И… потому, что я тебя люблю, а ты… дурак… прости… Алан… открой!
Я отворил тяжёлую дверь, посмотрел в её мокрые глаза и обнял свою Яну:
– Больше не будешь? Я не хочу так вот драться… Да и вообще…
– Прости…
Мы долго сидели с ней вместе, разговаривая о всяких пустяках, как и раньше, но самое главное – мы вновь помирились и, кажется, даже целовались, я точно уже не помнил. Наши совместные походы до школы и обратно, ставшие уже ритуалом, вернулись вновь и мы были счастливы.
А за неделю до дня рождения Яны мне пришлось заняться обустройством ледяного катка. Я принялся таскать и сливать воду на землю в одном из самых холодных северных ответвлений пещеры, в итоге мне удалось создать небольшую ровную ледяную площадку.
И наконец, наступил долгожданный день её рождения. К счастью, он выпал на выходной, и я рано пришёл к «Солнышку», переживая, понравится ли мой подарок и как всё пройдёт. А больше всего меня тревожило, получится ли у Янки кататься на коньках.
«Я бы не смог», – закралась мысль, но я отогнал её.
С утра было очень холодно и коньки били меня по спине, спрятанные в большом чёрном рюкзаке. А подружка моя крепко и видимо сладко спала и, как назло, совсем не спешила вставать. В итоге баба Вера, увидев меня, прыгающего на морозе, сжалилась надо мной:
– Доброе утро, Алан! Ты, как всегда, за Яной пришёл? А что же так рано, сейчас же не в школу?
– Ей сегодня семнадцать исполнилось, баб Вер, я ей подарок принёс, только вы не проболтайтесь, хорошо? – тихо сказал я, показывая самодельные коньки.
Я начал ей было рассказывать, как их смастерил, но услышал скрип двери наверху и, упаковав подарок, взлетел вверх по лестнице. Яна ещё в полусонном состоянии шла в сторону кухни, но обрадовалась, увидев меня.
– Ян, привет, я тебя… в общем, поздравляю тебя с днём рождения и… вот, держи! – я вытащил из рюкзака свой подарок. – Пойдём со мной, там за лифтом я залил небольшой каток… Смотри, тут в тетрадке я выписал, как кататься, вот – здесь разные фигуры и позы, я тебе помогу… Только музыки, к сожалению, нет…
Яна стояла с подарком в руках и слёзы ручьями текли с её глаз, потом, улыбнувшись, сказала:
– Ты вспомнил тот день, да?
– Да, твоя мама… она не успела… исполнить твою мечту, и я подумал… Пойдём, Ян?
– Ага, я сейчас. Спасибо тебе, Алан!
Она быстро собралась и до вечера мы пробыли на катке. Сначала мне приходилось поддерживать Янку, чтоб та не упала, но потом она каталась сама в свете масляных ламп, что мы захватили с собой. После мы разговорились, вспоминая: