Константин Великий. Сим победиши

После трапезы император пригласил Вассиана прогуляться по саду, чем вызвал жгучую зависть Кальпурния и Феликса. Во время прогулки Константин не стал тратить время на церемонии, а прямо попросил Вассиана отправиться к Галерию и попытаться вызволить Елену. Несмотря на дружеский тон, которого придерживался император, сенатор понял, что не имеет права отказаться.

III

Константин прогуливался вдоль прямых длинных улиц военного лагеря. С обеих сторон тянулись палатки легионеров из белой парусины.

Император всегда старался выглядеть спокойным и невозмутимым, создавая видимость, будто ничто не может заставить его сомневаться в себе. Но сегодня мрачное расположение духа брало над ним верх. Он хмурился и временами, сам того не замечая, глубоко вздыхал. Тревожные вести пришли из Египта: армия узурпатора разгромила восставших, «житница Империи» вновь оказалась под властью Максенция. Сейчас его войска готовятся к отплытию обратно в Италию. Война еще не началась, а преимущество, на которое так рассчитывал Константин, исчезло. Армия узурпатора будет в полном сборе. Максенций стягивает резервы и активно набирает новых рекрутов. По численности у него будет преимущество в три или даже четыре раза. Беднота, задобренная возобновившейся раздачей хлеба, на время забудет о своей ненависти к узурпатору и, вместо того чтобы поднять мятеж, будет с любопытством следить за ходом противостояния.

Император с гордостью и тревогой смотрел на готовящиеся к походу войска. Это был цвет его армии: солдаты, закаленные в боях против пиктов, саксов, франков и багаудов. Многие из них служили еще при его отце. Именно они возвели Константина на трон, с ними он бился бок о бок на туманных землях Британии и в мрачных германских лесах. Их отвага и доблесть прославили его как полководца. Здесь были искусные конные лучники из загадочных азиатских степей, тяжелая кавалерия грозных батавов, свирепые алеманы Эрока, легионеры, набранные из романизированных кельтов Галлии и Британии.

Он никогда бы себе не простил, если бы потерял этих славных воинов, бросив их в неравный, заведомо проигранный бой. Как бы он потом посмотрел в глаза отцу в загробном мире? Но отступать нельзя: это оскорбит солдат. Разве он не верит в их победу? Разве они не способны сокрушить любого врага, как бы многочислен он ни был? А главное, Максенций, Лициний, Максимин Даза и даже умирающий Галерий не должны почуять его слабости. Если решился сделать шаг, то иди до конца.

«Отец рассказывал, как Септимий Север, умирая, советовал своему сыну Каракалле: будь великодушным к солдатам, а все остальные пусть катятся в Тартар, – подумал Константин. – А еще Север сказал Каракалле: не дай никому увидеть, как ты меня убьешь!»

Солнце клонилось к закату. Легионеры собирались возле костров, на которых варилась похлебка. Держа в руках деревянные миски, они нетерпеливо рассаживались, постелив на землю льняные плащи. На них оставались только грубые туники грязно-белого цвета с длинными рукавами, стянутые поясами с бронзовыми накладками, и калиги[7 - Калиги – полусапоги, покрывавшие голени до половины; их подошва была покрыта шипами для устойчивости.].

Классическая римская армия отошла в прошлое. Империя больше не вела завоевательных войн, а перешла к обороне границ: от пиктов и саксов в Британии, от германских племен на Рейне и Дунае, от персов на Востоке, от мавров в Африке, от движения багаудов внутри собственных провинций. Военные реформы Диоклетиана закрепили преображение армии, начавшееся столетием ранее.

Войска поделили на пограничные и маневренные. Первые были заслоном на пути врага, а вторые – резервом на случай прорыва. В походы полководцы брали в основном маневренные части, пограничную армию снимали с оборонительных рубежей только в крайнем случае.

Численность римского легиона уменьшилась – с пяти тысяч до тысячи двухсот человек. На смену пластинчатым доспехам пришли чешуйчатые, в виде множества металлических пластинок, похожих на рыбьи чешуйки, которые нашивали на тканевую основу. Широкие четырехугольные изогнутые щиты, называемые «скутум», уступили место щитам меньших размеров овальной формы, поэтому ножны, ранее располагавшиеся на правом боку, переместились на левый. Вместо знаменитого гладиуса легионеры теперь сражались более длинным мечом – спатой. Метательный дротик пилум заменили спикулумом[8 - Пилум – метательный дротик, длина с наконечником – 2 м, длина наконечника – 60–100 см. Спикулум – более тяжелый дротик длиной около 190 см с коротким (до 30 см) железным наконечником.].

Римская армия изменилась до неузнаваемости. Таковы были требования новой эпохи, в которую вступила империя.

Константин почувствовал запах бобовой похлебки, которую легионеры варили вместе со стручками и кусочками сала. Мысли о еде тут же отогнали мрачные переживания. Император ощутил, что проголодался. От отца он перенял правило: во время военных походов есть то же, что и обычные легионеры. Константину нравилась простая солдатская пища, она вносила в его рацион приятное разнообразие и давала желудку передохнуть от изысканных блюд дворцовой кухни.

Мелькнула мысль вернуться в свой шатер и приказать подать ужин. Но вместо этого он подошел к одному из костров. Прежде чем легионеры успели вскочить, чтобы поприветствовать его, император проворно скинул пурпурный плащ и присел рядом с ними.

– Найдется для меня миска? – спросил Константин.

Он уже не раз делил трапезу с легионерами – его поступок не вызвал удивления. Возле костра были разложены сыр и хлеб, стояли кувшины с оливковым маслом. Присмотревшись к отличительным значкам на поясах, Константин определил, что составил компанию центенарию, декану[9 - Декан – командир подразделения из десяти легионеров.] и восьми рядовым. Затем он взглянул на штандарт, установленный возле ближайшей палатки. Оказалась, что это вторая манипула[10 - Манипула – основное тактическое подразделение легиона в период существование манипулярной тактики. Манипула осуществлялась трехлинейным построением с интервалами: гастаты, принципы, триарии.] шестого Геркулиева легиона.

«Его падчерица стала моей мачехой, дочь моей женой, сам он пытался меня убить, – подумал Константин. – И даже после смерти он будто по-прежнему где-то рядом».

Этот легион был набран Геркулием Максимином и назван в его честь. Пока император рассуждал о своем тесте, центенарий с почтительным видом протянул ему деревянную миску. Константин поблагодарил его и нетерпеливо спросил:

– Скоро там? Уже слюны полон рот.

– Еще чуть-чуть, – с придыханием ответил легионер, помешивая густую похлебку.

Он немножко зачерпнул из котла, попробовал, сделал паузу, чтобы как следует распробовать, затем взял мешочек с солью, бережно его развязал и добавил пару щепоток. За приготовлением похлебки как завороженные наблюдали все, кроме двух молодых легионеров, которые угрюмо смотрели себе под ноги.

– Почему приуныли? – добродушно спросил у них Константин.

Те вздрогнули и побледнели, не зная, что ответить.

– Чего языки прикусили? Забыли, как надо отвечать? – рявкнул декан, затем, извиняясь за них, обратился к императору: – Не гневайся, о Божественный. Желторотики сами не свои, кампидуктор[11 - Кампидуктор – звание, появившееся в римской армии во времена поздней Империи; носивший его отвечал за подготовку новобранцев.] их совсем измотал. Гоняет целыми днями, жезлом лупит и орет, что худшего сброда никогда не видел. Он это всегда говорит. А новобранцы верят.

– Кто у вас кампидуктор? – поинтересовался Константин.

– Фурий Катон.

– Старый пес, все лютует. Но ничего, он свое дело знает, мой отец его ценил, как и весь шестой Геркулиев легион, – кивнул император. – Копите свою ненависть к кампидуктору, чтобы выплеснуть ее на врага. Очень скоро он сделает из вас добротных легионеров.

С Фурием Катоном Константин не был знаком, а лишь сделал вид, что знает, кто это. Кампидукторами назначали ветеранов, поэтому было очевидно, что он служил при Констанции Хлоре. Ну, а характеры у всех ветеранов схожи, такими их сделала римская армия.

Вскоре легионер, стоявший у котла, объявил: блюдо готово! Горячую похлебку разлили по мискам. От поднимающегося пара лица у солдат раскраснелись. Император, чтобы этого не случилось и с ним, не наклонялся, ел выпрямившись, но ложкой орудовал столь же проворно. Миски стремительно пустели. Добавку накладывали до тех пор, пока не вычерпали котел до самого дна. Похлебку заедали козьим сыром и свежим хлебом с хрустящей корочкой, макая его в оливковое масло. Уплетая свой ужин, легионеры громко чавкали и, не сдерживаясь, рыгали, а когда доели, жадно вылизали миски. Им и в голову не приходило, что рядом с императором нужно соблюдать манеры.

– Похлебка удалась на славу! – произнес Константин, похлопав себя по животу. – И хлеб замечательный, кто его пёк?

Он отстегнул от пояса флягу с поской[12 - Поска – древнеримский безалкогольный напиток, смесь винного уксуса, яиц и воды.], сделал несколько глотков и протянул ее сидевшему рядом легионеру.

– Я, – смутившись, произнес юноша, высокий и худой, как стебель, с длинными сильными руками. – Меня зовут Сабин, мой отец и дед были пекарями. Это у меня в крови.

– К сожалению, в походе такого вкусного хлеба тебе не испечь. Нам придется довольствоваться сухарями. Но, разгромив узурпатора вместе с теми безумцами, что решат сражаться под его знаменами, мы поставим столы на Марсовом поле и будем пировать. Я приглашу всех своих бравых легионеров, а вторую манипулу шестого Геркулиева легиона в первую очередь.

– Враги Константина будут дрожать! – воскликнул центенарий.

Остальные легионеры с жаром его поддержали. Император напомнил им о недавнем вторжении франков. Они стали с удовольствием вспоминать, как разбили варваров и отбросили их обратно за Рейн. Фляга с поской прошла по кругу и вернулась к Константину. Он уже хотел подняться и уйти, когда центенарий осторожно спросил:

– О Божественный, говорят, что участие в походе против узурпатора зачтется за пять лет службы… Это только слухи?

– Я собирался объявить об этом в ближайшие дни. Те, кто примет участие в войне против Максенция, смогут выйти в отставку на пять лет раньше, – подтвердил Константин. Легионеры радостно переглянулись. Император решил продолжить и обрадовать их еще. – Каждый получит право выбрать участок земли в Галлии, Британии, Испании или Италии. – Он говорил о территориях, контролируемых узурпатором, как о принадлежащих ему. – А также пару волов, пятьдесят модиев[13 - 1 модий равен приблизительно 23 кг.] зерна и… вознаграждение.

Константин не стал называть конкретную сумму. В империи шло обесценивание монеты, никому, даже Диоклетиану, не удалось его остановить. Вознаграждение, которое император посулил бы, через год-два могло стать грошовым.

– А если легионер захочет поселиться в городе и печь хлеб, ему будет на что снять пекарню? – робко спросил Сабин.

Обесценивание монеты беспокоило горожан сильнее, чем сельских жителей. Крестьянин мог и сам себя прокормить.

– Конечно, вы сможете заняться чем пожелаете. Твое намерение похвально, Рим нуждается в ремесленниках, особенно в хороших пекарях, – произнес император, пытаясь придумать, что бы предложить таким как Сабин. – Каждый, кто решит стать ремесленником или торговцем, получит… сто модиев зерна. Оно всегда в цене; думаю, пекари об этом прекрасно знают. Его можно будет продать или обменять. И без должного вознаграждения я никого не оставлю. Как только голова узурпатора скатится с плеч, монета вновь наберет вес. – Константин поднялся: – С завтрашнего дня каждый будет получать к ужину по куску мяса. Благодарю за трапезу.

– Ты оказал нам великую честь, о Божественный! – хором отозвались легионеры.

После сытного ужина Константина потянуло в сон. Несколько раз приятно зевнув, он все же решил немного прогуляться. Миновав ряды палаток, император вышел к стене, ограждавшей лагерь. Ему захотелось подняться на сторожевую башню, взглянуть на окрестности. Дозорный отступил на полшага в сторону, пропуская Константина к краю смотровой площадки. Он положил ладони на деревянную перегородку и посмотрел вдаль.

Он полюбил Галлию за те семь лет, что правил ею. Это был прекрасный край, в котором римская цивилизация переплеталась с древней и таинственной культурой кельтов. Но Константин чувствовал себя здесь скорее военачальником, живущим во дворце, чем всемогущим правителем. Он защитил эти земли от варваров, подарив жителям годы мира и спокойствия. Но отсюда у него не получалось справиться с обесцениванием монеты, наладить торговлю с другими провинциями. Нити управления Западом находились в Италии.

Константин разглядывал причудливые домики кельтской деревушки неподалеку, с круглым основанием и конусовидными, чуть наклоненными крышами. На задних дворах паслись козы. Трое крестьян с длинными нечесаными волосами, в грязных рубахах и грубых шерстяных штанах тащили вязанки хвороста. Слышались крики петухов, любимой птицы галлов. Поднимавшиеся от труб домов тонкие струйки дыма, казалось, подпирали чистое предзакатное небо. А ведь рядом находился Арелат, крупный город с высокими каменными стенами, акведуком, общественными термами, амфитеатром и храмами римских божеств.

«Завоевание Галлии открыло Юлию Цезарю путь к самой вершине, – рассуждал Константин. – Мне же она досталась по наследству».

Рядом с лагерем протекала речушка, из которой легионеры набирали воду. Над ней уже сгущался вечерний туман. Взглянув на нее, Константин подумал о Рубиконе, реке, что была немногим больше этой, но прославилась в веках. Когда-то она была границей между Италией и Цезальпийской Галлией. Юлий Цезарь во главе войск возвращался в Рим. По закону он должен был оставить легионы за Рубиконом. Он уже знал, что враг приготовил ему ловушку. Его ждали неминуемый арест и гибель. Однако двинуться с армией на Рим, чтобы разделаться с врагом, означало объявить войну всей республике.

По легенде, Цезарь сомневался: поднять оружие против Вечного города – страшное преступление, да и войск противник мог собрать значительно больше. Стоя на берегу Рубикона, он подбросил монету. Она выпала стороной, означавшей войну. Тогда Цезарь изрек: «Жребий брошен!» – и повел легионы на Рим. Он победил, Республика сгорела в огне гражданской войны, а из ее пепла родилась Империя. Но могло ли все пойти по-иному, если бы выпала другая сторона?

Раздумывая об этом, Константин вынул из кошеля бронзовую монету, отчеканенную во времена правления отца. На одной стороне был изображен профиль Констанция Хлора с лавровым венком на голове, на другой – он вместе с богом Юпитером держали на руках маленькую крылатую богиню Викторию.

«Сторона с профилем отца будет за мир, с Викторией за войну», – решил Константин.