Константин Великий. Сим победиши

Он не рассчитал и подбросил монету слишком высоко. Она взмыла в воздух, а затем упала меж ветвей раскидистого кустарника за лагерной стеной.

«Жребий брошен, но не пойман, – с досадой подумал Константин. – И ладно, все равно бронза сейчас ничего не стоит».

Тут он понял, как глупо было бы сказать своим солдатам, что они не пойдут сражаться и не покроют себя славой потому, что монета выпала не той стороной. Цезарь не бросал жребий. У него не могло быть пути назад. Он следовал правилу: Фортуна благоволит смелым! Поэтому покорил Галлию всего с пятью легионами, поэтому стал одним из величайших людей в истории Рима.

– Думаешь о Юлии Цезаре? – послышался за спиной голос Далмация.

Константин обернулся и удивленно спросил:

– Как ты узнал?

– Любой, кто смотрит на реку и подбрасывает монету, скорее всего, думает о Цезаре, – пожал плечами Далмаций.

– А ты догадлив, – кивнул император и тут же добавил: – У нас это семейное. Давно тут стоишь?

– Не очень. Не хотел тебя отвлекать.

Они спустились с башни и двинулись вдоль стены. От Далмация резко пахло лошадиным потом.

– Договорился со жрецами? – спросил император.

Перед походом полагалось провести ритуал жертвоприношения, чтобы задобрить богов и призвать их на свою сторону.

– Со служителями Юпитера, Марса и Квирина – без труда. Они согласились на серебро и бронзу. А вот жрецы Митры требуют золото. Я пытался, но с ними так тяжело, они уперлись. Чтобы митрийцы провели жертвоприношение, нужно отдать им почти весь наш запас золотых.

– Я собираюсь раздать его солдатам. Мы и так задержали их жалованье, – покачал головой Константин. – А ты намекал жрецам, что если они умерят свои аппетиты, то будущий правитель всего Запада будет им признателен?

– Разумеется. Они ответили, что, кто бы ни правил Западом, он все равно будет в них нуждаться. Кажется, они прослышали, что у узурпатора намного больше людей, чем у нас, и верят в его победу. Я бы наказал их за подобную дерзость, но… ты же понимаешь.

Император кивнул. Культ солнечного бога Митры был очень популярен среди военных. Он пришел с Востока в годы правления императора Аврелиана. Положив конец эпохе Тридцати тиранов, Аврелиан искал способ вновь сплотить империю или хотя бы ее армию. В Пальмире, подавляя восстание царицы Зенобии, он проникся культом Митры.

Вера в Непобедимого бога Солнца, дарующего славу поклонявшимся ему воинам, нашла отклик среди легионеров и военачальников. Но Аврелиан, солдат до мозга костей, не понимал, что эта полностью закрытая для женщин религия не могла объединить не только Империю, но даже армию. Она была чуждой для крестьян, ремесленников и прочих непричастных к военному делу слоев населения. А именно оттуда шел основной приток рекрутов в легионы.

Храмы солнечного бога – митреумы – должны были располагаться под землей, в подвалах или пещерах. Новая религия не принесла империи грандиозных построек, а, наоборот, зарылась под землю. Злые языки шутили, что адепты Митры делают подкопы под римскими городами и те скоро обрушатся.

– Заплатить легионерам за верную службу или жрецам за благословение бога Солнца, – вздохнул Константин. – А ты что думаешь, Далмаций?

– Прошу тебя, не говори так! Митра благоволит тем, кто прославляет его на поле брани, а не тем, кто приносит ему в жертву стада быков и трусливо надеется, что ему пошлют легкую победу. Алчность жрецов позорит его имя, он накажет их. Но это не оправдает нашего пренебрежения владыкой Солнца!

Их отец Констанций, как и все высшие чины Империи, был митрийцем скорее из необходимости, чем из собственных убеждений. Таинство посвящения в культ Митры прошли и все его сыновья, будучи еще подростками.

– Если бы тебе довелось пережить то же, что и мне, ты бы знал: боги совсем не такие, как нам рассказывают жрецы. Очень жаль, что ты не справился. Я подумаю насчет золота. Решение сообщу завтра утром, – холодно произнес Константин. – Есть вести от братьев Ювентинов?

– Их переговоры с варварами прошли успешно. Они должны вернуться еще с пятью сотнями вспомогательной кавалерии. – Далмаций выглядел опечаленным.

– Когда все войска соберутся, у нас будет двенадцать легионов и восемь тысяч всадников, – подсчитал Константин. – У Максенция войск почти в три раза больше.

Далмаций молчал опустив голову.

– Ждать нельзя, иначе его армии явятся сюда. Но пока они расквартированы в разных местах. Будем действовать на опережение, нападем первыми и трижды разобьем войска, примерно равные нам по численности. Фортуна благоволит смелым! – твердо сказал император. – Осталось договориться с христианами. Вели привести ко мне епископа Осия… Только будьте с ним почтительны.

– Он уже ждет тебя у твоего шатра.

– Что?

– Я прибыл из Арелата и сразу к тебе. Мне сказали, что ты отправился прогуляться по лагерю. Я хотел пойти тебя искать, и тут появился Осий. Стража у шатра собиралась прогнать старика, но я знал, что ты захочешь его увидеть, и велел не трогать.

– Странно, что он пришел сам; должно быть, собирается меня о чем-то попросить. Оно и к лучшему, – задумчиво произнес Константин. – Тогда на этом всё. И еще, Далмаций, учись не показывать, как легко тебя расстроить. Бери пример с нашего отца, будь невозмутим.

– Постараюсь, о Божественный. – Перед тем как уйти, Далмаций поклонился.

Константин ответил ему снисходительной улыбкой.

IV

Константин быстрым шагом направился к своему шатру, чтобы поговорить с епископом, но вдруг остановился, услышав голоса, доносившиеся из шатра Авла Аммиана.

– Ты называешь наш медок пойлом, а мне противна кислятина, что вы зовете вином.

– Да ты его пить не умеешь, в глотку заливаешь, даже вкуса не распробовав!

– Вы пьете его с таким умным видом, всякие специи добавляете. А голова от вашего вина трещит, как будто по ней топором били.

– Во всем надо меру знать, а вы, варвары, напьетесь так, что валяетесь как бревна. Хоть голыми руками вас вяжи.

– Раз так, то почему вы, римляне, ни разу к нам не приходили и не вязали? Боязно, да? Зато на рассвете мы бодры и готовы сражаться. А вы по утрам после своего вина похожи на ходячие трупы бледно-зеленые.

– Языком молоть вы все горазды, только когда это римляне вас боялись?

Стража, выставленная перед шатром, расступилась, пропуская императора. Он заглянул внутрь. В ноздри ударил такой запах перегара, что Константин только усилием воли удержался, чтобы тут же не выйти обратно.

– Я своих алеманов научу сражаться не хуже ваших ле… – Увидев императора, Эрок, сжимавший в руках серебряную кружку с пенным напитком, осекся на полуслове. Авл, делавший глоток вина из позолоченной чаши, поперхнулся и стал кашлять.

– Что вы тут делаете? – спросил Константин, хотя вопрос был излишним.

Авл никак не мог откашляться; при его вздрагиваниях чаша дрожала, расплескивая вино по полу.

– Обсуждаем план предстоящей кампании против узурпатора, – ответил Эрок, похлопывая Авла по спине.

– Как только выступим в поход, ни капли вина, меда или пива, – строго произнес император.

– Твое слово – закон, о Божественный, – сказал Эрок.

Придя в себя, Авл хотел что-то добавить от себя, но император уже покинул палатку. Полководец выглядел раздосадованным, он еще никогда не оказывался в столь глупом положении. Эрок тем временем налил ему в чашу пенного меду.

– За Божественного Константина! – объявил алеман.

Епископ Осий оказался высоким жилистым мужчиной пожилых лет, с загоревшим, суровым, но по-своему приятным лицом. От его внимательных голубых глаз во все стороны расходились мелкие лучистые морщины. Несмотря на высокое положение, которое он занимал среди христиан, на нем были простые сандалии, скромный серый хитон, поверх которого накинут легкий плащ – гиматий. Увидев императора, Осий низко поклонился.