Кодекс Снеговика

– Ого! – восхитился Снеговик – Ты тоже говоришь, как ученый человек.

– Я много пожила на этом свете и родила немало котят. Скажи мне лучше, что привело тебя в наш поселок?

– Что ты имеешь в виду?

– Такие существа, как ты, появляются не просто так, а с каким-то предназначением или служат знамением. Может, нас ждет очередной апокалипсис?

– О! – Снеговик даже немного растерялся. – Ты не только говоришь, как ученый человек, ты и думаешь, как ученый человек. Красота и ум – страшная сила.

– М-р-р-р, – такие комплименты приносили Ми-име истинное наслаждение.

Она все же хотела повторить своей вопрос о предназначении, но в это время на горизонте появился Байкал. Он бежал трусцой по дороге, проходящей мимо детской площадки. Пес сытно поел, немного побеседовал с Прохором, вздремнул в будке и теперь хотел продолжить общение с понравившимся ему снежным существом.

И хотя кошка не боялась Байкала, но находиться рядом с ним ей не предоставляло большого удовольствия. От него противно воняло псиной, к тому же поговаривали, что он питается мышами, а Мяукала не любила извращенцев…

«Мляу», – она мысленно выругалась страшным кошачьим ругательством, которое, если его перевести в нескольких словах, означало: «Да подавиться тебе свои хвостом». Это было универсальное ругательство всех кошек мира, поэтому Снеговика оно нисколько не покоробило – он его слышал уже не первый раз. Кошки и сами мало придавали внимания смысловому значению этого ругательства и часто использовали его лишь для связки слов…

– Поговорим после, – сказала Мяукала и гордо пошагала в противоположном направлении.

Ночью, когда заснули все обитатели поселка, Снеговик стал слушать деревья. Он не понимал их языка, но отчетливо слышал их голоса – они были похожи на редкие и протяжные вздохи. По сути, нельзя было утверждать, что эти вздохи являются продуктом интеллекта. Возможно, они – лишь акустический фон жизнедеятельности сложного органического существа, каким являлись деревья. Например, такой шум могли издавать медленные подвижки древесного сока под действием перепадов атмосферного давления. Однако Снеговику почему-то верилось, что деревья не просто органические существа, но существа разумные. Во всяком случае, Кодекс не отрицал такой возможности. Один из тезисов Кодекса говорил: «Единственное существо на земле, которое не мыслит – это рыба». Это утверждение не было твердым доказательством разумности деревьев, но оно и не опровергало его.

Многие годы Снеговик пытался расшифровать эти вздохи, тратил на это излишки своей энергии, но до сих пор так и не смог этого сделать…

«Звезды – это оптический мираж, возникающий из-за квазибустулярных искажений пространства».

Кодекс Снеговика.

Двадцать шестое декабря. Пятница.

Обитатели поселка – и люди и животные – ждали выходных с разными чувствами. Кто-то предвкушал приятных впечатлений, а кто-то, наоборот, не любил эти дни.

Больше других не любил выходные Алексей. Аборигены вероломно нарушали его спокойствие и единоначалие. Они бесконечным потоком шли в штабную избу и девяносто девять процентов из них шли с жалобами и угрозами. Аборигены требовали незамедлительно заменить, отремонтировать, заколотить, а у Алексея в распоряжении было только пять таджиков, да и тем не хватало квалификации.

– Вы же сами голосовали за сокращение штата работников, – оправдывался он. – У меня лишних людей нет. Придется подождать.

Но ждать никто не хотел, поэтому Алексею приходилось выслушивать не совсем приятные слова, а отвечать на них соответствующим образом он не мог, так как Тарас Алексеевич строго-настрого наказал ему – абориген всегда прав…

Охранникам в выходные тоже приходилось не сладко. Начиная со второй половины пятницы, они вынуждены были то и дело выскакивать из вагончика на улицу, чтобы открывать ворота для въезжающих автомобилей. В субботу и воскресение тоже было трудно: аборигены часто выезжали из поселка в ближайший магазин, поэтому спокойно посидеть и посмотреть телевизор или поиграть в карты не получалось даже полчаса. Да и Алексей с наступлением выходных проявлял чрезмерную ретивость. Он тем самым хотел показать аборигенам, что не зря получает свою зарплату.

Зато таджикам выходные были в радость. И хотя работать приходилось больше, чем в будни, но зато жизнь их наполнялась в эти дни новыми красками. Гонимые миграционными законами, они не смели высунуть носа за пределы Барханов, и пять дней недели фактически варились в собственном соку. Только в выходные аборигены, словно свежий ветер, приносили шум и веселье внешнего мира. Среди них были женщины и дети, и таджики находили удовольствие хотя бы поглядеть на этих милых существ человеческого рода, вспомнить о своих родных женщинах и детях, сладко взгрустнуть о родине и отметить на календаре, что до долгожданного отпуска осталось неделей меньше…

Таджиков в Барханах осталось только пятеро. Раньше их здесь было больше десяти, да еще вместе с ними несколько украинцев, молдаван и костромчан. Экономический кризис и желание аборигенов сократить до минимума управленческие расходы привели к полному истощению поселковой рабочей силы. Сначала избавились от дорогих костромчан, потом – от украинцев и молдаван. Остались только таджики, да и тех вдвое меньше, чем раньше…

Жили таджики не впроголодь, но и без излишеств. Алексей снимал с их и без того скромной зарплаты какой-то придуманный им налог в размере двадцати процентов, смысл которого они не понимали, но спорить с Алексеем боялись. При этом работать после сокращения штата приходилось втрое больше. Поселок был еще не достроен, поэтому помимо ежедневных задач, вроде той же расчистки дорог от снега и уборки мусора, они должны были копать траншеи для коммуникаций и дренажа, пилить доски, вкапывать столбы, перетаскивать бревна и прочее, прочее. Каждый день проходил, как один – в постоянном напряжении мышц и почти в полном безучастии ума. Только в выходные это однообразие нарушалось новыми лицами и звуками…

Вместе с таджиками вечера пятницы ждало с нетерпением все зверье, обитавшее в поселке и поблизости от него. Ждал Байкал – ему нравилось играть с детьми; ждал Прохор – у него появлялось больше возможности показать свое сторожевое мастерство и вволю налаяться; ждала Мяукала (Ми-има) – у нее выходные ассоциировались с вкусными котлетами и комплиментами ее красоте; ждали вороны – мусорный контейнер на выезде из поселка за субботу и воскресение наполнялся до краев; ждали воробьи – для них люди привозили вкусные семечки и насыпали их в кормушки; ждали мышки-полевки – в подполе разогретого дома можно было насладиться теплом на всю оставшуюся неделю. Даже местный дятел ждал – хотя ему ничего от людей не перепадало, но общее веселье так вдохновляло его, что он еще усерднее начинал обстукивать окружающие поселок деревья…

– Ну, так каково же твое предназначение? – снова задала этот вопрос Мяукала в пятницу утром.

Продолжить разговор со Снеговиком в другое время ей не удалось, потому что Байкал не давал ей этого сделать. Он словно прописался на детской площадке. Несколько раз во второй половине четверга кошка пыталась застать Снеговика в одиночестве, но всякий раз тут обязательно находилась эта бестолковая псина. Поэтому Мяукала проснулась в пятницу пораньше и первым делом пришла сюда, пока Байкал наслаждался завтраком.

Снеговик очень ей обрадовался. Он находился в трепетном ожидании вечера, когда должен был появиться Создатель, а время тянулось бесконечно долго, поэтому любое общение, которое могло скоротать минуту-другую, приносило ему удовольствие. Тем более, общение с этой кошкой, которая показалась Снеговику очень интересным собеседником.

– Ми-има! – воскликнул он, увидев ее. – Что же ты так давно не приходила?

– Х-мяу, – ухмыльнулась та. – Да разве ж к тебе можно подступиться. Ты просто звезда Бархан. То вороны, то мыши. Этот придурок, мляу, и вовсе не отходит от тебя.

– Зря ты так, Байкал хороший пес. Добряк, каких поискать. Болтливый только очень. И не очень ловкий. Так распрыгался, что посох у меня выбил.

Только сейчас кошка обратила внимание, что обрезок пластмассовой трубы, который Снеговик называл посохом, валялся в метре от него. Без него Снеговик казался не таким важным, каким он представился кошке вчера.

– Эх-мяу, – посочувствовала она. – В следующий раз он ненароком снесет твою голову.

– Ничего страшного. Приедет Создатель и все поправит.

– Ты думаешь, он еще помнит о тебе?

– Увидит, вспомнит.

– Не знаю, не знаю, – Мяукала сомнительно повела головой. – Люди очень неблагодарные и очень непостоянные существа, мляу. Сегодня они могут приласкать, завтра могут крикнуть «брысь».

– Человек не виноват в том, что он такой.

– А кто виноват?

– Я не знаю. Так говорит наш Кодекс.

– Кодекс?

– Это что-то вроде закона.

– Вы совсем как люди. Они тоже помешаны на своих законах, которые сами же придумали.

– А тебе это не нравится?

– Закон для всех один – это закон природы. Ничего другого придумывать не надо. Люди сами оторвались от природы и сами перестали соблюдать ее законы. Вот и приходится придумывать свои…

– Ты не любишь людей, но живешь за счет них.

Кошка осеклась. Последние слова показались ей укором, причем справедливым и от этого особенно обидным. «Только морали нам здесь не надо, – подумала Мяукала, – пусть она остается людям».

Снеговик слышал ее мысли, но не подал виду, хотя мысли кошки его немного обеспокоили. «Не возгордился ли я?» – возник у него тревожный вопрос. Он, как и все снеговики, очень боялся заболеть гордыней, потому что гордыня для Снеговика – смерть. Так говорил Кодекс.

«Не надо быть таким надменным», – решил он для себя.

– Ну, так каково же твое предназначение? – спросила кошка, решив переменить тему.

Снеговик не предполагал, что на это вопрос ему придется отвечать так рано – ведь не прошло и недели после его воплощения. Кроме того, он не думал, что на этот вопрос ему придется отвечать кошке. Этот вопрос задавался ему практически каждый год, но обычно его задавал Слышащий, то есть человек, который был наделен способностью слышать Снеговика. Согласно Кодексу, в любой местности, куда попадал Снеговик, должен быть один такой человек. Чаще всего это были дети, а они задавали ему этот вопрос не так прямо, как Мяукала, и с другой интонацией. Один мальчик в Германии так и сказал ему: «Если ты не исполняешь желаний, то зачем ты вообще приперся сюда?».