73 Но тут, моё заметивши смущенье,
Он распрощался с толстым и худым,
И мы своё продолжили вращенье.
Вокруг носились клочья, словно дым.
«Бесовские проделки расставанья.
И я когда-то тоже был младым, —
Негромкое послышалось признанье, —
И не всегда почтение дарил
Любому рода-племени и званья.
Смеялся, передразнивал, дерзил,
Не воровал (вот это слава Богу),
Зато теперь соблазны все вдали,
85 И мы прибьёмся к новому порогу.
Пускай ступени эти высоки —
Их сглаживать, как отрицать тревогу,
Когда пришельцу будет не с руки
Испытывать неловкость раз за разом,
Встречая превосходства огоньки —
91 Планеты нашей просвещённый разум!»
Глава 8
(1270 г.)
1 «Ну, как тебе, мой друг, бродяги эти?
Толстяк хорош, весьма занятный плут!
Когда такого встретишь на рассвете,
Тотчас слетит последний возглас с губ…»
«Он, значит, душегуб? А я не понял…»
«И душегуб, и человеколюб!
Так этим злодеянием природным
Сконфужен был Создатель всех миров,
Что каждому он чашу переполнил
Избыточностью праведных даров,
Где гнёт, летящий в самоотражанье,
Надёжнее искусных докторов».
13 «Вот странное какое наказанье —
Быть антиподом самому себе.
А тот, второй?» – «Его предначертанье —
Комедию играть в пустой гульбе.
В той жизни он занудством отличался,
Пластинки пересчитывал в грибе».
А наш челнок спрямлял причуды галса,
Пронизывая Средние века,
Уверенной рукою управлялся
Искуснейшего в мире седока.
Мы приближались к новому светилу,
Ещё не прояснённому пока.
25 Неясное предчувствие сулило
Какой-то неразгаданный подвох.
Но тут звезда смущенье проявила,
Лучи померкли, и раздался вздох…
Я поглядел на Пушкина тревожно: