Без преград?

Плету череду образов в сознании морского офицера, еще не до конца отошедшего от разыгравшейся трагедии. Тут главное – страх, яркость картинки и немного логической увязки между ними, чтобы необходимое объяснение зародилось в сознании как бы само собой.

– Проспал, забыл задачу, поставленную Фатерляндом! Ежесекундная готовность к битве с главным врагом германской расы – островным карликом, самим существованием своей империи создающим угрозу потомкам богов. – Как могу рисую в голове носителя апокалиптические образы, явно рождаемые под влиянием моих детских страхов от картин Иеронима Босха.

И тут как нельзя лучше помогает эмоциональный заряд ушедшего сна – резкое перерождение сексуального напряжения в животный ужас перед символическим львом. Кто бы мог подумать, что так удачно сложатся архетипические мотивы!

– Проклятый коронованный британский лев, раскинувший свои лапы над жизненным пространством священного Рейха… Страна ждет восхода нового Зигфрида!

Образ былинного германского героя, попирающего ногой поверженного царя зверей, на фоне восходящего Солнца удается мне на отлично. Даже сам не знаю, из каких закромов памяти я его выудил.

Носитель начинает одержимо одеваться. Или Босх ухватил его за живое, или кровожадность льва так удачно сыграла мне на руку. Вот она – вечная сила изобразительного искусства! Глянув на секунду в небольшое зеркальцо – невыразительное лицо, довольно молодое, редкие усики, короткие рыжие волосы на голове, худощавый, в общем, ничего общего с прославленным Зигфридом – капитан-лейтенант Георг Кёниг быстро выходит из своей крошечной каюты, где кровать и платяной шкаф занимают все свободное пространство. Лодка в надводном положении скользит по океанской глади, как по льду – ни малейшей качки, ни даже ощущения самого движения. Словно стою у себя в квартире на твердом полу. Мое представление о подводных лодках, в основном сформированное фильмами об «атомачах», развеяно в прах. Нависающие сверху системы, узкие проходы, что в миниатюрной офицерской кают-компании, что сразу за переборкой – в кубрике экипажа – между шконками и висящими гамаками спящих рядовых. Повсюду какие-то ящики, коробки, допотопные приборы, вентили и краны. Сырость от постоянно скапливающегося конденсата на металле корпуса. Отвратительный коктейль из перемешанных запахов керосина, выхлопных газов, аккумуляторных батарей, лишь слегка разбавляемый свежим воздухом в надводном положении. Повсюду полумрак, нисколько не разгоняемый хилым светом немощных плафонов. В общем, сам Ад в наихудшем его проявлении. Проклятие!

Центральный пост встречает ошарашенными взглядами вахтенных. Они с удивлением взирают на командира – мой носитель материализуется совершенно неожиданно для борющейся со сном вахты. Кивнув озадаченным матросам, я по трапу поднимаюсь в рубку – мой совместный с вахтенным начальником боевой пост. И чтобы мое появление среди ночи на ходовом мостике не оказалось единственным сюрпризом для вахтенного офицера, бдящего службу на холодном ветру, кричу во внешний люк:

– Учебная тревога!

Скатившись по трапу и ошалело глянув на меня, он передает мою команду вахтенным центрального поста. Трель звонка моментально заполняет все пространство подводной лодки. Сонное царство мгновенно оживает. Крики, топот, глухие удары задраиваемых дверей и люков. Переговорные трубы заходятся кашлем докладов из центрального поста.

– Носовые торпедные аппараты к бою готовы!

– Машинное отделение готово!

– …

В ожидании окончания переклички, присаживаюсь на миниатюрную подставку для расчетов. И пока мой носитель внимательно прислушивается к невнятно булькающему переговорному устройству, я пытаюсь свыкнуться с окружающей обстановкой. Никогда бы не подумал, что подводный флот зарождался в такой жуткой тесноте, отвратительной духоте и вечном холоде. На ум приходит наиболее подходящее сравнение для этой консервной банки – заполненный холодильник небольшого провинциального морга. Как ни крути, морячков с подводной лодки от обитателей холодильника порою отделяет лишь одна крошечная ошибка. А там получите – привет от костлявой дамы… Косой.

– Штурману рассчитать курс – широта 41 градус 46 минут, долгота 50 градусов 14 минут. Машинам полный ход! – Направление в открытом океане ничем не лучше и не хуже любого другого, и при наведении не вызывает у моего визави внутреннего протеста.

Вахтенный начальник с удивлением смотрит на командира, но вот она немецкая педантичность – даже словом не обмолвился, исполняя команды. Ха! Что ж вы хотели – воспетый в веках немецкий Ordnung! Лодка, подстегиваемая неугомонными людишками, натужно ревет четырьмя керосиновыми двигателями и рвется, дрожа всем корпусом, вперед. Учебная тревога идет своим чередом.

– Старшим аварийных команд, провести тренировки по живучести!

Носитель поднимается на продуваемый океанскими ветрами ходовой мостик, в бинокль осматривает темноту атлантической ночи. Что он хочет рассмотреть среди россыпей звезд и их практически не отличимых отражений, мне не понятно. Кругом одна чернильная гладь. Соленые брызги с форштевня легко залетают на невысокую рубку. Океан совсем рядом – впечатление, что стою в крошечном ялике и даже могу, слегка наклонившись, зачерпнуть пригоршню ледяной воды. Никогда бы не подумал, что суровые моря и океаны бороздили в столь утлых суденышках. На корме нелепо торчащая дымовая труба извергает тучи искр и густой белесый дым, с головой демаскируя нас. Не лодка, а пароход какой-то!

И пока экипаж занимается отработкой учебных задач, я начинаю накачивать своего реципиента пропагандисткой мишурой – столь же завораживающе блестящей и не менее пустой, если докопаться до ее сути. По моей затее, скоро командир должен будет отдать приказ, способный перевернуть всю его судьбу. Но… Как же мне сподвигнуть его на это? Одно дело тренировки с учениями, но совсем другое – в мирное время отправить на дно Атлантического океана гражданский корабль, заполненный живыми людьми. И если я, как все пси-трейсеры, не очень-то высокого мнения о большинстве населяющих Землю прямоходящих и в голову кушающих, то мой подопытный обычный человек, еще не переступивший некую черту, за которой в перископ станет виден не пассажирский лайнер, а безликая цель, в которую запросто можно отправить пару торпед с сотнями килограмм взрывчатки.

Мое присутствие в носителях более похоже на эфемерный внутренний голос, чем на непосредственного руководителя тела. А управление возможно только через какие-то идеи, мысли, аккуратно навязываемые под видом его собственных. Перебираю все, что только приходит на ум, и швыряю яркие образы в разгорающийся эмоциональный костер. По опыту знаю, как непросто отличить простому человеку порождения собственного сознания и подсаженные извне мысли-паразиты…

Идем полным ходом уже второй час, и, по моим расчетам, цель должна в ближайшее время появиться на горизонте. А чтобы как-то пока отвлечь визави от тягостных раздумий, подсказываю отправиться с инспекцией по боевым постам. И мой сосед по сознанию, быстро обойдя далеко не гигантскую посудину, пребывает в легкой растерянности, не совсем понимая, как действовать далее. Все более удивляясь – на какого дьявола объявил учебную тревогу. Команда же начинает клевать носами – учебная тревога явно затянулась. Но очень вовремя приходит доклад впередсмотрящего с ходового мостика:

– Прямо по курсу неизвестное судно!

На командира лодки доклад действует, как команда – «Фас!» на обученную собаку, и, на время отбросив внутренние сомнения, он легко взбегает по скользкому трапу наверх. Сигнальщик рукой указывает направление. В бинокль хорошо виден огромный корабль – заливаемый по всему борту веселыми огнями, он несется полным ходом, шутя вспарывая черноту океана. Четыре трубы, залихватски отклоненные назад. «Титаник»! Вот она. Моя цель! И тут, по странной ассоциации, из каких-то детских воспоминаний выныривает образ пассажирского вагона с ярко освещенными окнами, в которых красивые дамы смеются, о чем-то весело разговаривают с модными мужчинами, а мой носитель, совсем маленький мальчик, стоит на продуваемом перроне под ручку с бабушкой. Вечно пьяный отец, похоронивший недавно свою жену, остался в родном доме, забыв о сыне, которого увозят к себе бабушка и дедушка… Как же маленький Георг тогда ненавидел и этот паровоз, тянущий вереницу красивых вагонов, и все тех, кому не было никакого дела до его детских слез… Ха! Провести замещение паровоза пароходом особого труда не составило. И странным образом почти забытое воспоминание оказалось гораздо действеннее националистического голоса патриота. Удивительно… Словно прорвало некую психологическую плотину, и все мгновенно смешалось в голове реципиента – и мои увещевания на имперские замашки островного государства, недавний сон с гибелью чудесной фройляйн в лапах льва и детская обида на красивую беззаботную жизнь:

– Срочное погружение! Торпедная атака!

Съезжаю на руках по трапу в рубку. Унтер-офицер задраивает за собою главный люк. В центральном посту сейчас самая работа – принимаются доклады из отсеков, отдаются необходимые команды. Мы с вахтенным начальником в рубке ожидаем доклада о готовности лодки к погружению. Наконец, главный инженер передает по переговорному устройству из центрального поста:

– Все приборы готовы к погружению, кингстоны открыты.

Я пока благоразумно помалкиваю со своими советами – не хотелось бы неловкой фразой отправить эту железную бочку со всеми нами рыбкам на прокорм. Но мой сосед вряд ли осознает исчезновение одного из самых активных в последнее время внутренних голосов – ему сейчас не до мысленных диалогов:

– Поставить перископ. Вентиляцию цистерн открыть.

Вахтенный начальник садится на металлическую палубу рубки и, подсвечивая себе фонариком, с интересом следит за пузырьками воздуха в стеклянных трубках. И если бы не мой ментальный визави, сроду бы не догадался, что таким образом контролируется процесс заполнения балластных цистерн и наше погружение. Это просто какой-то запредельный примитивизм! Однако лодка, хоть и нехотя, с небольшим креном на нос уходит в глубину.

По тому, как носитель отдает команды, выстраивая атаку, понимаю, что он, даже несмотря на очевидную убогость оборудования, вполне опытный подводник. Тянутся минуты. Все замерло в ожидании. Для остального экипажа лодки это просто учеба и ничего более, и только непосредственно находящиеся в рубке понимают на кого идет охота. Но авторитет командира непререкаем, и все идет своим чередом. Наконец мы выходим на позицию пуска…

И тут неожиданно осознаю: в эти мгновения я становлюсь творцом одного из тех редких исторических моментов, что кардинально перепахивают все историческое поле, а посеянные семена способны будут еще долго прорастать неведомым урожаем. Чувствую себя ваятелем, который из ничего не представляющего из себя обычного булыжника, коим безусловно пока является этот миг в мировой истории, высекает шедевр, помнить который будут в веках – плодить шумные новости, писать статьи и романы, снимать красочные фильмы, пользуясь столь благодатной почвой смерти тысячи людей…

Пока примеряю себя на один из постаментов, в одном ряду с великими творцами прошлого, мой сосед внимательно проверяет расчет торпедной атаки. Ему в этом я не помощник – в голове сплошная математика с заковыристой геометрией в придачу. А мы все несемся навстречу своей судьбе. Впрочем, как и многочисленные пассажиры «Титаника»…

– Первый носовой товсь… – настало время, подобно Цезарю, перешагнуть Рубикон, и чтобы носитель не успел осознать глубину творящегося зла, подталкиваю его силой мысли, – Залп!

Вахтенный начальник не колеблясь щелкает электротумблером к носовому торпедному аппарату. Толчок – торпеда уходит к цели, и нос лодки подбрасывает вверх. Тренированная команда дружно бежит в нос лодки, не давая ей выскочить на поверхность. Ха! Более странного метода борьбы с перераспределением веса после ухода торпеды представить себе сложно. Сумасшедший дом с конями в чистом, незамутненном виде. Ох уж мне этот прославленный германский технический гений…

– Второй носовой, товсь… Залп!

Второй вестник апокалипсиса для беззаботных пассажиров отправляется вслед. И снова веселый топот ботинок о металл палубы. Наконец лодка успокаивается, как в прямом так и переносном смысле, и все замирают в ожидании. Смотрю в перископ. Ага! Первая должна ударить в нос гиганта… а вторая точнехонько по центру борта. Жду… Ничего. По секундомеру первая, наверное, прошла совсем рядом с форштевнем «Титаника»… Вот-вот… Жду яркой вспышки от второй. Но… Морской титан, ни на секунду не задержав неумолимого движения, уходит в ночь. Благодаря своей впечатляющей скорости, он легко отрывается от тихоходной подводной лодки, и мы уже не успеваем сделать повторный заход.

– Merde!

Торпеды не сработали. Наверное, ударив в борт, они сейчас бесполезно погружаются в глубину, не исполнив свой священный долг. Какое предательство! Никчемное железо!

– Отбой учебной тревоги!

Отчаянно ругаясь, носитель уходит в каюту.

Я же, прокляв и эту неповоротливую U-15, и ее бестолкового командира Георга Кёнига, разрываю контакт и возвращаюсь в свою реальность.

Открываю глаза.

– Merde!

Хочется выть от неудачи. Соскакиваю с кресла и начинаю пинать диван, изливая на податливую мебель свой праведный гнев. Тысяча чертей! Столько сил было положено на организацию этого экспериментального похода германской подводной лодки на дальность патрулирования. Ведь создать сколько-нибудь достоверный образ в сознании не какого-нибудь малограмотного «солдафона», а самого статс-секретаря военно-морского ведомства адмирала Тирпица, подвигнувший его послать лодку далеко за берега Британии, было совсем нелегко. Только армады британо-американских «Дредноутов», на протяжении нескольких ночей кряду волчьей стаей терзающих во снах адмирала безмятежную Германию (почему-то в моем исполнении она приобрела вид девственницы в платье с бесконечным вырезом на огромной груди), и идея о морской блокаде островной Империи сподвигли Тирпица присмотреться внимательнее к идее об экспериментальном походе. И-и-и…? Каков итог? Одним словом – Merde!

Немного успокоившись, прихожу к выводу, что еще не все потеряно. В запасе у меня еще двое суток. Или победа, или обидное поражение. А чем, интересно, занят в тридцать седьмом мой соперник?

Ладно, не получилось с торпедной атакой, значит – пожар. Конечно, в зрелищности многое потеряю, но тут уже не до эстетских изысков. Хотя… Пожар на огромном пароходе в порту, на глазах у многочисленной публики и жадных до катастроф журналистов. Не дав себе и часа на отдых, снова окунаюсь в иную реальность…

Сказочное посещение легендарного концерта в Вудстоке кардинально изменило привычное течение жизни: повседневная суета, все это время призрачной вуалью застившая глаза, неожиданно расползлась на лоскуты, обнажив доселе недоступную сторону реальности. Словно распахнулась предо мною неведомая дверь в ранее сокрытую бесконечность иных пространств. Все, что я ранее знал и умел, неожиданно перестало представлять какую-либо ценность и ушло безвозврата. А вновь открывшиеся перспективы неудержимо манили своей необычностью.

Я не сразу, конечно, смог повторить выход из своей реальности. Все-таки первый раз получилось абсолютно случайно, а болезнь, которая и послужила толчком, отпустила. Дни напролет, лежа в постели, вновь и вновь пытался оказаться по ту сторону. Но сети этого мира были слишком прочны, чтобы так запросто выпускать из своих цепких объятий. Пришлось с головой погружаться в ворох мистической литературы, зачастую противоречащей самой себе. Нахватавшись урывочных знаний, проводя часами в медитации, кое-чего получилось осмыслить: реальность удерживала меня устоявшимся образом жизни, тем самым привычным окружением, которое и служило надежной якорной цепью, приковавшей к себе словно Прометея к скале обыденности. И я решился на кардинальные меры: переехал в другой город, разорвал все личные контакты. В итоге превратился в одинокого, нелюдимого мизантропа, коротающего дни в полумраке пустых комнат. Но и результат такого слома своей личной реальности проявился незамедлительно…

Проникать в сознание обычного человека научился довольно легко – достаточно оказалось освоить дублирование, как я это для себя назвал. Суть состояла в обретении способности раскалывать сознание на две части. И если одна оставалась привязана к телу, то второй вполне можно было управлять – выходить из телесной оболочки, перемещаться в материальном мире, подобно святому духу. Этой свободной ипостаси и не составляло особого труда внедряться в сферу сознания другого человека.

Обретя новые, умопомрачительные способности, я кинулся во все тяжкие – первое время буквально не вылазил из чужих ментальных пространств. Там завораживало буквально все: иной ход и строй мыслей; странные воспоминания, к которым у меня был даже более свободной доступ, чем у их обладателей; неведомые ранее эмоции. В общем, плутал я там, словно в сказочном лесу, иногда выходя на солнечные полянки, полные сладкой земляники, а порою натыкался на завораживающие в своей пугающей красоте коряги. Чужое сознание оказалось просто поразительной призмой, меняющей все вокруг. Я смог почувствовать первый трепет влюбленных, дикую ярость обнаружившей измену жены, чистый восторг альпиниста, взявшего свой первый семитысячник… Буквально купался в бескрайнем океане эмоций, на время забыв о возможности погружаться в прошлое – мне вполне хватало экзотических впечатлений и в своей временной линии.

Правда, продолжалось настоящее веселье совсем недолго. Беспорядочные прогулки по чужим ментальным пространствам неожиданно привели к разочарованию. Как оказалось, новая забава не отличалась особым разнообразием: зачастую чужой разум являл собою лишь банальную зеркальную комнату с отражением очень ограниченного круга представлений и идей… Словно мысли, обитающие в головах непохожих, казалось бы, людей, целенаправленно поставлялись туда из одного, ну максимум из двух источников. Даже посетив, ради интереса, женское сознание во время кульминации полового акта, я понял, что это точно никакое не развлечение. Узнать, о чем размышляет среднестатистическая женщина в процессе соития – еще то потрясение! В общем, почувствовал себя этаким современным Евгением Онегиным и окончательно разочаровывался в большей части человечества. Вся их духовная сфера не простиралась далее текущих проблем и забот: поесть, поспать, посмотреть киношку. А усади иного в кинотеатре лицезреть свою жизнь со стороны, хватит десяти минут, чтобы скука заставила взмолиться о выходе на ближайшем перерыве в рекламу. Хотя нет, забыл: есть же еще социальные сети. Где большинство присутствует словно висельник в петле, без единого шанса на освобождение. Да безнадежно вычеркнутые из жизни часы на давно опостылевшей работе. Круг интересов замкнулся. Круговой лабиринт без выхода длинной в жизнь. Плутайте на здоровье, рабы своих примитивных хотелок – водоворота из машин, шмоток и зарубежных курортов…