Без преград?

В придачу к общему разочарованию сами ментальные путешествия довольно быстро привели к эмоциональному выгоранию. Странным образом, серая повседневная жизнь большинства людей пожирала мою жизненную энергию не хуже адского пылесоса. И настал момент, когда исчерпав внутренние резервы, я на несколько месяцев оказался не способен даже проткнуть рыхлую оболочку какого-нибудь безвольного пьяницы. Словно передо мною крепкий упругий барьер, этакий ментальный шлагбаум, а не дырявая, как решето, сфера сознания закоренелого алкаша. А я никак не мог понять, что со мною не так.

Так, набивая себе все новые шишки, наконец, осознал, что любое, даже самое несложное взаимодействие ведет к растрате внутренней энергии, восполнить которую оказалось не так-то просто. И встав перед выбором – куда проникнуть в следующий раз, уже не был настолько глуп, чтобы расходовать драгоценную силу на бесконечные охи-вздохи влюбленных, чревоугодие любителя съесть какую-нибудь экзотическую гадость и прочую ерунду. Я сам невольно стал разборчивым гурманом по этой части. Если уж проникновение, так в сознание человека, пребывающего на самой грани… Тут уже безразлично какой, главное, чтобы точка перелома одной развилкой вела или к эпохальному событию в истории, либо, как вариант, к смерти индивида. Вот где бурлило настоящее варево эмоций! И, как оказалось впоследствии, прекрасная возможность подпитываться так необходимой для пси-паркура энергией.

Мой первый экскурс в сознание самоубийцы, сиганувшего с многоэтажки, это было что-то…

Тяжелые низкие облака свинцовыми цеппелинами рвались с востока на запад, в лохмотья распарывая нежные бока о трубы спящего неподалеку завода. Крыша типового панельного дома с отслаивающимся повсюду рубероидом органически вписывалась в убогую мизансцену. Пронзительный ветер и поразительное одиночество в плотно заселенном мегаполисе. Там, где-то под ногами, копошился обычный человеческий муравейник – кто-то уже завалился в кровать, готовясь к завтрашнему рабочему дню и не заморачивая себя высшими сферами; кто-то ругался с женой, тратя свое драгоценное время на очередной необязательный скандал; чуть ниже любили друг-друга, еще ниже яростно, с боем посуды, дрались… Но гораздо чаще здесь просто не разговаривали, не замечая давно опостылевших сожителей по тесным квадратным метрам.

Клиент – мужик возраста Христа – сидел на вентиляционном оголовке, отрешенно глядя, как крыши домов однообразными серыми прямоугольниками исчезают вдали. Геометрия в школе явно не относилась к его любимым предметам. Вполне возможно, что в предвосхищении такого вот Евклидового реверанса от этого мира. А может, засилье прямых углов просто утомляло не привыкшие к сложным построениям мозги.

Вскоре лучезарная госпожа коснулась заросшей щеки прощальным поцелуем и покинула этот геометрически расчерченный мир, а пришедшая на смену тьма открыла пред бесконечностью ночи парадные врата. Одинокая фигура замерла бездвижно на крыше. Затерявшаяся во мраке, где даже свет слабосильных звезд надежно сокрыт за низкими тучами. Не совсем к месту вспомнилось: Авалон утерял сказочный образ, яблоки сгнили и почернели…

В чужом сознании царила полная прострация – ни единой мысли, ни искры эмоций. Складывалось впечатление, что именно там голая крыша многоэтажки, и только забытая мелодия гуляла среди оголовков. Мне не вполне была понятна причина, что подвела человека к самой грани окончательного решения… Что слегка напрягало. Не видя семя, как узнать, каков из него созреет плод? Так можно было просидеть до самого рассвета, не дождавшись последнего в жизни шага, а первый солнечный луч стер бы чернила мрачного настроя, и новый день одарил новой надеждой. Что меня абсолютно не устраивало. И я призрачным дельфином нырнул в глубины чужого ментального океана. Хотя… Человеческое сознание больше похоже на этакий отстраиваемый в течение жизни лабиринт со множеством дверей, входы-выходы через которые и позволяют чувствовать себя человеком. Конечно если умеешь правильно использовать свой остро отточенный природный инструмент и сдуру не заблудишься. Но тогда я всего этого не знал.

Первым делом попытался привнести в картинку окружающего мира побольше уныния и депрессии. Прямоугольные кровли домов на удивление легко обратились в заколоченные крышки гробов, поглощаемые вдали темнотой. Роль крестов удачно исполнили антенные остовы. Полюбовавшись траурной кавалькадой, заполнившей пространство вокруг, связал парой образов прошлое, своей кровавой убогостью порождающее все эти нескончаемые гробы мемориала, с будущим, куда они все дружно и направлялись. В награду за мои усилия сразу же проклюнулись первые ростки разочарования во всем и вся, стремительно разрастаясь, начали опутывать сознание реципиента:

– Жалкое… Душераздирающее зрелище… Кошмар.

Вот такой вектор размышлений мне пришелся по нраву. Носитель слегка повернул голову.

– С этой стороны ничуть не лучше, – коварным змеем проник я во внутренний диалог все более и более раскисающего клиента, – А все почему? И по какой причине…

– И какой из этого следует вывод? – легко подхватил течение философской мысли мой визави.

Хотелось довольно потереть свои потные ладошки, но, к сожалению, они пребывали с моим бренным телом в квартире. По ощущениям, оставалось лишь незначительное усилие, чтобы заключительным штрихом отправить практически готового суицидника в короткое путешествие с крыши на асфальт. И как-будто реальность была уже в моих руках, и настроение клиента опустилось ниже плинтуса, но мне пока явно не хватало опыта противостояния с иным подсознанием, которое неожиданно включилось в активную борьбу с вмешательством извне. Возможно сказывалось, что я вел себя подобно неповоротливому слону в посудной лавке – образы, генерируемые мною, выплывали ниоткуда и выглядели столь же аляповато, как рождественская елка на черной мессе деревенских сатанистов. Что и включило какие-то внутренние защитные механизмы – мрачная картинка, насаждаемая мною, увяла и расплылась в бесформенную кляксу, более напоминающую небрежно нарисованный мультфильм; идеи о никчемности дальнейшей жизни потеряли доверительную глубину, стали плоскими, бездарно растеряв свою холодную привлекательность. Лишь налет сводящей с ума раздвоенности. А настороженное беспокойство не совсем то, к чему я старался подвести любителя ночных посиделок на крыше.

Мне уже не хотелось ничего радостно потирать, а лишь одно желание – устало промокнуть трудовой пот с призрачного лба. Пришлось импровизировать, придумывать новые ходы в борьбе со строптивым сознанием и буквально врасти в чуждую память. А там…

Легкий отблеск далеко в глубине. И я устремился к нему невесомым мотыльком. Детские годы, наполненными светом водами, плескались на самом дне воспоминаний реципиента. Любящие родители, первые друзья, новые открытия… Ему явно свезло – этот мир начинал открываться ребенку своими самыми светлыми гранями. Дорожки к ним, правда, изрядно замшели, видимо не часто пользовались спросом. Что, конечно же, оказалось как нельзя кстати. А чтобы этот отблеск боле не мешал, пришлось помучиться в поисках наивных детских обид. Прошерстил холодные закоулки памяти и, когда набралось их достаточное количество, швырнул все разом в светящееся озерко, замутив чистый кристалл воспоминаний.

Однако стоило только задавить этот светлый отблеск, как я сам неожиданно очутился в узком коридоре, стиснутом завесами вибрирующего мрака. Не совсем понимая, что происходит, сунулся в одну сторону, в другую… Везде натыкался только на запертые двери и бесконечные коридоры. Коридоры с вполне осязаемыми стенами тьмы. От такого поворота ошалел слегка. Никогда не думал, что устройство человеческого подсознания выглядит такой минималистически однообразной картинкой. Замер на мгновение перед одними из плотно затворенных двустворчатых дверей, более похожими на мистические врата. Разве что печатей Соломона на них не доставало. Мысленно толкнул от себя… Ничего не произошло, только стена мрака слегка дрогнула. Тут нужен был иной подход, и я, вырвав лоскут своей драгоценной энергии, швырнул его прямо в закрытый проем и мгновенно оказался внутри. Все те же колышущиеся стены, только уже расчерчивающие не коридор, а небольшую каморку с сидящим на полу обнаженным существом.

– Эй! Ты кто? – от неожиданности я ляпнул первое что пришло на ум.

Человеком его назвать язык не поворачивался, как бы это абсурдно в моем положении не звучало. Беспалые атрофичные конечности, ровная бильярдная поверхность идеально круглой головы. Если это можно было назвать головой. Выкрутасы чужого подсознания продолжались. Бессмысленно круглые, похожие на одноразовые тарелки, глаза; рот, залепленный несколькими слоями скотча; две небольшие дырки вместо носа; одна ушная раковина валялась рядом, истекая темной кровью, вторая присутствовала где и положено. Сам одноухий был скован по рукам и ногам так, что вряд ли мог самостоятельно сдвинуться с места.

Я потряс сидящего за отвратительно мягкое плечо. Никакой ответной реакции.

– Парень, ты что здесь делаешь?

Мне нужны были ответы – в такие дебри чужого сознания я попадал впервые и как отсюда выбираться представлял смутно. Так еще надо было и свои вопросы порешать. Поднял окровавленный ошметок и прокричал в него:

– Эй, как меня слышно?

Услышал только невнятное мычанье в ответ. Попытался отодрать проклятый скотч, но кто-то изрядно постарался – пленка словно вросла в лицо. Наверное было что скрывать внутри… Приняв вызов, я слился с бездвижной сущностью.

И оказался на поверхности какой-то прилипчивой зловонной жижи. Она беспрерывно текла, заполняя пространство вокруг, пузырилась, отвратительно хлюпая. Гадая, что это за субстанция, брезгливо погрузился в эту гадость, которая засасывала не хуже болотной трясины. Так глубоко я прежде никогда не проникал… Ха! Какая, однако, прелесть! Даже не ожидал такого поворота – это оказались обрывки идей, копившихся в подсознании от просмотра депрессивных фильмов, скандальных передач нынешнего телевидения, сомнительных роликов с ю-туба – убийств, ужасов, скандалов, измен. Ядовитые плоды важнейшего из искусств. Убогость, тошниловка, скабрезность – полный набор, чтобы свести простого человека с ума. Но заботливо прикрытый ширмой свободы самовыражения. А мой м… – чудак – с крыши добровольно заполнял свой и так весьма скромный «чердачок» памяти этими отходами чужого сумасшествия. Подсознание, как могло, до поры до времени изолировало откровенную чертовщину в убогом безликом существе, достойном только жалости. Но о чем думал мой реципиент? Хотя… Индивид, судя по всему, перестал думать сразу же после школы, где его к этому хотя бы подталкивали. Решение нашлось само собою – я разорвал изнутри атрофичное создание, прекратив его бессмысленное мучение, и оставил створки распахнутыми для освободившегося потока жижи – неконтролируемое расползание темного безумия мне было только на руку.

Примерно разобравшись с функционалом многочисленных каморок, я начал их по очереди вскрывать… Планомерно заглядывал за двери, где сидели, лежали, бродили воспоминания, былые переживания и впечатления моего пациента. Порождения пережитых отчаяния, бессилия и растерянности выпускал на волю, бродить по многочисленным петлям лабиринта сознания. И эти монструозные воплощения бесконечной вереницей заскользили сквозь разум моего визави.

А все, что могло поддержать человека в трудную минуту: друзья, родители, приятные воспоминания, строгие табу – выворачивал в их противоположности, как мог искажал, превращал в безобразные пародии. Чтобы не оставалось ни единого места, где можно укрыться уставшему разуму. В общем примерил на себя лавры творца современного «искусства». И мне тут как нельзя кстати пригодились отвратительные смыслы из обнаруженной черной болотной жижи. Матовая гладь искажала до неузнаваемости любой светлый образ, стоило ему лишь в ней отразиться. Что-то закрыв, что-то приветливо распахнув; там притушив, там пододвинув поближе к центральному очагу осознания, чтобы слабосильное пламя выхватывало лишь искаженные тени былых воспоминаний. Как результат моих усилий – подопечный все глубже увязал в паутине обостряющегося психоза.

Прошлое, благодаря стараниям, теперь вызывало только разочарование и отвращение, будущее представлялось беспросветной безнадегой. Оставалось только поставить крест на сиюминутном настоящем… А что настоящее? Лишь промежуточный перегон – никчемное мгновение, не имеющее никакого сакрального смысла. Так, видимость одна. И я с удовольствием лицезрел удивление реципиента, никогда не обдумывавшего ничего более сложного, чем нелегкий выбор между коньяком и виски.

Уже на самом краю крыши пришлось немного подтолкнуть, так как он все не решался на завершающий шаг. Но зато, пока летели в одном теле к растрескавшемуся асфальту…

– А-А-А-… ! – Разрывающий наши сознания ужас буквально заставил меня переродиться.

Незабываемые ощущения. Я потом долго отходил от пережитого у себя в квартире, вернувшись в собственное тело. Куда там восторгу обычного человека, пускай даже стоящему перед только-что купленной за неподъемный кредит иномаркой.

Единственное, что в дальнейшем неизменно портило изысканный вкус впечатлений – все как один, из задумавших свести окончательные счеты с жизнью, в прекрасный момент прощания с этим миром искренне сожалели о содеянном: что перед ударом о землю, что задыхаясь в тугой петле, что ускользающим сознанием пораженного таблетками мозга – всегда последней мыслью был испуг перед необратимостью и страстное желание жить дальше. Что за странные людишки? Столько мучений и метаний, а все лишь для того, чтобы понять какую страшную ошибку они совершают. Неплохо было бы всех этих самодовольных придурков прогнать через один такой эмоциональный опыт, чтобы они раз и навсегда отказались от своей придури. Правда, где бы тогда я подзаряжался? Вопрос…

Но лишь по прошествии еще нескольких самоубийц я понял, что мой самый первый на крышу вышел только покурить перед сном…

Сам же, пользуясь странным опытом пребывания в чужом подсознании, прошелся по своему собственному лабиринту и вычистил авгиевы конюшни былого бездумного потребления культурных «шедевров». И моя реальность от этого изменилась только в лучшую сторону.

Тренированное сознание беспощадно рвет пространство и время. Кругом все условно. Не разберешь – существует что-либо или только кажется. Какие-то странные вихри крутят меня в воронках переплетающихся света и тьмы, само пространство присутствует в неком промежуточном состоянии небытия и бытия. Ориентироваться здесь в привычном понимании невозможно, и, даже сам не знаю как, вновь оказываюсь в нужной точке пространства-времени. Ищу свою крупную цель и подобно копью вонзаюсь в скопище копошащихся «медуз». Выбираю первую попавшуюся и протыкаю рыхлую сферу сознания…

Светлое помещение, отделанное деревом под орех, с изогнутыми арками, белыми колоннами, огромными окнами со шторами, коврами по полу, изогнутой мягкой мебелью – диванчики, удобные кресла и мягкие стулья. Где это я? Книги, журналы… Ага, так это, наверное, читальный зал или судовая библиотека «Титаника». Кругом простаивающая впустую новехонькая мебель, и только за соседним столиком один джентльмен небрежно листает газету. Сидит закинув нога на ногу, покачивая начищенным ботинком. Густые усы, смешно шевелятся, когда он что-то проговаривает себе под нос. Практически полное отсутствие читателей на таком огромном пароходе удивляет. Хотя… Может быть все и закономерно.

Мой реципиент держит в слегка подрагивающей правой руке стакан со скотчем, а в левой небольшую книгу. Имя автора – Morgan Andrew Robertson – мне совершенно ни о чем не говорит, впрочем как и само название произведения «Fatility». Что-то о крушении пассажирского парусника в южных морях. Я быстро оцениваю насколько реально поджечь читальный зал, и может ли это привести к гибели всего корабля… Понимаю, что это будет на уровне детской шалости, и никаким серьезным ущербом тут от этого не запахнет. Так, слегка нервы аварийной команде потрепать. Без сожаления покидаю носителя и начинаю стремительный пси-паркур…

Пассажир третьего класса – ни то… Официант ресторана «A la carte» – ни то… Протыкаю сферы сознания, обретая божественный дар восприятия материального мира. И задерживаясь лишь на миг, чтобы оглядеться, прицениться к обстановке, перепрыгиваю далее из сознания в сознание многочисленных пассажиров и членов экипажа «Титаника» в поисках подходящего носителя…

Меняются сознания, меняется обстановка – от безумной роскоши с резным деревом, позолотой, зеркалами, кожей и бархатом, до аскетических келий с покрашенными краской металлическими стенами, двухярусными кроватями и, о боже, какая роскошь! – отдельным умывальником в каюте на двух человек. Не меняется только ментальный привкус – что-то такое неуловимое… Этакий едва ощутимый едкий вкус медной дверной ручки, если ее долго сосать. Не пробовал, конечно, но сравнение точное. А как эта схожесть проявляется у людей в материальном мире, не могу понять. Может это принадлежность в человеческому роду так ощущается? Разбираться некогда, и я продолжаю свое порхание…

Очередной реципиент сидит за обеденным столом… С недоумением оцениваю роскошь из целого ряда разномерных вилок и ложек перед ним, хрустального строя вытянувшихся во фрунт бокалов. Это же надо еще потратить свое драгоценное время, чтобы изучить это никчемное разнообразие. Возможно, таким образом выстраивался своеобразный сословный барьер для безошибочного распознавания – свой-чужой. Ну, не знаю… Просторное помещение с колоннами и арками повсюду, огромными окнами, многочисленными люстрами. Светло и уютно. Легкий шум голосов сплетается с ненавязчивой живой музыкой. Понимаю, что оказался в теле какого-то потомственного аристократа, генеалогическое древо которого кривыми корнями уходит в темную глубь веков. Но задерживаться в наследнике героических предков, только тратить впустую драгоценное время – исполнить мною задуманное он не в силах, а исследовать примитивный духовный мир этого хлыща, состоящий из карт, проституток и игры в поло, нет никакого интереса. Без сожаления покидаю эту божью тварь…

Стою возле небольшого бронзового херувимчика о двух крылах и с поднятым над кудрявой головой светильником в пухлых ручках. По обе стороны от него вверх уходят пролеты винтажной деревянной лестницы и у художественно выполненных настенных часов расходятся в разные стороны к верхней палубе. Повсюду отделка из дубовых панелей. Не совсем понятно почему, но мой носитель явно волнуется, постоянно поглядывает на медленно ползущие по циферблату стрелки. И даже Честь со Славой, скованные подле Хроносом, не в силах ускорить их неторопливый бег. Царящий в голове хаос мыслей ставит меня в тупик. Этакий сумбур из чувств, тоски и радостного ожидания. Что за… ? Правда не чувствую обычной для аристократа самодовольной уверенности в своей богоизбранности, но… Пытаюсь проникнуть в глубину сознания и получаю приличный такой обжигающий удар, словно прикоснулся к раскаленному угольку. Ха! Появление на ступеньках роскошной девицы в темном платье, усыпанном блестками, с которой мой нетерпеливый кавалер по киношному обменивается нежными взглядами, подтверждает догадку – ах, любовь, любовь…

Неожиданной проблемой стал поиск в промышленных масштабах любителей свести счеты с жизнью. Случайные одиночки, попадавшиеся от случая к случаю, едва-едва позволяли поддерживать постоянный тонус. Как оказалось, по ту сторону энергетическая «медуза» безропотно тянущего лямку серой жизни человека ничем кардинально не отличалась от стоящего на самом краю, или мне просто-напросто не хватало нужного опыта. Конечно, были еще больницы, старики. Но по странной прихоти Вселенной, энергия этих умирающих не поддавалась сбору. Уж и не знаю в чем была фишка. Возможно, так проявляли себя сверхъестественные силы – там, судя по всему, тоже не дураки сидели насчет дармовой жизненной энергии. Криминальные разборки и войны, как источник, также представлялись посредственными поставщиками. Возможно, это связано с моральной готовностью человека погибнуть в любой момент времени, такой своеобразный вселенский фатализм, который совсем не облегчал сбор праны. Критически важным оказался элемент неожиданности, когда человек жил-поживал, представлял свое будущее, строил планы и… Бац! Уже сучит ножками в домашних тапочках, задыхаясь в петле на шее. А жизненная энергия поступает в тормозок того, кто умеет ею грамотно распорядиться.

Вот из-за таких странных прихотей мироздания и приходилось выкручиваться – делать жизнь какого-нибудь недалекого индивида беспросветной, настойчиво внушать, исподволь склонять… В общем, вертеться. Благо, среднестатистический клиент оказался вполне подготовлен к воздействиям со стороны: своим невыразительным образом жизни, унылым социальным окружением, привычкой неразборчиво потреблять извне любой околокультурный контент. Но однажды в одном из подготовленных мною суицидников я внезапно оказался по соседству сразу с двумя разными личностями. Как оказалось, еще один «пришлый» активно готовился к соревнованиям по пси-паркуру, и на мою галантную уступку места у кормушки, поведал об иных владеющих тайнами Вселенной…

Наконец у меня появилась понятная цель приложения своих способностей. Прежде и представить не мог, что прошлое – это не скованная временем монолитная глыба, неподвластная изменениям, а вполне себе текучая субстанция. Хотя мое появление на концерте в Вудстоке уже могло натолкнуть на такую мысль, но я оказался слишком увлечен потоком новых впечатлений и дальнейшими перспективами.

Первое время присутствовал простым наблюдателем, оценивая красоту перекраивания истории мастерами пси-трейса. А через некоторое время я уже удивлялся – как это раньше не замечал лежащих, казалось бы, на поверхности фактов. Ведь в жизни до… неоднократно становился невольным свидетелем, когда неизвестное ранее событие из прошлого вдруг становилось предметом обсуждения широкого круга общественности и чуть ли не эпохальным поворотом. Словно из ниоткуда, проявлялись книги, статьи в журналах, воспоминания свидетелей. Та же высадка американцев на Луну… Как ошалели зрители состязания, когда обнаружилась столь мастерская подмена. И долго возмущались, что пси-трейсер, провернувший такое, не получил заслуженную победу.

Понемногу и я освоился, научился уверенно погружаться в прошлое. Наконец, решил, что ничего запредельно сложного в пси-паркуре нет. И подал заявку на участие…

Б… ! После светлого вычурного холла первого класса с помпезной лестницей под матовым стеклянным куполом никак не могу сообразить, где это я оказался – мрачное, темное помещение с редкими осветительными плафонами, покрытыми толстым слоем черной пыли. Издыхающий свет тщится проникнуть в это царство, по первому впечатлению, самого Аида. Невыносимая жара лишь подтверждает сравнение. Темные фигуры призрачными тенями снуют от угольных бункеров к паровым котлам, подвозя тележки с углем, и вываливают их прямо на паел перед топками. А кочегары, перемазанные все той же, присутствующей повсюду, угольной пылью, небольшими лопатами отправляют далее в плюющиеся огнем топки…

Кругом непрекращающийся гул и оглушительный грохот каких-то неведомых гигантских механизмов. Настоящий калейдоскоп из недавней клаустрофобии в металлическом подводном гробу, шныряющему сейчас где-то поблизости в океане, бесконечности роскошных пространств «Титаника» на верхних палубах, тесноты и скученности в нижних и вишенкой на торте – мрачных трюмов – невыносимо кружит голову. Носитель – молодой парень – оперся о черенок совковой лопаты и трясет лохматой головой, наверное, ничего не понимая в нежданно нахлынувшем ощущении неведомого присутствия. Я же с трудом соображаю, что оказался в сознании угольщика-триммера шестого котельного отделения. Решаю осмотреться, как бы это не звучало саркастически, в этом недоступном для бога Ра уголке огромного корабля.

Бункер с углем вдоль носовой переборки. Обнаженные по пояс фигуры, из-за черной пыли похожие на чертей, как и положено завсегдатаям Ада мечутся в отблесках языков живого пламени. Напротив бункера в ряд стоят паровые котлы, распахнув прожорливые «рты», ждут очередную порцию продукции уэльских шахт. Насколько я понял из незатейливых образов носителя, его задача шихтовать – разгребать – слежавшийся в бункере уголь и в более рыхлом состоянии подавать кочегарам, которые и переправляют его в топки. Собачья работа. Даже представить страшно в каких глубинах морского монстра я нахожусь. Кажется погребен в самой толще холодных вод, отделенных всего-то тоненькими металлическими листами бортов трюма пятого отсека. Несмотря на циклопические размеры ходовых механизмов, свободного пространства для человека практически нет, и моего носителя душит жестокая клаустрофобия. Ха-ха! Побывал бы он в шкуре немецкого подводника! Угольщики что-то кричат друг другу, но среди гула и грохота ничего нельзя разобрать. Ко мне наклоняется один и орет в самое ухо. С трудом разбираю что-то типа:

– Джон-Джон… Куинстаун.

Ага, последняя остановка перед выходом в Атлантику. Звонок. Утренняя вахта закончилась, кочегары вычищают последний шлак из раскаленных топок котлов, готовя оборудование для новой смены. Товарищи машут мне руками, зовут за собой. Мой носитель уже мысленно радуется предстоящему обеду и отдыху, собирается идти за ними вслед. Я же командую – Стоп машина! Заход в порт уже не требует столько пара для машин, и кораблю для маневрирования вполне достаточно остаточного давления . Напряженка спала, пару часов будет затишье – только поддержание давления в системе и новая смена не торопится хвататься за работу.