Горилла говорила, а попугай молчал

– Что собееераешься её искать?

– Да.

– Ты что с ума сошёл? Да погляди на него, он же псих! Такое только больному в голову могло прийти! Выстрелить яйцом! Кто в это поверит! И всё это из-за того, что он волк?!

Я остановился.

– Ты погляди на нас! Мы живём, как люди! У всех на уме только деньги, а на других насрать! Начальница нас обкрадывает, ждёт не дождётся, чтобы посадить его и ещё больше воровать. А сам! Тоже надеешься после этого подняться. И ради этого вы готовы посадить его, а то, что он, может, не убивал, вас не волнует! И всё это из-за того, что он волк?

Козлов молча уставился на меня.

– И когда ты собееераешься её искать?

– Сейчас. Ты со мной?

– Нет.

Мы оба замолчали.

– А что я Козлодоевой скажу?

– Скажи, что я разыскиваю подозреваемого. Но про страусиху не говори! Скажи, что… не знаю, Глухарёв видел, как аист залетел в окно и убил судью. Придумай что-то, а я постараюсь найти её как можно скорее. А ты, самое главное, не дай начальнице арестовать Волчонкова. Пудри ей мозги. Сделаешь?

– Ладно, попробую.

– И ещё проверь, может, ещё кто-то видел в этом доме убийство или страусиху. Узнай: не сбегала ли из роддома беременная страусиха и не пропадали ли у них яйца. И ещё узнай у Филлини насчёт того, как он дал попробовать судье яйцо. А лучше вызови всех подозреваемых на допрос и надави на каждого, особенно на Филлини. Понял?

– Понял… И что ты сейчас будешь делать?

– Заеду домой, займу у отчима денег и поеду в ***. Найду страусиху, привезу сюда, а потом посажу в тюрьму. Денег не займёшь?

– На что?

– На такси.

Бородька поймал для меня машину и заплатил водителю. Перед тем как машина тронулась, я крикнул Бородьке через закрытое стекло:

– Сделай всё, что я сказал! Слышишь?

Он кивнул, и машина, по-человечески зарычав, понесла меня по следу – истинного? – убийцы.

VI

Я вышел из дома, сел в то же такси и поехал в ***. Когда мы приехали, было уже темно. На улице стояла жара и пахло серой. Она тоже была здесь. Я извинился перед Ней и отправился в отель, чтобы выспаться и рано утром заняться поисками страусихи.

Я стоял у стойки администратора и ждал, когда мне передадут ключи. Вещей у меня с собой не было. Рядом со мной стоял носильщик – молодой Псивенс, – на бейджике было написано «Джим». Когда администратор протянул мне ключи, носильщик перехватил их и побежал. Я за ним. Он привёл меня к двери моего номера, открыл её, пригласил меня внутрь и показал, где что находится, а затем, перед уходом, он встал у двери и протянул вперёд ладонь.

Я внимательно оглядел Джима: одежда мятая, шапка набекрень, рот открыт в улыбке, язык высунут наружу. Не могу представить себе нашего Псивенса с высунутым языком. Если, конечно, его голова не находится между ног служанки.

– Обойдёшься, – сказал я носильщику и вытолкнул его за дверь.

Перед сном я поставил будильник на 6:00, но заснуть у меня не получалось. То шторы светились от Её сверлящего взгляда, то за ними слышались какие-то вопли и я подскакивал к окну, чтобы увидеть, кто их произносит. Но никого не видел, кроме Неё. Я думаю, это Она издавала эти звуки, чтобы проверить, один я в номере или нет. Ох, уж эта ревность! К тому же я всё время представлял, как поймаю сумасшедшую страусиху и посажу её. Волчонков будет свободен от подозрений, меня сделают начальником и повысят зарплату. И это будет большим шагом вперёд в «нашей борьбе». Впереди меня ждёт счастливая жизнь, и счастье это надо не упустить.

Я проснулся и отключил будильник, было почти десять часов. Я мигом оделся и выскочил на улицу. Мой план был найти страусиху рано утром, когда большинство тварей ещё находятся по домам. Но сейчас повсюду было столпотворение. Кругом был какой-то зоопарк. Здесь находились твари всех видов: носороги, львы, слоны, петухи, медведи, саламандры, павлины, верблюды и т. д., но страусов среди них не было. К тому же ещё в отеле я узнал, что серой пахнет из-за извергающегося на окраине города вулкана. Из-за всего этого у меня кружилась голова. Я задавал вопросы насчёт сумасшедшей голой страусихи направо и налево, но никто не пытался мне помочь. Кругом я слышал только:

– Иди на хуй отсюда.

– Понаехали.

– Домой на.

В какой-то момент, в одно из таких обращений за помощью, в ответ мне раздался громкий плач, и я увидел перед собой залитую слезами страусиху – голую.

– Постой! – крикнул я ей.

Она побежала. Я за ней. Постоянно приходилось протискиваться между тварями. Я просил остановить убегавшую, но в ответ слышал только…

Я добрался до пустующей улицы, гари здесь было ещё больше, слезились глаза. Я её упустил. Я решил двигаться дальше. Впереди был виден дымящийся вулкан. Твари покинули свои дома. Никого не было. Куда она могла подеваться? Здесь прятаться негде. Двери… закрыты. Кругом никого нету. Вон дерево, а точнее дуб, с высохшими листьями, кора вся покрыта сажей, в стволе дупло – её здесь нет. Вот телефонная будка с разбитыми стёклами и снятой с верхней петли дверью, телефонная трубка висит на проводе, гудков нет – нету. Вот песочница, в которой стоит на одной ножке вырезанная из старой покрышки клумба, а на ней два цветочка, бутоны которых похожи на птичьи пальцы – тоже нету. Вон… так, стоп![2 - Вы, наверное, подумаете, что невозможно вести так свои размышления, но вы ошибаетесь, ведь уже тогда во мне зарождался талант писателя, а у писателя именно так устроен поток сознания.] Я обернулся и увидел, как страусиха отряхнула голову от песка и побежала в какой-то переулок. Переулок был тесный, не больше метра шириной. Было чувство, как будто я нахожусь в лабиринте. Он всюду куда-то поворачивал, и к нему примыкали другие переулки. Вокруг раздавался громкий плач. Я шёл на него и старался не заблудиться. Кое-как мне это удалось. Я выбрался оттуда на голую, чёрную местность, а в километре от меня извергался вулкан. Он пыхтел от злобы. Присмотревшись, я заметил движущуюся к нему фигуру. Снова послышался плач. Я побежал за ней. Дышать было нечем. Очень жарко. Я нагонял страусиху, но дальше начинался подъём. Я постоянно выдыхался и делал небольшие передышки.

– Да остановись же ты! – кричал я ей. – Я что – Змеагол, чтобы гоняться за тобой по вулкану!

Но страусиха продолжала подниматься и выть.

Мы взобрались до самого верха.

Я остановился неподалёку от страусихи, она ожидала меня в пяти метрах от дымящегося жерла. Пахло палёным.

– Стой! Я не сделаю тебе ничего плохого, – говорил я ей, то и дело откашливаясь.

– Где моя прелесть? – спрашивала она навзрыд.

– Что?

– Что вы сделали с ней? Отдайте мне мою прелесть! – голосила страусиха, медленно пятясь спиной к пропасти.

– Я тебя не понимаю! Какая прелесть?

– Где моя прелесть? – заорала она и принялась бегать кругами, издавая звуки, как индюшка.

– Да что за прелесть?![3 - Нет, не подумайте, что я восхищался в тот момент страусихой. Я действительно не понимал, что она имела в виду.] – кричал я, выходя из себя.

– Что вы с ней сделали? Куда вы её дели?

Я вышел из себя и выпалил:

– Да ты сама её запустила в судейскую башку, дура!

Страусиха замотала головой в стороны и, исступлённо шепча «нет, нет, нет…», зашагала спиной к жерлу вулкана. Я кинулся к ней…