Шестая Эра. Поверхность

На стандартное отделение пехотного взвода?

Собственно, он так и предполагал, что всё это, включая и саму Станцию – сделано военными. И – для военных.

Интересно всё же – как получилось, что всему наследовали чёртовы амазонки?

Ничего: он узнает. Но для этого придётся, похоже, вернуться на Станцию, и поработать с «Матерью».

А что? Почему бы и нет?

В правдивость того, что ему наплели Диана и Пенелопа, он уже не верил.

За завтраком не разговаривали. Наслаждались «приёмом пищи».

Роджер блаженно щурился, раз за разом запуская зубы в весьма удачную, хоть и немного подгоревшую, имитацию котлеты. При этом ещё и нагло причмокивал, и только что не чавкал. Пенелопа проворчала:

– Хватит! Не нужно мне показывать, что ты доволен моими кулинарными способностями. Если честно – кухарка я никакая. И душа не лежала, и повара у нас для готовки есть. Дипломированные. Ну, вернее, были – вряд ли мы вернёмся на Станцию.

– Пожалуй. Разве что ну очень попросят. – он хохотнул, – А ещё я предлагаю, раз мы сегодня ничем, вроде, особо спешным не заняты, сходить наконец на разведку. Нужно же узнать, что тут и как. Чем можно разжиться в смысле еды. Воды. И крова. Не век же нам и нашим детям жить в боте?

– Да уж. Да и печка скоро сдохнет – заряда аккумуляторов осталось процентов восемьдесят. А потом придётся разводить костры. Прямо здесь, внутри.

– Не думаю, что это хорошая мысль. Угорим.

– А если – пробить дыру в корпусе и вывести трубу-дымоход?

– Хм-м… Неплохая идея. Но всё же пока лучше бот не трогать. Мало ли. Вдруг придётся снова им воспользоваться?

– Ага, смешно. Это для бегства на «запасную точку», что ли – в Австралию? – она не скрывала иронии, – Тогда про печку лучше сразу забыть – аккумуляторов через пару-тройку дней уже еле-еле хватит на запуск движков. Да и горючего… Только на три часа полёта.

– Кстати, что ты там говорила насчёт того, что горючее на Станции закончилось?

– Да, именно это я и говорила. Дело в том, что пока шли эти самые триста лет, много уходило на маневрирование. Ну, чтоб удержаться на орбите. А ещё – ты, конечно, был прав, когда спрашивал, не пробовал ли кто-нибудь до нас… Да, однажды кое-кому из начальства пришла умная мысль, что показатели, которые передают зонды – неверны. Вот и отправили отряд. Уже не вернувшийся. И переболевший всеми этими… Лучевой. Нью-испанским гриппом. Супермалярией. Какой-то там холерой и эболой… Жаль их. Ну, тех, кто на своей шкуре проверял условия жизни.

– Погибли. – Роджер нахмурился, и не столько спрашивал, сколько утверждал.

– Да. Две девушки – от воспаления лёгких, потому что подцепили в лёгкие чего-то такого, что не лечилось никакими бортовыми лекарствами – скорее всего, боевым штаммом сибирской язвы. Ещё одна подцепила лихорадку, и тоже ничто из лекарств не помогло. Это мы условно называем эту болезнь – малярией. А на самом деле точно не знаем. А остальные шестеро – пострадали от холеры, эболы и чего-то ещё. Ну, а умерли от радиации, поскольку прожили подольше.

Я слушала записи – они передавали данные по радио. Омерзительно. Кожа, по их словам, слезала прямо пластами, тело шло как бы волдырями – с белёсой жижей гноя. Постоянный понос. В конце у некоторых не было сил даже отползти от ямы. Которую вырыли под временный туалет. Волосы повыпали. И зубы… Бр-р!.. – Пенелопу передёрнуло.

– И… Давно это было?

– Да. Сто семнадцать лет назад первый раз. И семьдесят четыре – второй.

– И – что? Ну, во второй.

– Воспаление лёгких никто не подцепил. Малярии тоже. В смысле же радиации – почти всё то же самое. Только прожили эти несчастные подольше. Не сорок девять дней, а четыре с половиной месяца.

– Жаль девочек. А что же – начальство? Больше не решалось на спуски?

– На высадки не решалось. А на спуски… Ну, я же тебе говорила – каждые два-три года приходится летать за водой. Для кислорода.

– Точно. Помню. А вы не боитесь, что цистерна подберёт и притащит на борту этих самых… Бацилл-микробов?

– Ну уж нет! Она-то проходит по прилёте дезинфекцию и карантин… А воду цистерна набирает, зависнув над центром Тихого океана – там бацилл, вроде, нет. Да и воду мы, конечно, обрабатываем.

– Понятно. Неплохо для «не склонных к технике». Но… Насколько ещё хватит горючего для этой цистерны?

– Ну, для модуля-цистерны-то – надолго. Он же работает на ядерном топливе. Беспилотная – никто на ней не летает вживую. Это только в вот таких, пассажирских и спасательных, ботах, ещё нужно химическое горючее. Ах, да – забыла сказать, куда делась основная часть этого химического топлива. Мы раньше держали боты так, как предписывала инструкция – на поверхности Станции. И состыкованы они были с ней только переходными рукавами. А недавно – ну как недавно: пять лет назад! – проклятущий метеоритный поток, не помню названия, кажется, Плеяды! – поперепортил всё, что у нас имелось снаружи Станции. Снёс антенны. Видеокамеры. Ну, и боты побомбил – хуже, чем получилось бы артиллерией врага. Вот там-то я и получила… – она невольно погладила себя по изуродованной щеке, – Тогда-то большая часть нашего химического и пропала. Вытекла, испарилась. Да и, если честно, мы и саму Станцию тогда спасли каким-то чудом. Некоторые помещения на нижних палубах до сих пор опечатаны – дыры в корпусе не заварены, и вакуум там не ликвидирован. И много девочек тогда… Вот нас и осталось всего пятьсот с небольшим. И может, именно поэтому Совет решил, что нам надо срочно… – она опять прикусила губу. Но Роджер сказал только:

– Мои соболезнования. По поводу погибших.

Смотри-ка, подумал Роджер, а весело, оказывается, проходят будни несчастных амазонок. А он-то думал, что работёнка у них – не бей лежачего. Сиди себе, да поплёвывай в подволок, пока ждёшь. Чтоб радиация спала. Ан – нет. Но…

– Словом, мы до сих пор не вполне оправились от этого потока. Хорошо хоть, оранжереи почти не пострадали – без нашего сада-огорода нам пришлось бы туго.

– Понятно. Но как – с «рабочими руками»? Как вы поддерживаете свою… э-э… – он замялся, чтоб не оскорбить чувства напарницы. – популяцию?

– Роджер. Хватит. Не нужно изображать политкорректность. Скажи проще – численность. Поддерживаем просто. Регулярно, вот как в этот раз, «размораживаем» несколько имеющихся здесь отобранных Комиссией тел мужчин-клонов. (Я знаю, ты давно понял, что твоё тело – клон. Модифицированный. Замороженный и содержащийся в анабиозе. В криокамерах. Кажется, это сделали те, кто работал в компании «Вечная жизнь» – для своих клиентов. Как они попали к нам на Станцию с Земли, я знаю только по рассказам. Похоже, те, кто привёз их сюда, думали, что такими мужчинами, возможно, будет заселяться возрождённая и очистившаяся Земля. Но мы решили по-другому.)

Это Координаторша и Верховный Совет решают, какие из матричных записей памяти оживлять каждый конкретный раз. Мы обычно добиваемся разнообразия… э-э… семенного материала. После чего их в их же клоны и вселяют. Для гарантии «приживания».

Затем… Ну, ты уж знаешь, что – затем.

Гоняем этих «добровольцев», словно крыс по лабиринтам. Даём задачки решать. Выбираем самого умного и самого сильного. Затем стравливаем между собой. Кто победил – тот, стало быть, и – достойнейший. Чтоб передать свои – ну, вернее, носителя! – гены дальше. Через нас. Ну а дальше – ты уже преодолел.

Координаторша сама, лично, даёт себя изнасиловать. (Чтоб вставить семяприёмник так, как положено, уходит часов пять. И это – весьма неприятная процедура.) Затем, убедившись, что этот семяприёмник полон, она перекрывает клапан. Осеменителя нейтрализует. Проще говоря – убивает. Отравленной иглой.

Роджера передёрнуло. Кажется, он побледнел. И на лице явно какое-то нехорошее выражение проступило – Пенелопа замолчала, и нахмурилась. Затем мягко положила крохотную ладонь ему на руку:

– Прости. Я не хотела. Но ты же сам спросил…

– Да, я сам. Спросил. – Роджер заставил желваки прекратить ходить под кожей лица, и мышцы руки – разжать посиневший кулак, что лежал сейчас перед ним на столе. Продышался. Взглянул Пенелопе в глаза:

– Не обращай внимания. Я – старый допотопный брюзга. Сторонник традиционализма. Меня немного… шокирует. Использование победившего мужчины только в качестве «элитного» одноразового самца. Это, это… Так нерационально. Расточительно – тратить двадцать клонов мужчин, чтоб отобрать только одного. Которого затем тоже – ликвидировать. Неужели у вас тут никаких бунтов контингента, ратовавшего бы за «естественный секс» раньше не случалось?!

– Случалось, конечно. Только – не контингента. А как раз – оживлённых мужчин! Лет двести сорок назад – случился первый. Когда победивший всех мужчина совратил Председателя Совета, и удрал с ней на челноке в неизвестном направлении. Но – явно не на Землю, потому что там тогда уж точно ничто не выжило бы. Мы, кстати, так и не нашли их, но пищи и кислорода у них было на пять лет.

Вот, чтоб предотвратить подобное, женщин-доноров стали использовать только проверенных и самых сознательных. А потом – так и вообще – лишь с Координаторшей! Координаторшу стали избирать не столько за организаторские способности (Хотя, конечно, учитывалось и это!) а за внешнюю красоту. Неотразимость. Чтиоб, стало быть, самец испытывал как можно большую степень похоти. Соответственно, и качество полового акта повысилось бы! И ещё донора стали снабжать иглой с ядом. (Но ты оказался всё-таки умным: стащил бедную даму за ногу прямо на пол! Ха-ха…)

Второй… Про второй лучше не вспоминать: мужчина смог как-то совратить сразу пятерых работниц СВБ, и они стали отстреливаться. Было много жертв среди ни в чём не повинных простых работниц, которые защищали палубу с десантными ботами…

А третий, и последний побег – вернее, попытка! – случилась восемнадцать лет назад. Я её даже смутно помню – мне было шесть. Мужчина не стал заниматься «оплодотворением», а сразу захватил координаторшу в заложницы, и угрожал, что свернёт ей шею, если его не выпустят… Ну, его выпустили, конечно. Из комнаты. А потом просто пустили в коридор газ. Строители Станции как знали – провели магистрали везде…

– И что – мужчина?

– Ну… Всё равно сдал семя. Хоть для этого его и пришлось приковать.

– Могу себе представить. – Роджер криво усмехнулся, покачал головой. – Смотрю, не много у вас тут причин любить нашего брата. Самца. Вам это, наверное, с детства втемяшивают? Как то, что дважды-два – четыре?