Шестая Эра. Поверхность

– Точно. И это сидит вот тут, – она постучала по лбу, – И если даже такой подход удастся хоть чуть-чуть изменить, это будет только со временем. И – вот из-за такого «самца» как ты: я сразу поняла, что такая прожжённая и цинично-расчётливая скотина будет отличным отцом для наших детей.

– Это что – комплимент? – Роджер поймал себя на том, что её шрам и искажённые из-за него черты лица уже вовсе не вызывают ощущения жалости или настороженности. Да и фигурка у неё – закачаешься! А уж на ощупь!..

Привык. Привязался? Пожалуй.

Да это и вполне понятно: ведь она – вылитый он. По мировоззрению и темпераменту. Спокойная. Рассудительная. С юмором. Словом – прелесть!

– Ну… Да.

– Вот спасибо. – Роджер не придумал ничего лучше, как покудахтать, изображая наигранный смех. – Считай что я – польщён. И тем, что ты наплевала на всё, что тебе «вбивали» педагоги в детстве, тоже впечатлён. Вижу, не больно-то тебе нравилось там, на Станции… И ты не в восторге от однополого социума. И самоудовлетворения.

Но секса сейчас – не будет. Мы идём на разведку!

Пенелопа сделала вид, что прекратила авансы и нежные взгляды. Рассмеялась.

– Если ты подумал, что я разочарована – так нет. Я лишь утвердилась во мнении, что ты – расчетливая и прагматичная…

– Замолчи. А то отшлёпаю. И сладкого на десерт не дам!

Снаружи всё равно было очень холодно – несмотря на то, что стояло позднее утро, температура в их «колодце» не поднялась пока выше плюс одного. Но они подготовились: надели по два комплекта нижнего белья, и комбинезоны оснастили нашедшимися к счастью, по версии Пенелопы, (Или кем-то заботливо приготовленными для такого случая, по невысказанной версии Роджера.) термопластинами. Пусть идти так было тяжелей, зато гибкие плоскости из многослойной алюмофольги отлично сохраняли тепло на животе и спине, и почти ничего не весили. Роджер щёлкнул клавишей наружного управления пандусом-дверью, проследив, как люк неторопливо закрылся, заперев трюм:

– Не хотелось бы, чтоб в наше отсутствие какая-нибудь шустрая скотина залезла сюда. И что-нибудь внутри испортила.

– Э-э, ерунда. Всё равно нам придётся рано или поздно убраться отсюда. Не нужно слишком уж привыкать и привязываться к боту.

– Согласен, свалить придётся. Но согласись и ты – глупо отказываться от удобств, которые у нас есть сейчас, из-за той мысли, что нам так и так придётся привыкать к спартанским условиям. Придётся, конечно. Но, думаю, лучше всё-таки заняться этим попозже. Когда хоть как-то адаптируемся. И разведаем.

– Ладно, разведаем, так разведаем. Потопали, муж мой и командир. Куда?

– Думаю, для начала – к вон той стене. – он указал на ближайшую отвесную скалу, что возвышалась на добрую сотню метров над их головами, и до которой, как казалось, было не больше трёхсот шагов.

– К стене – так к стене, поняла. Выдвигаемся, стало быть. – Пенелопа поправила автомат, что торчал на груди на ремне, да а сам Роджер невольно дотронулся до гранатомёта за спиной – тот, естественно, оказался на месте. – Думаю, ты хочешь для начала проверить «периметр».

– Точно. Обойдём, если удастся, нашу «милую яму» по окружности. Хотя бы для того, чтоб посмотреть, откуда понабежало столько чёртовых ящериц.

Они двинулись сквозь иссохшие стволы вымерзших пальм и побегов банана, и каких-то акаций, стараясь обходить наиболее толстые, и упавшие стволы. Иней на тех, что были в тени, да и на земле, ещё не растаял, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтоб не оскользатся. Роджер проворчал:

– Старайся не спотыкаться и не падать – колючки!

Пенелопа вдруг спросила:

– А почему ты думаешь, что ящерицы – понабежали?

– Это дотумкать было нетрудно. Чтоб прокормить достаточно большую популяцию таких тварей не хватит никакого «внутреннего» ресурса мяса. А траву эти гады явно не жрут. Вот и выходит, что они – именно понабежали. И регулярно везде тут шныряют. Как раз в поисках – не появился ли, и не размножился ли тут кто. Думаю, не ошибусь, если предположу, что в стенах нашей воронки мы найдём ходы и лазы.

Пенелопа фыркнула:

– Умный, да? Я ж тебе говорила: воронка – карстовая. Конечно, тут есть и ходы, и лазы, и ямы, и провалы. Со своим микромиром.

– Ага, помню. Этакий, так сказать, микрооазис. Экзотическая мини-вселенная.

– Да. – в голосе Пенелопы прозвучал вызов – в ответ на его ироничный тон, – Оазис! И мы, если забыл, как раз поэтому и здесь!

– Помню и это. – он, кряхтя, перелез через поваленный ствол, подал ей руку, – Если, конечно абстрагироваться от мысли, что в оазисах пальмы хотя бы зелёные. Собственно, травой и фруктами питаться пока так и так невозможно, даже если б они были и живы – радиация. А вот животные… Их здесь пока что-то не видать. В-смысле, не таких, как наши кожисто-щитковые друзья, а из тех, кого можно было бы скушать. А мы-то на это где-то подсознательно так надеемся… Мы же (в-смысле – гомосапиенсы) – хищники!

– Вымерзло-то оно вымерзло… Кстати, раз уж ты у меня такой умный – не можешь ли сказать, почему тут все пальмы стоят без крон, а с деревьев словно посбивало ветки? Идём, словно по кладбищу: между не то – столбов-надолбов, не то – остовов.

– Ну, это просто. И вовсе не от ударной волны, как ты могла бы подумать. Всё это, все возможные сценарии и риски, уже много раз проигрывалось ещё при мне: ну, все последствия ядерной зимы.

– И что?

– А то. Снег. – видя, что она обернулась к нему, явно в недоумении, он пояснил, – Снегу, говорю, много выпадало. Особенно в первые годы, когда практически вся влага в атмосфере вымерзла, и превратилась в кристаллы. Вот и нападало. На кроны. На ветки. Конечно, они и обломились! Кстати: по «кладбищу» мы так и так идём. Все эти растения, и даже лианы – мертвей мёртвого.

– А… Что с животными? Думаешь, они тоже?..

– Возможно. Думаю, те, кто населял этот изолят до войны, в любом случае мертвы. Но их-то точно лежать не оставили. Выживших падальщиков, вроде банальных муравьёв, клещей, крыс, да наших любимых варанов-крокодилов наверняка много. Кстати: думаю, что из всех живых мы встретим, кроме любимых пресмыкающихся, именно муравьёв и крыс. Они во-первых умные, а во-вторых – могут легко переживать до пяти тысяч рентген… Не то, что мы. На нас и тот радиационный фон, который сейчас здесь, скажется.

Ну, лет этак через двадцать.

– Тьфу ты, напугал! – она сплюнула, затем вдруг резко дёрнувшись, остановилась. – Что это?!

– Это – яма. Как ты любишь выражаться – карстовый провал. В провале. Ну правильно – как-то отсюда должна была стечь вся та вода, что образовалась от таяния местного снега!

– Уж больно правильные и ровные стены… – Пенелопа и он стояли теперь на кромке трёхметровой ямы, достигавшей побольше чем пятиметровой глубины, и Роджер не смог отказать себе в удовольствии тоже плюнуть – вниз. Он проследил, как его плевок пролетел над воронкообразным углублением в центре, и врезался во что-то, похожее на давно засохшее пятно крови, одно из тех, что оказались разбросаны по всему дну.

– Думаешь, это – кровь? – Пенелопа зябко поёжилась.

– Вряд ли. Чья это может быть кровь? Да и смыло бы давно всю кровь теми же дождями да снегами. Нет, это – явно что-то геологическое. Выход, скажем, особо рыхлых скальных пород – другого цвета. Или уж тогда остатки лишайника какого… Ладно, потопали дальше. Не век же нам тут пялиться в глубины местного унитаза. Желательно закончить хоть какую-то разведку до темноты. А то как понабегут наши кожисто-щитковые друзья…

– Проклятье! Вот уж подходящая компания для первых переселенцев! Впрочем, от перспективки встретить крыс и муравьёв-термитов я тоже не в восторге.

– Не парься. Термиты в этих широтах не водятся. А муравьи если и сохранились, так спят – у них не принято ползать при температуре ниже ноля. Да и невозможно кушать их, если и найдём – муравьиная кислота, всё-таки. А вот крыс есть вполне можно. И очень даже запросто. Я до того, как… – он постучал пальцем по голове, – попал сюда, успел прочесть много книг. В том числе об одном канадском натуралисте, который целых полтора года жил в тундре, изучая жизнь северных волков. Так вот он в целях эксперимента питался тем же, чем и те, кого изучал. Волки, стало быть.

– Оленями, что ли?

– Ха-ха. Если б так, мне бы не запомнилось. Нет, не оленями. А леммингами. На самом деле летом, когда волки живут не стаями, а семейными, так сказать, парами, и растят народившееся поколение, они и сами питаются, и волчат кормят именно леммингами. А тех вокруг до фига. В-смысле, в тундре.

Пардон – вернее, было до фига. Как и волков. И оленей. До войны. Но суть не в этом. А в том, что нам особенно выбирать или выдрючиваться явно не придётся. Будем есть то, что съедобно. И выжило. Ну, из того, что найдём. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что в мясе мало витаминов. У нас может начаться цинга.

– А-а, поняла. Но там, в боте, имеется целый ящик. С витаминами.

– Нет, я не о таких, синтетических, говорю. А о таких, что есть в свежих овощах-фруктах. То есть – в растениях. Кстати, от цинги лучше всего спасает простая картошка.

– Вот чего нет, того – нет. – Перелопа приостановилась, чтоб отбросить назад прилипшие на лбу волосы, – Не догадалась захватить – уж прости! – она развела руками в притворном раскаянии, – И здесь вряд ли найдём. Всё-таки – триста лет морозов, это – триста лет морозов.

– Плохо. Ладно, присматривай за нашим правым флангом, и тылом. – он показал рукой её сектор, – Я возьму на себя левый фланг и фронт.

– Есть, сэр! – она даже честь отдала так, как положено в армии. Действительно, что ли, документальных фильмов насмотрелась? Про армию, да про сексуальные развлечения…