Четырнадцатый апостол (сборник)

Рассеивая в снах твои черты,
А имя прошептали б мне цветы…
И мы с тобой вдвоём вернулись в лето…

«Пусть тусклый питерский дождь…»

Пусть тусклый питерский дождь
Тоской освежает душу
И так методично глушит
Озноба слепую дрожь.
Но горло не греет шарф
Обрывочных воспоминаний,
Рисунков, обид, признаний,
Как боли на брудершафт.
Где финская синь в глазах
Обломком холодной стали
Ласкается, но не жалит.
Где водкою глушат страх
Пред тем, кто, воспетый в медь,
На лепицуанском звере
Срок жизни твоей отмерит.
И, кажется, не успеть
С Пальмирой сойтись на «ты»
В поэзии или прозе,
В один поцелуй на морозе,
Пока разведут мосты.
А после – хоть шторм, хоть штиль,
По-русски, рванув рубаху,
Всё сердце нанизать махом
На Адмиралтейский шпиль!

«Не молись звезде до заката…»

Не молись звезде до заката.
Закатилась твоя звезда.
Отправляйся, казак, до хаты,
Пока с фронта идут поезда.
Пока ветер свистит на стыках,
Пока можно ещё успеть –
Не ругаться, не врать, не хныкать,
А суметь обмануть смерть.
Ненадолго, хоть на полгода,
Чтоб безносая не смогла,
Не почуяла в непогоду
Всей любви твоего тепла,
Твоих рук – золотого поля,
Твоих губ – неземной исток.
Я иду за звездой и болью
На Восток…

«Плачь, флейта дождя…»

Плачь, флейта дождя…
В далёком Тайване
Неизвестный крестьянин создал тело твоё их хвоща полевого.
Наполнил рисом, а музыка радости и изгнания
Родилась сама без чьего-либо высшего веления или слова.
Капли падают. Разбиваются не дыша,
Будто поток слёз всесокрушающий ломает стены темницы.
Какая же боль из сердца уходит, боясь помешать
Крылышку ангела рыжего, коснувшегося этой страницы…
Смотрел в зеркало. Совершенно пустые глаза.
Раньше в них отражалось небо, улыбка сына, астраханское лето.
Сине-зелёная сталь. А были – изумруд и бирюза…
И только вопросы, исключающие саму возможность ответа.
Потому что истины нет. Есть ненависть, боль и страх.
Вечные «если бы, если бы, если бы…», смерть остальное стёрла.
Плачь, флейта дождя… Нежно качаю тебя в руках,
Словно баюкая боль
своего же
изломанного
горла…

«Прости, малыш. Я был глуп и слеп…»

Прости, малыш. Я был глуп и слеп.
До последнего верил, что всё это злая шутка.
А теперь душа моя – чёрный склеп,
Внешне роспись и золото, а глянешь поглубже – жутко…
Я не плачу на людях не из-за гордости, нет…
Я забыл это слово, как честь, как достоинство, веру.
Слёзы душат во сне. Их не видно, и весь секрет,
Чтобы утром проснуться, а глаза были красными в меру.
Оля стала большой и красивой, тоже любит тебя.
Вот так младшие сёстры становятся старшими махом.
Она меня поднимала, сердце моё теребя,
Когда я кричал от разлуки и бился лицом о плаху.
Дашке – четыре. Не дочка – казак, огонь!
Вы бы с ней вместе седлали коней и – в поле,
Гуляли по парку, держались ладонь в ладонь,
Вас было бы трое… Но всё выжжено лавой боли.
Дед ушёл за тобою. Если увидишь его, присмотри…
Оперировали. Но сердце встало через два дня.
Хоронили на том же кладбище. И теперь я боюсь зари.
Худшие вести приходят с рассветом, лучом маня…
Тебе хорошо там? Заботится ли Господь?
Кто подтыкает тебе одеяло и на ночь читает сказки?
Пусть всё, что доныне терзает мою плоть,
Приходит к тебе, как улыбки, цветы и краски.
Мы встретимся. Время? Да что оно – только миг!