Жёлтый флаг на гробах украинцев,
Грим, чтобы раны замазать на лицах.
Сбережения семей небогатых
На поминки ушли по солдатам.
Молодой уроженец Галиции,
Тот, что в армию призван с милицией -
Ты скакал на Майдане зимою,
Чтоб бандиты рулили страною.
Я, убивший тебя под Луганском,
Так мечтал по предгорьям Карпатским
После пыльных степей прогуляться
И в сосновом лесу надышаться.
Но ведь я не пришёл с автоматом,
По гражданским стреляя по хатам,
Но ведь пули мои не свистели,
Заглушив соловьиные трели.
Здесь я выстрелил – здесь, где родился,
Где на шахте ударно трудился,
Где язык колыбельных казачьих
Никто мовой не кличет собачьей.
Поработай в цехах и на шахтах -
Ненавидеть начнёшь олигархов.
И поймёшь, что у власти уроды
Не из нашей рабочей породы.
Но идут дураков эшелоны
Для захвата Европе колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного.
Я не дам свою Родину вывезти
За простор чужеземных морей -
Я стреляю и нет справедливости
Справедливее пули моей.
Никогда ты здесь не жил и не был,
Но разлито в донецких степях
Украинское синее небо,
Застеклённое в мёртвых глазах.
* * *
За сутки с того момента, как я начал писать, и до того, как закончился подсчёт голосов и с избирательного участка сняли охрану, я, конечно, не успел написать это всё. Успел только до расставания с будущей женой на вокзале Севастополя.
Следующая возможность возобновить записи выдалась только через две недели. В первый раз моя группа обеспечивала проведение голосования, теперь перед нами стояла задача сорвать его. То есть, не допустить трагикомического фарса в виде выборов недопрезидента Параши.
И вновь я просиживал штаны и плевал в потолок на избирательном участке в каком-нибудь километре от дома. В этот раз было даже ещё тоскливее. Тогда участок был открытым, и там сновали толпы празднично одетого народа. Теперь участок был закрытым, и только на улице приходилось отвечать на досужие расспросы малочисленных зевак. Впрочем, не таких уж и малочисленных. Приходили граждане, смотрели, что происходит. Но не с целью голосования, а так, поглазеть.
К тому моменту, помимо моего желания, взвод лейтенанта Рамиреса постепенно приобретал известность. Особенно, его командир.
Помню, как на избирательном участке скучали вместе со мной три бойца.
Я подошёл и прислушался к их разговору.
Один из них поманил другого пальцем, чтобы заинтересовать, что же такого интересного сослуживец скажет, и заговорщическим тоном прошептал:
– А вы знаете, что Арсений – Яйценюх? Нюхает яйца… свои!
Из двух других один чуть не съехал со стула от смеха. Другой, криво усмехнувшись, заметил:
– Старо. А такие частушки знаете?
Укры форму надевали,
За Славянск дралися –
Всё, что можно, прое**ли…