Перед грозой так пахнут розы

– Потом расскажешь свою биографию. Задание понятно? Выконай.

– Есть выполнять задание, – ответил я по старой армейской привычке и устремился в коридор, откуда только что вышел прораб.

Я поехал на лифте, чтобы не встретить по пути никого из охранников, оставшихся верными правительству. Секунды ожидания лифта и езды на два этажа вниз показались мне часом.

Следующий кадр, который я помню: нижние этажи уже захвачены. В конце коридора кто-то из наших парней сидит с гитарой и играет песню про двунадесятый праздник, что по церковному календарю наступил с вечера:

Сын, Дева Мария, за милосердие бывает,

И радость Благовещенья Гавриил провещевает…

Настроение у всех радостно-приподнятое.

А я стою на коленях перед унитазом, потому что у меня сучилась глазная болезнь – блюю дальше, чем вижу.

Враньё это всё, когда кто-то бахвалится, будто бы убить легко. После первого убийства в любом случае ломает. Выворачивает так, что готов вытошнить все внутренности вместе с мозгами.

Когда двери лифта открылись на втором подземном этаже, по другую их сторону на меня таращился испуганный милиционер. Или я первым подниму пистолет, или он первым поднимет пистолет. Я выстрелил раньше. Но, не целясь, промахнулся и попал в ногу, а не в грудь, как хотел. Он упал на пол, но остался в сознании. Хватаясь руками за пробитое бедро, он успел прокричать:

– Подмога! Засылайте подмогу!

Пришлось добить его выстрелом в голову.

А из дальнего конца коридора на его крик уже бежали четыре охранника, вооружённые резиновыми дубинками.

Тут уж я не промахнулся: четыре выстрела – четыре трупа.

И нужно было искать этот злосчастный электрический щиток, чтобы закончить боевую задачу.

А я не мог. Вместо этого я, держась за стену, кое-как дополз до туалета и меня начало выворачивать наизнанку. Мозг отказывался думать любые мысли, кроме одной:

– Я убийца… Я убил пять человек… Убийца… Я…

И как жить дальше после такого?

У меня осталось две пули. Седьмую выпущу в какого-нибудь мента, что заглянет сюда по нужде, а восьмую – себе в сердце. Нет, нельзя. Я помню видение на мосту через Днепр 22 марта. Боец Соколов, хватит нюни распускать! Тебе приказано выжить, и ты обязан выжить. Лучше подумать, где бы ещё патронами для ПМ разжиться – ведь после расстрела электрощитовой их больше не останется.

На этой фразе в моей голове здание полностью погрузилось во тьму. Кто-то проявил типичную для ополчения взаимопомощь и решил задачу с электрическим щитком за меня.

Однако в скором времени мы заняли всё здание и снова включили свет, уже для себя.

Нас попытались централизованно отключить от электростанции, но пророссийски настроенные рядовые энергетики заперли в подсобке украинское руководство, и власть на станции взял сочувствующий нам заместитель главного инженера, так что огни восставшего города продолжали освещать улицы, и каратели не могли пройти незамеченными, если бы они там появились.

Мы захватили оружейную комнату в здании СБУ и теперь могли оказать достойный приём винницкому спецназу.

Но силы были явно неравны. А наша цель, всё-таки, не продать свои жизни подороже, а сделать так, чтоб восстание дожило до воссоединения с Россией или до признания независимости Донецка и Луганска от Украины.

Связь с интернетом действовала, и мы сняли ролик, разместив его на youtube и других популярных видео-площадках. Выступали трое. В масках, потому что ещё не до конца уверовали в победу и беспокоились за судьбу своих родственников в случае поражения. Как сейчас помню их отчаянный вопль:

– В январе, когда начиналось безумие на Майдане, мы спокойно ходили на работу и смотрели новости по телевидению, как увлекательный спектакль, вместо того, чтобы организовать контрреволюционные мероприятия. В феврале, когда радикальные националисты дорвались до власти и стали уничтожать последних защитников старых порядков, мы и тогда молчали, ожидая, что само рассосётся. В марте, когда беспредельщики отмороженные стали грабить и насиловать всех, кто попались под горячую руку, уже некому было встать на нашу защиту. В апреле мы, наконец, перешли к решительным действиям. Но если нас никто не поддержит, не успеете глазом моргнуть, как всё будет кончено. И тогда вы останетесь один на один с ордой варваров, окончательно утративших человеческий облик. Безоружные и беззащитные. Выползайте из уютных нор и приходите к нам. Чем больше мужчин вспомнит о том, что мужчина – воин, тем больше у нас шансов на победу. Донбасс, вставай!

И Донбасс встал.

По ночному городу текли людские ручейки к бывшему зданию СБУ, где зарождалась Луганская Народная Республика. Кто пешком, кто на машинах, а иные и на такси. Были случаи, когда таксист подвозил к нам пассажира, а потом шёл к нам вместе с ним.

Седьмого числа джинн окончательно вылетел из бутылки, и восстание стало воистину народным.

А винницкий спецназ завяз в Харькове, который тоже бурлил. И, справедливости ради отмечу, сделал там на ура своё чёрное дело. Мы рассчитывали, что Харьков станет столицей будущей Новороссии, от Одессы до Луганска. Но восстание удалось только в Луганске и Донецке. Харьков сдулся в три дня, в Одессе весь апрель продолжались стычки между повстанцами и карателями, примерно на равных.

В том, что наш замысел удался только наполовину, виноваты мы сами. В Крыму первые отряды самообороны стали создаваться уже на следующий день после переворота, 23 февраля. Есть такой роман, «Остров Крым». И, пока в Киеве, опьянённые лёгкой победой, сторонники Майдана делили министерские портфели, полуостров Крым уплыл вместе со всеми жителями, став настоящим островом мирной России, единственной областью, бескровно отделившейся от обезумевшей Украины.

А мы, что мы? Выжидали аж до апреля, надеясь на чудо. Но монстр не превратился в принца, как в детской сказке. Он день ото дня только зверел. И когда мы, наконец, решились, он уже окреп и смог показать зубы. В большой семье раздавались характерные щелчки.

Слава Богу, некромантам из Киева и Львова не удалось превратить в зомби весь народ.

12 апреля, когда в Славянск пришёл отставной офицер из России Игорь Стрелков с отрядом в 200 кубанских казаков, на их сторону перешли все 800 милиционеров этого небольшого, но славного райцентра. 14 апреля батальон житомирских танкистов самовольно вернулся к месту дислокации, не желая стрелять в гражданских.

13 апреля в руках восставших оказался Краматорск. 15 апреля – Шахтёрск. 17 апреля – Красный Луч. Ближе к Пасхе ополчение взяло под свой контроль всю трассу Донецк-Луганск, и когда весь православный народ праздновал победу Христа над смертью, можно было с уверенностью сказать, что и воины Христовы одержали первую локальную победу над силами зла и смерти, захватившими Киев, мать городов русских и колыбель русского православия. Минас Итиль стал Минас Моргулом, но Гондор не пал.

Но и Турчинов сотоварищи не сидели, сложа руки. Против шахтёров и металлургов с охотничьими ружьями двинулись части регулярной армии. Мы выстояли только по одной причине – солдаты не хотели воевать. Да и многие офицеры тоже. Большинство разошлись бы по домам, если бы не заградотряды правого сектора.

С течением времени мы усиливались, но усиливалась и пропагандистская обработка войск укров.

Началось кровопролитие, которому не видно конца и края.

В этом есть и наша вина. Нет, не в том, как пытаются представить украинские СМИ, якобы первопричина братоубийственной войны – вооружённый сепаратизм на юго-востоке страны, а не февральский переворот. А в том, что мы забыли традиционные ценности славянских народов. Превратились в беспринципных карьеристов и образцовых членов общества потребления. В том, что мы забыли о Боге и стали жить, как дикие звери, единственный смысл жизни которых – пожрать да перепихнуться.

Прозрение оказалось жестоким. Был такой христианский писатель, Клайв Льюис. Он в своё время сказал такую фразу, что я подписываюсь под каждым словом: «Сначала Бог обращается к человеку шёпотом любви. Если человек не внимает, то Он обращается к нему голосом совести. Если человек остаётся глух и к этому призыву, то Богу ничего не остаётся, кроме как напомнить человеку о себе через рупор страданий».

Прав был и Игорь Стрелков: «Война сметает всю наносную шелуху с человека, срывает маски с лиц, оставляя то, что на самом деле внутри человека. Если он был подлецом, станет конченым подонком. Если был хорошим, станет святым».

И мы страдаем, надеясь возродиться очищенными, как очищается металл от шлака в раскалённых печах. Достойное по делам нашим приемлем. Помяни нас, Господи, во Царствии Твоем.

* * *

Не вижу смысла подробно описывать ход боевых действий – об этом читатели могут узнать, ознакомившись с официальными сводками ополчения.

Лучше продолжу рассказывать о своей скромной персоне.

Наверно, многих заинтересует, как человек сугубо штатский, до восстания державший огнестрельное оружие только на срочной службе и в тире, пролез из рядовых бойцов в командиры.

Честно скажу, гордиться тут нечем. Никаких особых подвигов я не совершал. Произвели меня в офицеры, можно сказать, случайно.

На мой день рождения, когда у нашего подразделения закончился курс молодого бойца в тылу, и подполковник Мозговой собрал нас, чтобы распределить по фронтам, он спросил перед строем:

– Есть здесь бойцы с высшим образованием? Шаг вперёд.

Из строя вышел только я один. Остальные были пролетариями, до войны работавшими в цехах и на шахтах.