Дорога домой

Однажды поздно вечером Максима и его младшего брата Гаврика дежурный воспитатель по специнтернату, о котором говорили, что он спившийся разведчик, позвали к телефону.

– Алло! Хлопцы! – услышали они голос отца. – Как вы там, шпана замоскворецкая?

– Классно, батя! – ответил за обоих Максим и грубо отбил руку младшего брата от трубки. – Гаврик тут мешает!

– Гавриил – твой младший брат, Макс! Он мешать не может! Выпорю! Обоих!

Но в тоне отца Максим Власин почувствовал необыкновенную веселость, и то, что он намерен пороть сыновей, совсем не было похоже на правду.

– Папа, вы приедете с мамой? Вдвоем? – умудрился все же выкрикнуть в трубку Гаврик. Он был значительно ниже высокого и худого Максима – полный и неуклюжий, поэтому не мог одолеть брата не только в борьбе за телефонную трубку, но и за всё, что должно было делиться между ними поровну – внимание родителей и удовольствия мальчишеских развлечений.

Александр Васильевич услышал младшего сына:

– На этот раз вы приедете к нам, ребятки. Я уже звонил в свое ведомство, документы вам приготовят и сообщат об этом в интернат. Билеты на самолет и всё прочее привезет кто-нибудь из моих коллег. Пусть дядя Володя Постников вас проводит. Мама ему позвонит. Она, кстати, шлет вам горячий парижский привет и настоятельно требует, чтобы вы жили дружно и умно. Впрочем, второе – это уже мое требование!

Гаврик вставал на цыпочки и прижимался горячей полной щекой к щеке брата. Ему удалось услышать в мембрану трубки почти всё.

– Классно! – запрыгал он, как теннисный мячик, и закричал так громко, что дежурный воспитатель, подслушивающий на всякий случай разговор из-за угла, даже вздрогнул. – В Париж! Батя! А к океану поедем? Или хотя бы к морю!

– Поедем, поедем! – отмахнулся на том конце телефонного провода отец. – Если будете себя правильно вести! Да, а как ваши успехи на ниве знаний, братцы?

– Как всегда, батя! – усмехнулся Максим. – У меня на этой ниве все в порядке, всходы ждем в виде правильных оценок, а вот у некоторых балбесов урожай будет так себе. Соответственно их интеллекту.

Гаврик густо покраснел и с упавшим сердцем отстранился от щеки брата.

– Ты что? – зашипел он. – Меня же в Париж не возьмут! К океану!

Но Максим раздраженно отвернулся от него и закончил:

– Нормально всё, батя! Подзатыльником обойдется! Во всяком случае, на второй год не оставят, так что, можно сказать, по-большевистски, по-ленински «план-минимум» выполнен.

– Ого! Подкованный у меня старший сын! – засмеялся Александр Васильевич. – Здорово вас муштруют!

– А как же! – съязвил Максим. – Родина!

– Ты это… – испугался Власин-старший. – Того…! Что за шутки?

– Какие шутки на ночь глядя, батя? – рассмеялся Максим. – Ладно! Всё путём! Ждем депеш и бандеролей!

Разговор прекратился, Александр Васильевич устало опустил трубку в своем «верхнем» кабинете, что над посольской «субмариной».

Он начинал выполнять личный план, который пришел ему в голову в «кроличьем» ресторане. Одновременно с этим полковник Власин писал два других совершенно секретных плана – о том, как вести себя оперативному составу в случае переворота, а как – в случае его провала. Там было множество подпунктов, множество нюансов, в которых, пожалуй, никто не стал бы разбираться.

А в Москве двое его мальчишек радостно запрыгивали уже под свои казенные одеяла. Старший, Максим, засыпая, думал о юных школьницах-парижанках, и втайне мечтал сойтись с ними со всеми как можно ближе… ну, хотя бы, с одной из них! Его младший брат Гаврик в это же время видел себя на борту океанской яхты, рядом с отцом, человеком мужественным и стойким, ну, и, так уж и быть, с братом Максимом где-то на заднем плане. На Максима осуждающе поглядывала мама и кивала ему на красивое, волевое лицо Гаврика: «Гляди, балбес, как должен вести себя истинный мужчина!». Глубокие, свинцовые воды, омывавшие борт океанской яхты, резала огромная остроносая, рыбина, которую когда-то вместе с дядей Артуром Петровым поймал в Оби отец. Гаврик лучезарно улыбался маме и снисходительно косился на трусоватого старшего брата. Высокий, стройный Гаврик был прекрасен в своей мужественной ясности.

В полубреду мечтаний Гаврик всегда выглядел так, как выглядит в жизни Максим, а Максим был очень похож на Гаврика – невысокий, рыхлый, с бледным лицом.

Их жизнь только-только начиналась, а в ней уже было столько странной путаницы…

Глава 8

Отец Василий с трепетом в душе выслушал прихожанку Анну Гавриловну Власину и, благословив ее, отпустил.

Анна Гавриловна, как и обещала, выяснила у мужа, что за слухи расползаются по Москве о каком-то заговоре или готовящемся перевороте, и прибежала с этим к святому отцу. Разговор состоялся все в том же саду за храмом, в уютной беседке, ближе к полудню. Чаю на этот раз не было, как не было и киевского вишневого варенья, московского печенья и парижских сладких сухарей. Оба торопились – один выслушать, доложить, куда следует, и поспешить к службе, а вторая – сообщить батюшке все, что вызнала, и скоренько вернуться домой. Да и нашептывала-то Анна Гавриловна скороговоркой, нервно оглядываясь, будто выдавала страшную государственную тайну:

– Вот так Александр Васильевич, муж мой, и сказал: надо, мол, быть готовой к тому, что на родине может многое поменяться. Я к нему с вопросами, как вы велели…

– Я не велел, дочь моя, – недовольно сопя, прервал прихожанку отец Василий, – а напутствовал! Ради общего блага.

– Простите, батюшка, – покраснела Анна Гавриловна. – Мы в миру такие неловкие, такие неловкие!

– Продолжай, Анна Гавриловна, продолжай, – смягчился отец Василий.

– Так вот, батюшка, – захлебывалась взволнованная прихожанка, – муж мой не был со мной полностью откровенен по причине, вам, надеюсь, известной – всё же служба обязывает придерживаться определенных ограничений – но, так или иначе, кое-что сказал. Мы специально для этого вышли из дома в Булонский лес… погулять.

Отец Василий заметно подался вперед и чуть развернул голову ухом к прихожанке.

– Говорит, – горячо продолжила Анна Гавриловна, – какие-то ответственные и важные государственные мужи находятся нынче на распутье: думают, смириться ли с новым веянием в политике, представленной товарищем Горбачевым, а также товарищами Яковлевым, Лигачевым, Шиварнадзе и некоторыми другими, или дать им… простите, Бога ради, батюшка, не мои сии слова, лишь цитирую… веслом по заднице, чтобы летели к веселой матери вместе со своей перестройкой, гласностью и плюрализьмой. Так и сказал: «с плюрализьмой». Еще засмеялся. Слово, мол, смешное.

– М-да, смешное, – задумчиво протянул отец Василий. – Очень смешное! Ты говори, говори, дочь моя.

– Так это всё! Говорит, и так может быть, и эдак, мол. И переворот, и даже очень наоборот. Почти стихами… Бумаги он какие-то пишет, планы! На все случаи, для своих воинов! Вы ж сами их так называете! – Анна Гавриловна в страхе, что опять не вовремя сослалась на слова отца Василия, забегала глазами. – Как, мол, им быть, если рифма перевернется! Готовятся! Говорит, везде так. Я, так понимаю, батюшка, что это значит: во всех наших посольствах, во всем мире. И так, и эдак ожидают…

Отец Василий тряхнул головой:

– Выходит, скоро уже? Ежели готовятся…

– Выходит, батюшка.

– Ну и ладно! Наше дело стороннее. Мы люди маленькие, к Богу приставленные. Пусть уж миряне сами как-нибудь.

Он вдруг строго взглянул на Анну Гавриловну, быстро перекрестил ее, сунул для лобызания руку и тут же легко толкнул в плечо.

– Иди, иди, дочь моя! И о нашем разговоре забудь! Случайный он, совсем даже ненужный. Иди себе с миром! Благословляю! Бог тебе в помощь!

Сразу после ухода прихожанки отец Василий вбежал к себе в «келью», как он называл свое довольно комфортабельное жилище при храме – о пяти комнатах и двух кухнях (зимней и летней), и набрал на память московский номер. Ответил густой поставленный бас, который обычно бывает лишь у дьяконов:

– Вас слушают.

– Отец Василий, из Парижа, беспокоит.

– Угу.

– Как велено… проверил слухи.

– Угу.

– Так и есть, готовятся. Поступила команда из Центра. На два случая – если перевернут власть и если их самих… того… перевернут. Везде так, во всех резидентурах, простите за слово. Мирское оно, не от Господа.