Дорога домой

Переговоры между премьером небольшой, но исключительно важной европейской страны, на счетах банков которой находилось такое количество денег, которые не могло бы уместиться не только в сейфах, но даже и в головах их владельцев, и председателем советского правительства шли параллельно с пересудами, которыми были заняты журналисты, преисполненные творческого любопытства, дипломаты, для которых любопытство – грех, и чекисты, для которых любопытство – профессия.

Но ничего «любопытного» в переговорах премьера и председателя не было, потому что премьер был уже информирован со стороны дружественного ЦРУ о том, что этот одутловатый тип «не жилец». Председатель же не имел никаких полномочий от своего окружения что-либо обсуждать с премьером этой хоть и очень важной, но очень уж маленькой европейской державы. Визит был необходим для демонстрации устойчивости власти правительства в Советском Союзе, а эта маленькая, но важная страна была избрана потому, что в ней послом с недавних пор значился Зеломудров, который опирался на самых серьезных партнеров в СССР. Предстоящий путч обязывал заручиться поддержкой не только тех, кто уже вложил свою голову в общий мешок (им и так уже деваться было некуда!), но и тех, кто свою голову берег и никуда вкладывать ее не собирался. Можно себе представить раздражение председателя оттого, что Зеломудров не только не приехал встретить его в аэропорт, но и не пожаловал на первый и единственный раут переговоров с местным премьером. Визит был провален! Внутренние враги добивались именно этого и, надо признаться, преуспели, мерзавцы!

Тем временем, в пивном пабе поблизости от правительственного учреждения, где сидели переговорщики, в темном уютном углу, на деревянной, отполированной сотнями задов скамье сидели полковник Ведомственный и подполковник Гулякин. На столе перед ними высились две литровые пивные кружки и восемь пустых водочных рюмок.

– Эх, Леша! – пьяно панибратствовал Владимир Викторович Ведомственный, похлопывая Гулякина по плечу. – Не знаешь ты своего счастья, брат!

– А в чем оно, мое счастье? – настороженно удивлялся захмелевший Алексей Аркадьевич, пока не сообразивший, как ему относиться к коллеге: почтительно или свысока.

– Во дает! – усмехался полковник. – В друзьях твое счастье! А друзей у тебя тьма! Вот я, например!

Полковник Ведомственный приосанился и гордо похлопал себя обеими ладонями по широкой груди.

– Ты? – удивился Алексей Аркадьевич.

– Я! – обиделся Ведомственный. – А как же! Мне о тебе, знаешь, какие люди говорили!

Он стал театрально вертеть головой по сторонам, показывая, что не смеет назвать имена столь высоких своих собеседников в таком ненадежном месте. Не заметив вокруг ничего подозрительного, он сильно, будто даже с обидой, засопел носом и продолжил:

– Ну, это неважно. Главное – это ты! Вот такой, какой есть! Разведчик, дипломат, умница, семьянин, свой парень, надежный, отчаянно смелый, честный, как… как… настоящий чекист-дзержинец. Бессребреник! Альтруист! Душа нараспашку, в хорошем смысле этого слова! Герой! Человек-пароход, можно сказать!

– Почему пароход? – изумился Гулякин, для которого всё, что было сказано до этого странного сравнения, никаких сомнений и тем более протеста не вызывало.

– Пароход? – удивился сам себе Ведомственный. – Я сказал: «пароход»?

– Да! Ты сказал: «пароход»! – заводился Гулякин.

– Так это… – растерялся полковник, – потому что товарищ Нетте был человеком-пароходом. У него «курок аж палец свел… суньтесь кому охота!» Тоже чекист, дипломат почти, дипкурьер… и того… герой!

– А! – обрадовался Гулякин. – Так то ж Маяковский! «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». Тогда понятно.

– Вот, Леха! – расходился во всю свою добросердечную, загадочную для европейцев национальную ширь порядком охмелевший Ведомственный. – За то и любим! И ценим! Ты только скажи, и мы кому хошь башку открутим за тебя и за твоего глубокоуважаемого дядьку! За Лаврентия Павловича… тьфу ты, черт! За Артема Лаврентьевича! За родного, можно сказать, человека! Роднее не бывает!

Полковник резко отвернулся и будто смахнул кулаком слезу с глаз. Этим же кулаком он неожиданно грохнул по столу так, что одновременно подпрыгнули обе кружки, расплескав пену, Гулякин и два серых господина в штатском, которые зашли в паб сразу после обоих чекистов, и теперь сидели в стороночке, не спуская с них своих немигающих глаз.

– Ты чего? – испугался Гулякин, – Это же заграница, понимаешь! Нельзя тут! Кулаком нельзя! Вон, гляди, приличные люди оглядываются даже.

Два серых «приличных человека» оглядывались потому, что не знали, как себя вести с этими клиентами. Им было сказано – не спускать глаз! Они и не спускали! Но никто не говорил, что в ближайшей к правительственному зданию пивной может возникнуть скандал, и что русские прямо здесь перессорятся и передерутся. А уж то, что может перепасть им самим, так такого не было ни в рабочем контракте, ни в профсоюзном договоре, да и вообще нигде – ни в своем ведомстве, ни в ведомстве партнеров по военно-политическому блоку. Более всего их настораживали налитые кровью бычьи глаза высокого, крепкого мужчины и его напряженные мышцы рук и плечей. Производили серьезное впечатление и два тяжелых кулака, постоянно упиравшиеся во что-нибудь твердое – в стол, в лавку, в собственные колени. Беспокоила и скорость, с которой оба русских уничтожали без всякой закуски водку и запивали ее литровыми кружками пива. На их месте любой европеец уже свалился бы под лавку, а эти, напротив, словно деревенели, наливались тупой, бездушной силой. Причем, более всех «деревенел и наливался» высокий мужчина. Тот, что был ниже и худее, при более внимательном рассмотрении лишь превращался в сухую, закрученную узлом веревку. Сама по себе эта «веревка» никакой опасности не представляла, но, обвитая вокруг чьей-нибудь шеи, могла сыграть самую роковую роль. Именно такие острые и непривычные для двух «серых европейских личностей» ощущения вызывала пара пьяных русских мужчин. Мысль о том, что, по сути, это их восточно-европейские коллеги, пугала уже не на шутку.

– Тут люди, в основном, приличные! Понимаешь? – пьяно настаивал Гулякин. – Они нас не поймут, Володя! Владимир Викторович…

– Кто приличный? – повернул голову по-орлиному яростно полковник Ведомственный в сторону двух недоумевающих европейцев. – Эти? Хочешь, я их мигом отсюда налажу? Я щ-щ-щаз эту «чухонскую» пивную всю разнесу! По камешку! За тебя, брат! За дядьку твоего! За родину! За Сталина! Ура!

И, не дождавшись согласия обомлевшего Гулякина, полковник уперся кулаками в стол, тяжело приподнялся и гаркнул во всю глотку:

– Чего уставились, чухня европейская? Отверни рыло, гад! Не видишь, какие тут люди встретились? Боевые друзья, можно сказать! Отверни рыло, говорю!

Ведомственный попытался вскочить на ноги, но Гулякин всем телом повис на его правой руке. Полковник с раздражением стряхнул было с себя на лавку того, за кого только что намеривался разнести весь этот «чухонский» паб, но вовремя спохватился и бережно, как женщину или ребенка, обнял Гулякина и даже погладил своей огромной лапой по взмокшей голове. Тем не менее, он не забыл бросить грозный взгляд в сторону двух посетителей, из-за которых чуть было не досталось близкому другу, но их уже и след простыл.

– В Москве готовится большое дело! – вдруг серьезно и доверительно зашептал Ведомственный в ухо Гулякину.

Алексей Аркадьевич пьяно кивнул, но в голове пронеслось на удивление трезвое и холодное: «надо слушать и запоминать, дядьке это будет интересно».

– Врешь! – тоном старого провокатора воскликнул Гулякин и сам удивился, до какой степени это стало противно даже ему.

– Я вру? – начал свирепеть полковник. – Ты кому это говоришь, мышь посольская?

Ведомственный совершенно забыл, что перед ним отчаянно смелый, с «душой нараспашку в хорошем смысле этого слова» близкий друг, и схватил того за тонкую шею.

– Я мышь? – сопротивлялся Гулякин.

– Да ты ж пойми! – смягчился полковник. – Пойми, чудак-человек! В руководство пробрался враг! Масон! Под чью дудку пляшет, гадина лысая! Но в ЧК знают! В ЧК не спят!

Полковник обнял Гулякина и жарко зашептал ему в ухо:

– Твой дядька молодец! У него всё в руках! Только свистнет, и мы им головенки-то открутим! И ставропольским, и свердловским! Всем разом!

Он опять сжал затылок Гулякина своей лапой, и Алексей Аркадьевич тихонько пискнул. Ведомственный ослабил хватку, улыбнулся другу и с медвежьей нежностью обхватил его за плечи.

– Ты мне друг, Леха! – неожиданно плаксиво сказал он. – За тебя, за дядьку твоего, за нашу родную советскую власть мы, знаешь, как! «Сигма» готова хоть сейчас! Там наших ребят, у-у-у, полно! Все – наши! От дерьмократов и жидо-масонов одни сопли останутся!

Когда друзья вышли в обнимку из паба и, раскачиваясь, подошли к правительственному зданию, обнаружилось, что эскорт с председателем уже час как уехал в резиденцию посла. Это, презрительно щуря нос и глядя в сторону, сказал Гулякину высокий худой полицейский у входа.

– Ну, влетит мне! – вдруг протрезвел полковник Ведомственный. – Вот так всегда! Не дают с боевым другом, с однополчанином, понимаешь, чарку-другую пропустить. Надо догонять своих! Ищут, небось, гады!

– Надо! – закивал Гулякин и споткнулся.

В стороне стояли три машины, полные людей в штатском, и два полицейских автомобиля. Но оттуда никто не выходил. Невидимое для посторонних напряжение на улице поднималось к своему апогею, как температура у больного. Но обстановку неожиданно разрядил таксист в ярко-желтом «Пежо»-универсале. Он остановился рядом с нетвердо стоящей на ногах парой и бросил привычно:

– Такси?

– Такси, такси! – обрадовался Ведомственный. – Молодец, чухонец! Давай! Вперед!

Он смело распахнул заднюю дверь и втолкнул в салон Гулякина, после чего, сопя и чертыхаясь, полез за ним следом.

– В русское посольство, брат! – решительно приказал Ведомственный. – И быстро!

– Бистро! Бистро! – рассмеялся таксист, узнав слово и угадав, кто по национальности его пассажиры. – Посольство! Oui! Посольство! Ambassade!

Глава 10

Оперативная информация о том, что в ближайшем к правительственной резиденции пабе в столице маленькой страны по соседству с Францией состоялся какой-то очень горячий разговор между начальником охраны председателя советского правительства полковником Ведомственным и сотрудником советской же резидентуры подполковником Гулякиным, пришла в Париж к генерал-лейтенанту Сергееву уже через полчаса после того, как такси доставило в посольство СССР двух дремлющих на заднем сиденье сотрудников. Аудиозаписи, к сожалению, не было, так как служба наблюдения не была готова к такому скорому контакту между русскими коллегами.

– Они там здорово повздорили, – комментировал Сергееву эту встречу его давний друг и коллега из местной спецслужбы мсье Симон де Базилье. – Похоже, обсуждали что-то очень и очень ваше, московское. Удалось услышать лишь несколько фраз о том, что кто-то только свистнет и кому-то сразу голову открутят, причем почему-то назывались регионы – Ставрополь и Свердловск. И еще что-то про какого-то важного дядьку, не то Лаврентия, не то Артема.

Сергееву этого вполне было достаточно для понимания момента. Он доверял Симону, потому что тот был особенно заинтересован в «режиме стабильности» в Советской России, так как они оба, Сергеев и де Базилье, занимались с некоторых пор поставками дорогостоящего вина в русские рестораны. Бизнес только начинался и обещал много приятных моментов. Предстояло серьезное расширение, и поэтому Симон де Базилье был более чем откровенен с противником, то есть с советским резидентом.

– Это всё, что ваши слышали?