Так и есть. Книга вторая

Кирилл даже смеется. Своим фирменным добродушным смехом, всегда приходящим нам обоим на помощь в любые моменты возможного недопонимания. Он просто хохочет, и любой собеседник начинает хохотать вместе с ним.

Но сейчас мне не до смеха.

Я мучительно подбираю слова. Не зря же, в концов концов, я послушался Сергея и помчался сломя голову сюда?

– Кирилл, что ты помнишь о начале «нулевых»?

– Андрю, ты же знаешь, – кажется, Кирилл абсолютно уверен, что наши ощущения полностью совпадают, и я не могу сказать, что не согласен с этим. Вернее, обычно не мог бы сказать, но не сейчас.

– Кирюха, ты же читал мою повесть «Так и было»?

Кирилл еще по инерции улыбается, но вдруг начинает немного хмуриться. Не сердито, а так, как насупливает брови человек, силящийся что-то вспомнить, что-то, вроде бы давно знакомое, но почему-то немного растворившееся на задворках памяти.

– Читал, конечно, чего ты…

По глазам вижу – читал, но не помнит.

– Кирюха, ты же там был главным героем, ну?

Кирилл растерянно смотрит на меня, словно не понимая, зачем я сейчас вытаскиваю на свет божий какие-то полузабытые истории, когда есть куда более интересные воспоминания из нашей общей жизни.

Мне, в свою очередь, становится немного не по себе. Вспоминаю, как написал эту повесть, одним из главных персонажей которой сразу уверенно вывел своего лучшего товарища, и как он в процессе чтения писал мне имэйлы с комментариями (ну не было тогда быстрых мессенджеров на смартфонах), где каждый раз выдавал порцию восторга пополам с фонтаном собственных идей по поводу прочитанного. И вот мы сидим напротив друг друга, а он не помнит.

Мне не обидно.

Мне немного странно.

И еще больше страшно.

– Кирюха, – медленно, тщательно, почти по слогам говорю я, стараясь тщательно подбирать слова. – Вспомни, пожалуйста, это очень важно. Ты читал мою повесть, ты это помнишь, но бог с ней. Что было потом? Какой случай мог произойти на твоей улице? Метро Полежаевская, улица Куусинена, где-то дома, а может в парке, где там еще, ну..?

И вдруг Кирилл мрачнеет.

Он даже не смотрит на меня. Невиданное для него явление.

И говорит, глядя куда-то в сторону:

– Помню. Я думал, это глюк. Заработался, думал. И заигрался.

– Кирюха! – практически кричу я, – что там случилось?

***

– Тема, слушай на что ты подписался. Не пугаю, просто даю расклады. Итак, еще раз: все то, что ты знал об окружающей тебя реальности – вымысел. Мир устроен иначе. И твое место в этом мире совсем не там, где ты сейчас находишься.

Теперь Тема слушает молча, желание отпускать саркастичные комментарии ушло напрочь.

– Простоты ради, я поясняю тебе сейчас модель первого уровня. Когда осознаешь – продолжим. Если угодно, считай, что ты в начальном классе средней школы и тебе на пальцах объясняют законы Ньютоновской физики. Дорастешь до старших классов – разберем постулаты и выкладки общей теории относительности Эйнштейна, тогда ты поймешь, что все в мире устроено на порядок сложнее. Дойдешь до университетского уровня – копнем квантовую механику, и ты снова осознаешь новые уровни Истины.

– Я гуманитарий, – вдруг мрачно бурчит Тема, не желая совсем уж поддаваться этому дурному наитию, спущенному на него против его воли свыше.

Барт разражается громовым хохотом и, следуя ожиданиям обреченно уже готовому к этому Теме, хлопает того по плечу.

– Если честно, то я тоже, – Барт вспоминает про отставленную кружку и заключительным аккордом опрокидывает её в свою, видимо, бездонную глотку. – Поэтому опустим сейчас умные термины и высшую математику, а я разложу на пальцах.

Тема не против. Ему даже интересно. Только почему-то очень тоскливо, и он не понимает, что с ним происходит.

– Итак. Тебя стопудово интересует, что за ненормальный мужик тут появился, куда он делся и почему.

Тема не может не кивнуть. Все правда. Интересует.

– Просто представь – заметь, я не требую поверить и не утверждаю, что дело обстоит именно так, – но представь, что существуют, допустим, два мира. Для начала. Они никак не соприкасаются друг с другом и практически не взаимодействуют.

– Параллельные миры?

– Нет. В самом термине «параллельные миры» заложено ожидание равноправия миров – будто бы они идут в общем направлении, но просто бок о бок друг с другом. Нет первообразных, нет производных. На деле все обстоит иначе. Представь, что есть реальный мир – условно будем считать таковым мир, в котором живешь ты. И есть производная от него – мир, придуманный жителями твоей вселенной. В основном, подчиненный твоему миру. Персонажи компьютерных игр, живущие по заранее написанным твоими земляками сценариям, или, скажем, литературные герои, не догадывающиеся, что вся их жизнь придумана в головах твоих же соплеменников.

– Понимаю.

– Молодец. Теперь представь, что в твоем мире находится идиот, который вдруг однажды решает пофантазировать, так ли устроен его мир, как это кажется всем его жителям. Влияют ли только авторы на персонажей своих творений, либо те тоже способны существовать с определенной долей автономии.

– Это же не внове. Половина писателей заявляют, что их персонажи живут своей жизнью.

– Верно. Но этот идиот делает следующий шаг и начинает заигрывать со своими персонажами, словно бы пытаясь зажмуриться и шагнуть в этот придуманный мир.

– Тоже банально. Или малость тронутый, или пытается бить на оригинальность.

– Все время в точку. Однако, вышеупомянутый полупризнанный герой вдруг решает, что он сам может являться вымышленным персонажем для некоего Творца свыше.

– И здесь не удивил. – Тема даже немного выдыхает и начинает улыбаться. Это уже его епархия: – Слышал ли ты что-нибудь про экзистенциализм, Барт?

– Слышал, – ухмыляется Барт. – И идиот этот, веришь, нет ли, слышал. Фигня же заключается в другом. Пытаясь выстроить в своем уме концепцию вложенных миров, автор начинает натыкаться на какие-то мелкие, но непреодолимые проблемки. То с работы уволят и надо искать новый заработок, то случатся нелады в личной жизни, и тогда уж точно не до философских дум – а в целом, дружище, автор обнаруживает, что как-то мимолетно, походя, но реальность словно бы сопротивляется дальнейшему ходу его мысли.

И тогда он плюет на действительность и пробует протянуть, сколько хватит сил, на текущих ресурсах, положив всего себя на развитие своей теории. Плевать, что она существует только в его голове. Плевать, что ее сложно сформулировать и объяснить другим, не рискуя показаться сумасшедшим.

– Шутить не буду, понял уже, нашутились. И увидел он тогда кое-что, дальше что? – Тема ждет продолжения и хочет подобраться к ответу кратчайшим путем.

– И дальше он вдруг обнаруживает, что все правда. Несильно, исподволь, реальность вдруг начинает прогибаться под его предположения и цепочки событий вдруг начинают приобретать правильный вектор в стратегической перспективе.

– Как он это понимает?

– Для этого ему приходится поверить самому себе. Знаешь, самое страшное решение – поверить себе. Обычный среднестатистический житель вашей цивилизации воспитан иначе. В глубине души он знает, что мир организован предельно рационально и мудро, и все, что только не представишь себе, на самом деле уже давно придумано и максимально четко сформулировано. Поэтому для того, чтобы осознать что-то по-настоящему свежее и живое, жителю вашего мира требуется стать или сумасшедшим, или максимально оторванным от социума отморозком. Этому удалось. Он пошел своим путем.

– И как?

– И плохо. Он придумал целый мир, но этот мир остался на бумаге. Он почти что выпустил его наружу, но остановился.

– Почему?