Так и есть. Книга вторая

Салтычиха хмыкнула и загремела рукой где-то в ящике стола, бормоча что-то вроде «тальянку ломают всю ночь, потом нефеля канючат», но водку достала. Запечатанная крышечкой из тонкой серебристой жести с «язычком» для срывания, поллитровая пивная бутылка из темного стекла (такие до сих пор иногда зовут «чебурашка») с незатейливой этикеткой «Русская» – в этой таре водку иногда разливали в девяностые, Тема видел такое где-то на просторах Интернета). Поставила на середину стола и выразительно взглянула на Тему.

Огромный попугай разом потерял интерес к происходящему и вернулся в прежнее одухотворенное самосозерцание.

Наверное, полагалось сказать что-нибудь приличествующее ситуации, продемонстрировать владение застольным этикетом, проявить воспитание и предложить разлить себе и даме. Так Тема и поступил:

– Из горла что ли?

Салтычиха хмыкнула повторно и материализовала на столе два изысканных хрустальных фужера. Явно очень дорогих и старинных. Из таких, наверное, пил Дмитрий Иванович Менделеев, когда изобретал свой универсальный рецепт оптимальной крепости водки в сорок градусов. Впрочем, нет – ученые обходятся всякими мензурками-пробирками, а вот Александр Сергеевич Пушкин точно и наверняка вкушал водочку именно так.

– Как у Пушкина! – не удержал возглас восхищения Тема

– Сударь, избавьте от конфуза, наливайте уже, время на исходе, нам бы до четверти двенадцатого управиться!

Возможно, Тема был простоват, но не прост. До четверти двенадцатого оставалось еще минут десять, а из текущего момента хотелось выжать максимум. Ибо то, что это не просто безумный спектакль с выжившей из ума старухой-антикварщицей, а какая-то оригинальная история, он понял еще вчера, когда случайно прочитал объявление на двери. Несмотря на весь абсурд ситуации, чувствовалось за всем происходящим что-то интересное и Тема хотел понять, к чему ведет эта дорога.

Разговор наконец-то ложился в правильное русло и потому Тема, потянувшись за бутылкой, продолжил развивать успех:

– После первой не закусываю. Но между первой и второй перерывчик небольшой… – при этом ловко и умело, как ему показалось, подцепил ногтем язычок пробки и сорвал ее одним решительным движением. Глухо чпокнуло и завоняло спиртом.

Стараясь не терять фасону, Тема солидно разлил по фужерам. Спиртовая вонь усилилась.

Салтычиха впервые за все время их короткого знакомства глянула на него с некоторым намеком на уважение и жестом фокусника извлекла чуть ли не из рукава красно-желтую баночку консервов с изображением кита, надписью Kinoya’s и какими-то иероглифами. «Японскими» – понял он, глядя на черное Made in Japan в нижней части этикетки.

– Уважаю, – скупо бросил Тема, с некоторым облегчением человека избавленного от решения нового ребуса увидев кольцо для открывания на крышке, взял в руки банку и решительным движением вскрыл ее.

Чокнулись, опрокинули.

Тему спасло одеревеневшее со времени вчерашнего одиночного застолья горло. Глаза рванулись из орбит и, чтобы скрыть грядущую конфузию, он молниеносно наполнил фужеры вновь и повторно чокнулся с Салтычихой. Опрокинули снова.

Рыцарским жестом Тема подвинул закуску в сторону Салтычихи, чем она не преминула воспользоваться, опрокинув в рот часть содержимого. После чего лихо стукнула баночкой, возвращая ее собеседнику.

В это время Тема боролся с мучительным соблазном исторгнуть наружу как только что выпитое, так и оставшееся в желудке со вчерашнего вечера. Водка была теплая, с мерзким железистым привкусом и обжигающе-отвратительная. В последний момент нечеловеческим усилием воли он удержался от непоправимого и, судорожно вцепившись в банку, повторил движение Салтычихи.

Что-то мягкое шлепнуло по нёбу, диафрагма окончательно рванулась было наружу, но в этот момент солоноватый бульон вдруг смягчил его внутренности и тошнота резко отступила. С приятным изумлением он сглотнул жидкое содержимое и принялся неторопливо жевать консервированное нечто, судя по рисунку на этикетке – кусочки китового мяса.

– Зинаида Сильвестровна! – вдруг протянула ему руку Салтычиха.

– Тема! – с достоинством парировал он.

– Ну, Тема, что делать-то будем дальше? Осталось нам минут десять от силы.

В голове наконец-то начало проясняться. Стихла боль и даже отступила тошнота, преследовавшая его с самого пробуждения. Ноги стали очень легкими, а комната вдруг заиграла приятными красками. Салтычиха смотрела на него добрыми понимающими глазами, и Теме пришлось приложить некоторые усилия для того, чтобы собраться с мыслями и вернуться к диалогу.

– Салтычиха Сильвестровна… эээ… ой… Зинаида…

– Ну Зинаида, так и што, холоп? Я ужо, почитай, хер годков как Зинаида. А говори давай!

Тема безмятежно думал, что бы ответить этой замечательной женщине. В том, что она замечательная, у него не было никаких сомнений, и с каждой секундой эта уверенность усиливалась, ровно с той же быстротой, как легкий шум в голове. «Ланиты румяны небось», – вдруг почему-то в тон Салтычихе подумалось ему. Это было обычное дело: стоило Теме выпить хоть немного алкоголя, как щеки его заливал обидный юношеский румянец, столь неуместный для взрослого мужчины его лет. Недаром вчерашние хулиганы обозвали студентом – в моменты стресса он так же краснел. Если верить ученым, это добрый знак: значит, кровь приливает к голове и деятельность мозга становится эффективнее, в отличие от людей, которые бледнеют в аналогичных условиях – тем, напротив, не светит ничего хорошего, так как по науке физиологически они лишаются подпитки своего интеллекта. Вот только чисто косметически он предпочел бы благородную спокойно-бешеную рыцарскую бледность лапотно-крестьянской краснорожести.

А еще он подумал, что ничего в этом мире не происходит просто так. Кто знает, почему судьба выбрала именно его для этого неожиданного приключения и что произойдет дальше, а ведь…

– Э, паря, очнись! – крепкая ладонь Салтычихи чувствительно шлепнула его по розовой щеке. Тема понял – он только что «поплыл», размяк и уже даже клюнул носом. – Времени-то нету уже почти!

На часах за ее спиной минутная стрелка преодолела цифру 4. «11:21. Четыре минуты осталось», – машинально подумал Тема и тут же вернулся к разговору:

– А что Вы там говорили про «подписывать»… эээ… Зинаида Сергеевна?

Салтычиха застыла камнем. Только в глазах ее, казалось, мелькали готовые вырваться наружу электрические разряды.

«Зинаида Сильвестровна», – мелькнула в обогащенном кислородом мозгу запоздалая, как обычно, поправка.

– Ты чего мне по ушам ездишь, засранец? Ты сюда пришел дело делать или нервы мне мотать?

– Дело делать!

– Ну так подписывай, убоище! Или работа не нужна уже?

– Нужна! – выкрикнул Тема и судорожно схватил лежащую перед ним на столе перьевую ручку (и когда только она успела тут появиться?) – То-то же, – Салтычиха придвинула ему неровно вырванный тетрадный листок с текстом, написанным от руки размашистым детским почерком.

«Грамотка» – бросилось в глаза заглавие, а дальше буквы поплыли в глазах и… повинуясь какому-то неведомому импульсу и преисполнившись уверенностью, что происходящее – правильно, и все будет хорошо, Тема обмакнул ручку в чернильницу и с неожиданным усердием размашисто вывел подпись под рукописным текстом. Подумал секунду и приписал ниже «Тема». Потом добавил дату.

Звякнуло стекло и забулькала жидкость. Салтычиха поставила перед Темой третий фужер.

– Ну, на посошок, как говорится, чтобы дорога была легка!

– Благодарствую! – церемонно в тон ей почему-то ответил Тема и, зажмурясь, повторил подвиг в третий раз. Тут же с изумлением понял, что не ощущает практически никакого вкуса напитка и обоняние тоже молчит. Выдохнул и повторил маневр с банкой консервированного кита. Салтычиха закусила, Тема заглотнул.

На часах было 11:23.

***

Как бы сильно ни шумело в голове, но нельзя было не отметить, что девчонка симпатичная.

Она стояла перед дверью и будто бы раздумывала – стучаться или нет, когда Тема вывалился наружу, едва не врезавшись в нее.

Кажется, она даже вскрикнула. Кажется, он негромко икнул.

Девчонка сориентировалась первой.

– Осторожнее, молодой человек! Здесь люди ходят.

– К Салтычихе что ли? – не полез за словом в карман развеселившийся Тема.

– Чего?!

– По объявлению? Странному такому! – Тема ощущал приятную уверенность в себе и в своем понимании окружающего мира. Казалось, теперь всегда будет так.

– Да. А… Вы?