Новая семейная хроника

пробьет двенадцать. Кто не успел уснуть
вздрогнет привычно, или о чем-то вспомнит,
что было однажды… Чего уже не вернуть.

    сентябрь 21 1997.

Окончание перечня

И уже не спросишь – ни птицу, ни дровосека
о прохожем, что был здесь – тому пол века
как пролетело. Не спросишь белку,
потому что погибла в ту перестрелку,
в ту весну, когда ты носила платье
под цветным плащом и дарила объятья
на право и лево своим знакомым,
считая их каждый раз по-новой
системе счета. Не спросишь ветер,
потому что он все равно не ответит
и не дослушает до конца вопроса —
сгинет быстрей, чем сгорит папироса
и уронит пепел на лист опавший —
все равно его считает пропавшим —
ветка, дерево – дуб, осина…

У соседа вырастут еще два сына —
впику твоим, да еще девчонка,
на которой короче любви юбчонка…
В этих краях не любят долго —
все равно от любви никакого толка —
в этих краях… В таком селеньи
считают столетия на поколенья,
на колличество каши и щей в кастрюле.
И из ласки – детское: «Люли-люли!»
Баю-баю – кошачьи сказки…
Только кошки мышкам не строят глазки,
как не строят глазки и все соседи —
здесь добрее голодной зимой медведи…
Даже волки добрее в дремучей чаще,
отпуская с богом совсем пропащих…

Ночью в этих краях замерзнуть —
как «два пальца». Такие звезды! —
снятся стынущему в сугробе:
супчик, женщина… что-то вроде.
Что-то вроде последней встречи —
с дровосеком, птицей, как «Добрый вечер,
со свиданьицем – свиделись, слава Богу!
Не прошло и пол жизни, как я в дорогу…»
Снятся дети, жена, соседи —
не эти, что хуже и злей медведя.
Снятся пряники – нет – баранки.
Снится как в детстве катался в санках.
Снится как отпустил синицу
в синее небо – не пригодится!..
Может быть кто-то еще поймает —

нет – так и лучше – пускай летает.
Может быть журавлем родится,
ну а нет – так и так сгодится
новым рукам и еще живому —
не ушедшему далеко от дома…
Снится еще как в последний вечер
были с женой и детьми на речке.
Как на нее вдруг туман слетает!..
Снится – авось, до весны откопают…

    1997

Отрывки из писем

…голубой цвет лагуны. Немного нервный…
Я, в неброском костюме, свои наблюдаю черты —
в потускневшем от влаги зеркале, в пости что сером
варианте неба, в его отраженье. В варианте воды.
………………………………………………………….
………………………………………………………….

Я пишу тебе снова из этих чужих широт.
Для тебя не знакомых – ну, может быть, по открыткам.
От того тоскливее строчки и больше длиннот
в описании местности, уподоюляясь свиткам.
……………………………………………………………
……………………………………………………………
……………………………………………………………

Здесь все также, как я писал тебе. И народ
так же глуп и несчастен в своем понимании жизни,
так же мерзок, как первый утренний бутерброд
после пьянки вечером, но это всего лишь мысли,

правда – мои. И тебе ни к чему сюда
приезжать и писать… Какие уж тут затеи
или хлопоты встречи, когда лишь одна вода
к пониманью способна – вполне… И я ей верю.
…………………………………………………….
…………………………………………………….

Ни к чему вспоминать, что ты мне еще жена —
столько прожили врозь, что теперь лишь считать убытки
от почтовых расходов… Но в том не твоя вина —